как бы ненароком
намечал, к какому сроку
где что взять – вязал узлы…
«Вот, прошу!.. Все двери настежь», –
И повёл рукой парторг.
Сомневались? Вот вам, нате ж…
Ну какой тут может торг!
Краской комнаты сверкают,
занавески, бра, цветы.
Был как вроде неприкаян,
и уж вот хозяин ты.
Общежитие что надо!
«На работу – чтоб!.. – учесть!»
По привычке дружно, ладом
как один дохнули: «Есть!»
И пошла глубоким резом
новой жизни колея.
Утром саднят щёк порезы,
вечер, ночь – под хвост шлея!..
А работа…
Что ж, работа –
люба, нет ли – не тужи,
не твоя о том забота…
Лезут в небо этажи,
окон шторятся глазницы.
По лесам снуют «синицы»,
парни в зелени, с границы,
только слышен вскрик: «Ложи!»
Кое-где пятном бушлаты –
эта «чернь» с границ морских,
«беска» сбита ухарски.
Все теперь Труда солдаты.
Приобщаются… Удобно –
кирпичи подать, подсобным,
стройки мусор подмести,
подкатить, поднять, снести
что на раз, потяжелее.
Перекусами обед…
Только женщины жалеют,
остальным уж дела нет.
Стали парни те, с границы,
хозрасчётной единицей…
39
Дни как взмахи лёгкой птицы:
вот зима метелью взвыла,
ой-ёй – градусный мороз.
Обещаний столько было! –
а и там поныне воз.
План! Одно на всех собраньях.
План! Под руку каждый день,
всех начальников старанье,
стал что собственная тень.
Ни учёбы, ни желаний,
книги стопочкой в пыли…
Как бы нужен «в этом плане»
строгий добрый замполит!
Без заправки вянут койки,
на язык все стали бойки,
там прогулы, тут попойки…
Кто ж, Никита, ты на стройке?
Винтик маленький без званий?
А-а, тебе нужны всё няни –
дяди Вали, тёти Дуни?
И на первом же собранье
Иванов шагнул к трибуне.
«…Верно судит поговорка:
воду возят на несмелом.
Мы в работе на задворках,
дайте стоящее дело!»
Всё сказал, хоть и не гладко.
«Шеф» с улыбочкой-загадкой
(речь, видать, не на меду),
брови сдвинул, вспомнил что-то:
«Завтра что у нас – суббота?
Ладно, ждите, я приду…»
В гневе шеф – вопрос не местный,
это всем давно известно.
И пока он на подходе –
в затишке бетонных плит
(вон как крутит-непогодит!)
разбирается синклит
(боль, обида, гнев. А впрочем…):
кто он есть, их шеф? (Короче:
что его в глазах порочит –
говори – и не печалься!)
Вроде – был шофёр начальства.
Провели его «вечерним»,
и уж вот он весь, не вчерне,
полноправный дельный спец
(стричь коров, доить овец…).
Говорят – освоил «дойку»:
стал прорабом тут, на стройке,
через год он врио зам,
и уж вот начальник сам.
Мол – когда-то парень свойский,
зажирев и обрюшев,
стал покрикивать на «войско»,
и теперь зовётся – «шеф».
…Вьюга знай поёт, поёт.
«Видно, где-то там «суёт».
«Бросьте – план-то он даёт!»
Неожиданно из вьюги
сам начальник; как на юге:
шик-костюм, вразлёт пола,
видно, только от стола.
Вытер лоб – парит – и шею:
«Надо – сроч-но! – рыть траншею.
Тут ошибочка проекта.
Кто ошибся? Скажем, некто.
Но… не здесь мне объяснять.
Где асфальт, бетон – всё снять.
Углубиться… – вот чертёж…
Ясно?» –
«Я-а-сно!» –
«…Так, ну что ж…
Ни пера вам и ни пуха!»
(Щёку трёт и греет ухо.)
«Да-а… Здесь грунт – песок, суглинок.
Экскаватор надо б с клином.
Но… – расцвёл улыбкой шеф,
как-то весь похорошев. –
Ему – тесно, вам – просторно…»
Юркнул в «Волгу» вдруг проворно,
жест – счастливо, до свиданья…
Ну – довольны? Как заданье?
Молодым легки привычки,
загораются, как спички:
натянули рукавички,
и – айда, кувалда, лом,
клином клин, с плеча кайлом!
Лом по гальке с мёрзлой глиной
словно зуб – ирис «кис-кис».
До чего ж ты, смена, длинна!..
«Эй, нажми, чего раскис!»
Телогреек ком в сторонке,
на снегу ремни змеёй.
Ветер крутит, как в воронке,
и морозец ой-ё-ёй!
Иней волосы узорит,
пар клубами вверх, в зенит.
На руках горят мозоли,
а душа поёт, звенит!
Ночью в судороге мышцы,
утром пальцы рук не сжать.
И уж нет… ну той излишцы,
чтоб к девчонкам побежать.
Но… О, труд, – первопричина! –
полнит он всего верней
тело – мышцами парней,
дух – суровостью мужчины!
Месяц как шагнул ходулей,
и зимы подрезан лёт.
Ветры тёплые подули,
снег сошёл, и стаял лёд.
Всё, привет зиме-беглянке!
Веселей лопат подкоп.
Ух, траншея, как окоп.
