— Какой ты у нас умный, — ядовито говорит Клит, стряхивая со своего плеча руку Порфирио. — Почему бы тебе тогда самому не завершить дело? Я готов уступить тебе эту честь!
Он вразвалку шествует назад к своему вездеходу и забирает с его заднего сиденья пластиковый мешок на молнии, объемистый и продолговатый. Порфирио потихоньку вздыхает. А затем сует руку в карман и извлекает на Божий свет нечто, смахивающее на ручку от большой отвертки. Но когда Порфирио нажимает кнопку, расположенную сбоку, на одном конце этой штуки формируется плоский полукруг голубоватого света. Для проверки инструмента он делает один легкий взмах… куст чертополоха распадается моментально.
Потом Порфирио склоняется над Робертом Россом и проводит тщательное сканирование. Чтобы полностью удостовериться, что тот уже без сознания и не чувствует абсолютно ничего.
— Мне очень жаль, — говорит Порфирио вполголоса.
А затем он делает свою работу с изяществом, уверенностью и быстротой, выработанными в течение длительной практики. Клит возвращается с мешком под мышкой и стоит рядом с ним, наблюдая за процедурой с мрачным удовлетворением. Хэнк Бауэр радостно улыбается им всем со стены старого амбара.
Когда дело завершено, Порфирио загружает мешок в вездеход и сам устраивается рядом с ним на заднем сиденьи. Клит садится за руль и на сей раз крайне аккуратно разворачивает вездеход в обратном направлении, то и дело поглядывая назад.
Роберт Росс никак не мог умереть самостоятельно.
Но теперь он наконец на пути к вечному покою.
Древний «фольксваген» будет ржаветь на том же месте еще месяц, пока какой-то полоумный не польстится на него.
Бурое пятно продержится на старой дороге около четырех месяцев, до начала осенних дождей и даже дольше. Но дожди в конце концов смоют его, все-таки смоют.
И к лету никакой памяти здесь уже не останется.
Желтые травы высоки и нетронуты, по ним не ступала нога человека. Старая заброшенная дорога опять пустынна. И опять бела, как невинность.
Перевела с английского Людмила ЩЁКОТОВА
© Kage Baker. Catch. 2004. Печатается с разрешения автора и ее литературных агентов, Virginia Kidd Agency (США) и Агентства Александра Корженевского (Россия). Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2004 г.
Пол Мелкоу
Дети сингулярности
Мойра заболела и лежала в постели с сильным кашлем, так что матушка Редд выпроводила нас из дому. Сначала мы просто слонялись по двору. Было как-то странно. Нет, нам, конечно, и раньше доводилось разлучаться — это было частью подготовки. Там, в космосе, придется работать и впятером, и вчетвером, и даже по трое, так что мы отрабатывали задания в самых разнообразных комбинациях. Но то была всего лишь учеба, к тому же мы никогда не теряли друг друга из виду. А теперь Мойру с нами разлучили по-настоящему, и нам это не понравилось.
Мануэль влез по шпалере на стену дома, стараясь не уколоться об острые шипы вьющихся роз. Как только руки его ухватились за подоконник, а голова очутилась на уровне окна, гибкие пальцы ног нашарили колючий стебель и принялись раскачивать взад-вперед, пытаясь оторвать, чтобы подарить больной.
Я вижу Мойру, — передал Мануэль.
— А она тебя видит? — спросила я вслух, поскольку он смотрел в другую сторону, а феромоны сносило ветром, так что от мыслей оставались одни обрывки.
Если Мануэль будет видеть Мойру, а она его — этого вполне достаточно: мы снова будем вместе. Но тут окно распахнулось, и в нем появилось сердитое лицо одной из матушек Редд. Мануэль сорвался с подоконника, но, к счастью, успел сгруппироваться и, приземлившись на траву, снова очутился среди остальных — все еще с красной розой между пальцев ног.
Коснувшись его плеча, я передала ему одну идею, и он, вскочив на ноги и переложив розу в руку, протянул ее матушке Редд. Впрочем, я тут же поняла: не подействует.
— А ну-ка, вы, пятеро! Катились бы вы отсюда! Мало того, что Мойра болеет, так еще вы подцепите эту заразу!
И окно захлопнулось.
Мы еще немного потолклись во дворе, а потом сунули розу в карман моей рубашки и отправились куда глаза глядят. Жаль, что с нами не было Мойры… Зато было разрешение «катиться куда подальше»! А значит, в нашем распоряжении теперь лес, озеро и даже пещеры — если, конечно, хватит духу. Мойра, пожалуй, не одобрила бы таких рискованных прогулок… Но Мойры с нами не было.
