кому, какою суммой.
А пока со своей думой…
Да, Никита, путь далёк,
думать есть над чем – ещё бы!
Головёшкою учёба,
тлела, тлела – уголёк.
А ведь бодрый всё был духом,
на отлад работу гнал.
Эх, паук забот! Как муху,
закатал-запеленал.
План! Уж тут не до развальцы,
всё в нём, должность и «навар».
Тем – наряды хоть из пальца,
а в работе – «ёк» да «бар».
«…Бригадиром – не с плеча лом,
знай ходи себе, как гусь,
три прораба под началом…» –
зубоскалит Кешка. Пусть.
Ожил парень, кончил трюки.
Иль своё берут года?
Нет, скорее – от труда,
раз уж брали на поруки,
а теперь вот – хоть куда!..
Новичков пришли отряды,
тянет служба к жизни нить.
Так все рады, так все рады,
поскорей их оженить!
Чтоб остались и осели
здесь в Сибири вековать.
Эх, приятность новоселий –
стул да голая кровать!
Правда, вскоре куксят-плаксят
(депутатских дел настой!) –
по работе – ещё так-сяк,
тут – не в курсе ж, холостой!
Ну, ходи да морщись, жмурься,
словно кот сторожкий в УРСе.
Впрочем, чёрт тут только «в курсе»
Стоп, «про нас» начало чтенья…
Люд в струну – моё почтенье!
Все довольны, просто рады
скромным почестям-наградам:
кипа грамот, на доску
(и конвертик… для кваску).
(…Закурили? Пахнет жжёным…
Уж не терпится, беда!)
О-о! Ключи молодожёнам!
Ну – подарок, это – да!
Парень счастливо вздыхает,
заслужил вполне, герой,
не квасок тут, «зверобой»!
А девчушка – смех! – икает…
Иванова выкликают.
Ну, ему-то не впервой.
Подошёл, спасибо, к месту.
Волноваться нет причин.
Вдруг парторг очками к тексту:
«Стой-ка!» – обнял, как невесту,
и вручил ему… ключи?
Лоб потёр Никита: «Я же…
Холостой я, не женат».
«…За женой нужны вояжи?»
«…Да какого ты рожна!..»
Крики, смех, ребята ржали.
А ему… соринка в глаз…
Все Никиту уважали,
а девчата обожали –
всем хотелось: на, от нас!
И средь шума (как на кнопку! –
так уж скроен механизм)
уловил Никита… нотку.
Нет, не нотку – тонкий визг.
И слова наплыли вдруг:
«…Справедливость? Только врут!
Сами всё себе берут!..»
Вмиг с суровостью мужскою
отклик сердца озарил:
ведь ему – когда такое?
Спрыгнул к Кешке: «На, бери».
«Да ты что… Никит… Иваныч.
Я же так… Я… Не хочу-у!..»
Сколько дум родилось за ночь.
Сколько мыслей к Ильичу…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Конец Конька-горбунка
Глава VII. Шаг в сказку
43
Дум ветшает покрывало,
проступают наготой…
Перевал за перевалом,
высота за высотой.
То нежданный спуск с провалом,
то подъём горы крутой.
Перевал за перевалом…
Всё встречалось на пути:
И – кругом всего навалом,
и – шаром хоть покати.
День за днём мелькает жизнь.
А ведь было-то, кажись,
вот вчера, ну – год, два-три!..
Э-э, брат, брось-ка, не хитри:
это было – дай-ка вспомню…
И, конечно, вспомнит ровню,
с кем гулял перед войной.
Грусть окутает волной,
и в груди кольнёт, как жалом, –
столько лет уж пробежало!..
Было, было перевалов,
переходов, переправ.
Жизнь в пути отзоревала –
в чём там прав, а в чём неправ?
В устоявшейся юдоли
взгляд всё шире, думы въузь.
Человеческие боли
сердце знает наизусть.
И на праздник – «по законной».
Утишает боли ран.
И целительной иконой
мягко светится экран…
…Вся страна как на ладони.
Что страна – считай, весь мир!
Телевизор кадры гонит,
и битком набит эфир.
За окном тоскует вьюга,
снег струёю на стекло…
А в квартире Кешки-друга
так уютно и тепло.
Здесь Никита гость желанный,
а для Кешки – что там гость! –
и простор, и газ, и ванна,
позавидуешь небось.
Но довольней всех Никита:
весь и счёт, что – шапка квита!
Голосит и воет вьюга…
На экране – прелесть юга.
Дикарьё, разбив палатки,
наслаждается сполна.
Как щекотно лижет пятки
черноморская волна!
Кто б там ни был – юный, старый,
академик, трубочист, –
он на пляже водит пары
и становится речист.
Прочь на время все нейтроны,
прочь лохматой сажи пух –
дивной арией Нерона
перехватывает дух!..
На столе, к «московской хлебной»,
сало с яйцами, шкворчит.
Кешка чмокает: «Целебный!..»
И жена в ответ ворчит.
Так тепло, легко, уютно!
У Никиты межит веки.