Что окоп: накрой – землянка.
Чистых стен отвес прохладен,
так и хочется погладить.
Ровен край, стреляй – по нитке.
Черенки лопат – зенитки.
Ну, ещё денёк – и точка.
Уф-ф… какой же чёртов труд!
И – весна-а… Тепло, листочки.
И травинки вон как прут!..
Что такое? Рёв и гуд…
Ближе, ближе, напирая.
Что?! И замерли у края:
в том конце, резвясь, играя,
гад-бульдозер… труд их – в ров?!
И Никита в один мах
(как – не помнит – лом в руках)
дико взвыл: «Ты что же… гад!»
В лоб на трактор, лом обрезно…
И бульдозер, зверь железный,
дрогнул вдруг, пополз назад.
Камень встретила коса.
Долетели голоса.
Плечи разом вниз печально.
Обернулся – рядом «сам»,
этот… тип, его начальник.
Шаг к нему шагнул Никита,
приподнял – отбросил лом.
«Я – дурак, мне поделом.
Но ребята… Зачем они-то?»
«Так случилось», – шеф устало.
«Нос разбить за это – мало!»
«Смел, гляжу. Но я смолчу, –
и Никиту по плечу:
А работа – оплачу…»
Ссёкся голос (после ахай):
«Знаешь что? По-шёл ты б… свахой!»
Прочь шагнул скорей…
Ребята,
лица все – вопрос немой.
Молча взял свою лопату,
сам спросил: «Пошли домой?»
А бульдозер вновь итожит,
стенки сыплются от дрожи.
Шеф всё смотрит на часы…
«…Тут никто нам не поможет».
«…Может, всё же он доложит?»
Спор, колеблются весы.
«…Значит – надо!»
«…Совесть где ж?..»
Вдруг…
Машин лихой кортеж.
«Чернь» с нолями, частью «беж».
Э-э, видать, министр, не ниже.
К ним идут, всё ближе, ближе.
(Шеф сухие губы лижет –
да-а, уж тут совсем он нулик.)
Поздоровались – кивнули.
Главный: «Что тут?»
Все взглянули
друг на друга…
«…Зачищаем… –
вразнобой ребят ответ. –
Тут вот яма… был кювет…»
«Может… честь чью защищаем?
Подозрительно. Но что же,
честь мундира – не рогожи –
тоже надо защищать.
Продолжайте… «зачищать»!»
И пошли, глазами в небо…
«…Эх, такую должность мне бы!»
«…В цирк осла всё ищут – не был?»
А Никиту распрямило,
будто в бок достали вилы:
сын Гаврилы, сын Данилы –
тоже в свите? – На коне-е!..
Разговором думы сбиты,
донеслось тут до Никиты:
«… Д’грязны ж мы совсем, небриты».
«…Ничего, прошу ко мне».
То парторг отстал от свиты.
Мы не жили, как Онегин
и не ели, как Дюма.
Тех страстей не знали, неги,
той игривости ума –
диктовала жизнь война.
Сожалений горьких мука?
Иль сомнений тяжкий гнёт?
Чепуха!.. Но жизнь – наука,
учит всем, с чем в лоб столкнёт.
Каждый хочет как получше,
в круговинке обжитой.
Каждый всё сполна получит:
вот мелькнул надежды лучик,
вот разминулся с мечтой.
Так зачем, к чему бесплодно
гладит рябь утюг холодный?
Чтобы мысль дипломатична,
чтоб слова патриотичны.
Боль, обиду крикни зычно –
сразу как-то непривычно,
словно боль своя – чужачка.
Словеса! – резины жвачка…
Взгляд Никиты тих, задумчив.
Полно, надо ль себя мучить?
Жизнь – не старая девица,
ей не надо молодиться.
Ни румян-белил, ни пудры.
Весь уклад простой и мудрый –
от истоков обихода
(философская скрижаль):
рады мы весны приходу,
и зимы ухода жаль;
так всю жизнь без укороту,
чтоб и летом, и зимой –
утром с радостью в работу,
вечер – с радостью домой!..
Тих, просторен кабинет,
сероватый свет в окне.
Вроде б уж куда, ребята,
плечи, грудь – не надо ваты, –
жмутся к стенке робковато,
думой все в своей вине.
Взгляд парторга строг и въедлив.
«Знаю всё», – сказал, помедлив.
(Под Никитой скрипнул стул,
шеф чуть голову пригнул.)
«Тот проект… Ну, дело в общем:
ваш начальник предложил
сделать лучше, легче, проще.
Ждали верха утвержденья,
вот-вот, думали, придёт.
А работа – разве ждёт?
И пришлось принять решенье.
Но вчера получен в тресте…
Это всё вам надо б знать». –
«…Ну не мог я им сказать!» –
«Да-а… виновны, значит, вместе,
и за то нас – наказать!
Вот. Работа есть работа.
А… в защиту ваша прыть –
дорога вам стройка? То-то!
И отныне – так и быть!
Ну, понятно? Всё. Спасибо.
Чтоб в дальнейшем без обид!»
(Что, «спасибо» так знобит?
Так, наверно, в дни Турксиба.
Так, наверно, враг был бит…)
«…Иванов! Одну минутку.
Как вам с… шефом: быть друзьям?»
Хмур Никита. Как бы в шутку:
«Если б без траншей и ям…
Но