Вся ферма матушки Редд состояла из сотни акров псевдосои, которую обрабатывали три триады оксалопов. Сами по себе эти животины тупы до безобразия, но собранные вместе могли пахать, сеять и жать практически самостоятельно.
Летом на ферме хорошо. Правда, по утрам мы все равно учились, но это не шло ни в какое сравнение с учебой на Космодроме, где заниматься приходилось дни и ночи напролет. Там, в школе, мы даже спали посменно, чтобы часть из нас всегда бодрствовала… После выхода из яслей мы проводили на ферме матушки Редд каждое лето. Нынешнее было шестнадцатым по счету.
Если идти по Бейкер-роуд на запад, то попадешь в Вортингтон и на Космодром, а если на восток, то за другими фермами откроются озеро и лес. Мы, конечно же, выбрали восток. Стром, как обычно, шагал впереди, Мануэль носился вокруг — впрочем, не слишком далеко, я шла следом за Стромом, а за мной Кванта и Бола. Между ними на месте Мойры ощущалась непривычная пустота, которую они пытались заполнить касанием рук.
Примерно с милю мы прошагали в относительном спокойствии, хотя Мойры явно недоставало. Бола, чтобы отвлечься, занимался метанием булыжников по старым телефонным столбам. И, кстати, ни разу не промахнулся. Впрочем, нас это нисколько не обрадовало: Бола ведь бросал камни просто так, со скуки, а не ради тренировки.
Мы прошли мимо СВЧ-приемника, притаившегося в сосновом лесочке у обочины. Поблескивая на солнце, параболоид станции поглощал микроволны, излучаемые Кольцом. Вся планета была усеяна этими тарелками, и каждая давала по несколько мегаватт энергии. Для земных поселений этого более чем достаточно — особенно теперь, когда Сообщество исчезло. Но именно оно создало Кольцо, и солнечные батареи, и тарелки… Прошел не один десяток лет, а всё это до сих пор работало.
Даже сейчас, в ярком утреннем свете, Кольцо было прекрасно видно: тонкая бледная дуга от горизонта до горизонта. По ночам оно становилось ярче. Словно тягостное напоминание тем, кто остался.
Бола метнул несколько щепок в поток микроволн: крошечные искрящиеся метеоры, взрываясь, вспыхивали и превращались в пепел. Потом он поднял с земли маленькую лягушку. И еще сильней ощутилось отсутствие Мойры, когда я, положив руку на плечо Бола, послала мысль: живое нельзя.
На миг в нем вспыхнула досада, потом Бола пожал плечами и усмехнулся тому, как неловко я играю роль Мойры в ее отсутствие. В Бола, в этом средоточии всех ньютоновских законов действия и противодействия, есть какая-то чертовщинка. В нем, а значит, и в нас. Он наш возмутитель спокойствия…
Как-то раз инструкторы разбили нашу цепочку на две триады — мужскую и женскую. Других учеников поделили точно так же. Каждая команда должна была в невесомости преодолеть полосу препятствий — две мили проводов, веревок и бутафорских обломков — и первой найти макгаффин. Все остальные команды — это противники. И никаких правил.
Нам, тогда еще двенадцатилетним, ни разу до этого не приходилось участвовать в боях без правил. Обычно запретов было много, даже чересчур. Но в тот раз все оказалось иначе.
Вышло так, что Стром, Бола и Мануэль нашли заветный макгаффин первыми, но, вместо того чтобы просто завладеть им, устроили ловушки и понаставили капканов, а потом залегли в засаду и стали ждать. Им удалось поймать и обезвредить четыре команды. Противников они связывали и запихивали в старый барак. В результате были сломаны три руки и одна нога, двое получили сотрясение мозга, ну и еще по мелочи: семнадцать синяков и три глубокие царапины.
Когда подоспели мы с Мойрой и Квантой, мимо, едва не задев нас, просвистела стекловолоконная мачта. Карабкаясь под прикрытием, мы слышали смех мальчишек. Разумеется, мы были уверены, что это именно наша цепочка, а не чья-то другая. Для феромонов расстояние было великовато, но до нас все же доносились отзвуки их мыслей, в которых слышались гордость и вызов.
Тогда Мойра заорала:
— А ну быстро вышли все оттуда!
Стром тут же высунулся из укрытия: кто бы ни оказывался рядом, он всегда в первую очередь слушался Мойру. Потом из барака нехотя выбрался Мануэль.
— Эй, Бола! Выходи.
— И не подумаю! — крикнул он в ответ. — Я выиграл.
Он швырнул в нас макгаффин, и Кванта его поймала.
— Интересно, кто это «я»? — съязвила Мойра.