Мысли так, о человеке…
И экран стал что-то мутным,
сник в молчании минутном.
«Через… спутник связь… Помехи?..»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(Задремал Никита. Снится,
что порой в душе теснится.)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Вдруг,
как рябь, пошло волненье.
Диктор – слышно – в удивленье:
«Непонятное явленье!
В общем… вот какое дело:
пролетело и н о т е л о,
спутник связи наш задело!..»
Вмиг весть землю облетела.
Зашуршало всё кругом,
как лавинный снежный ком:
«…Камень, што ль, какой-то где-то?»
«…Да-да-да! Метеорит!»
«…Прямо в нас с хвостом комета,
не иначе – конец света!"
«…Вот бабахнет – натворит!
Всё, шабаш – спасайся, братки!..»
И сорвались в лихорадке,
что с собой да что наденет, –
словно в день обмена денег
(вот судьбу доверь им, бог!).
Но струя у берегов
тормозит своё теченье –
слышны умников реченья
(тем и есть он, индивид,
тот, который на пожаре
восхищённо: «Эх и жарит!»).
Их ничто уж не дивит.
«…Всех собрать – вот посекло бы!
Говорят «высоколобы» –
попадёт, должно быть, в нас,
вероятность – три порядка».
«…Как для старых – физзарядка.
На луну так, мухе в глаз…»
«…А в болото – было б грязи!..»
Заработал спутник связи.
Люд весь кинулся к экранам:
Не столкнулись? ещё рано?..
Комментатор, парень кроткий,
словно лещ на сковородке.
Вот он быстро-быстро вторит
вести из обсерваторий –
там гурьбою, дружным скопом
все прильнули к телескопам,
(телезрителям в усладу
только фалды без фасаду)…
Вот вид улиц с чётким сбегом.
Ни души. И дождь со снегом.
Комментатор бровь в излом:
постовой, ну тот, с жезлом,
дал вдруг «стоп!» своим коллегам,
и пошли стучать «козлом»!..
Вот уж зал – «высоколобы».
Все умы высокой пробы,
им мирское – мишурой.
Будь то взрыв, нарыв на коже,
бархат, ситец иль рогожа –
Истина всего дороже!..
Репортёров вьётся рой.
Нет-нет, слышится порой:
что же людям помогло бы?
Но молчат высоколобы,
строго чтя уставы уний –
смертным важен вид их, мумий…
Комментатор сыплет фразы,
телекамеры – на дверь:
из неё всё раз за разом
(будто – вот оттуда зверь,
или хлынет вал проказы!) –
входит служка Всёпроверь…
Нет известий с космотрасс,
перебои, видно, в чём-то.
Вот, идёт!..
На этот раз
шмыгнул в зал, как мышь,
мальчонка!
Тишина. Учёный сап…
Репортёр тут кошкой – цап!
(Уж на то и репортёры,
случай-миг бока натёр им!)
«Ты куда?» –
«…Сюда я, к мамке». –
«На конфетку… Без обманки?
У-у, футбол! – ботинок рваный…»
(Подтолкнул мальца к экрану.)
«…Верю. Но скажи нам, малец:
кто летит? Не жуй же палец…"
Весь мальчонка крупным планом:
«Горбунок-Конёк с Иваном!»
Что такое? – Вот остряк-то!..
Как искра, души разрядка:
всхлип несмелый, смех… Заржали!
Во всю глотку, во весь рот.
Стёкла жалобно дрожали
(у экранов стыл народ).
Ха-ха-ха!.. Хо-хо-хо-хо-хо!
Хе-хе-хе… Хи-хи-хи-хи…
Многим сразу стало плохо,
кто-то стал читать стихи…
Служка вдруг вернул всех к делу:
«…Свет, идущий с и н о т е л а,
в свете давнишних кондиций –
в точь состав пера жар-птицы!»
Как – перо? При чём – перо?
Это ж свет иных миров!
Мудрецы-высоколобы
крутят-вертят дельта-глобус:
альфа – нулик, бета – нулик…
Репортёры – те смекнули:
раз перо, то значит – быть!..
И во всю пройдошью прыть
(с перепрыгом после «гопа»)
побежали к телескопам.
Оттеснили вмиг хозяев,
управляться сами взялись.
Навели получше трубы.
И расплылись в серпик губы:
точно, сам как есть – Иван!
На коньке сидит, как пан.
Видно – песни распевает
и горбушку уплетает.
Что тут стало, что тут стало!
(Весь народ вздохнул устало.)
Мудрецы тут задрожали,
подхватились, побежали –
все мальчонке жали руки,
взять просили на поруки.
А потом сказал старейший:
«Будь у нас – о ты, мудрейший! –
клана нашего главой…»
Мальчик крутит головой –
что же хочет этот дядя?
И, на дядю смело глядя:
«Угости меня халвой!»
44
Телескопы смотрят в небо,
у экранов весь народ.
Кто-то служит там молебны,
кто-то там наоборот.
А Иван – как на картинке –
вот он, сказочный кумир!
И
