– поёт! – хоть без сурдинки.
Невдомёк, что смотрит мир.
Весел, чёрту строит рожки.
Невдомёк, что ждёт Земля,
что ковровая дорожка
через площадь до Кремля…
Вот навстречу астронавту
с рёвом эскорт «ястребков».
«Чур! – вскричал Иван. – Монах-то!»
Припустил – и был таков.
И совсем из глаз бы прочь.
Да Земля на розыск шлёт уж,
завертелись вертолёты
с репортёрами и проч….
А Иван – в деревню с лёту…
Люди все с полей бегут –
с неба огненный лоскут!
Репортёры тут как тут,
клин-гусиным караваном.
Сразу камеры…
С экранов
телевизоров повсюду
всё подробно видно люду:
как спешит-бежит народ,
как Иван садится.
Вот…
(Что за чёрт! Все мужики-то –
трёт глаза свои Никита
(он в экран – как на икону) –
мужики-то – все знакомы!
И дома (во рту свело)…
Это же… его село!
Не село хоть, так, сельцо…
Дом… И дед вон, на крыльцо!..)
…Вот Иван сошёл с конька,
треплет холку горбунка.
Шерсть немного подпалёна
(сам-то в чанах закалённый!).
Смотрит – дом который крайний.
«Ну, здоровы ли, миряне?» –
Шапку снял и всем поклон.
Люд гадает: кто же он?
Вот идёт он в дом, что с краю.
(Дед навстречь.) Как вкопан встал:
Свят-свят – люди ж помирают,
как же… батя мой восстал?
Смотрит до-олго так на деда.
«…Что тебе, мил человек?
Если что не так – поведай», –
дед, и руку к голове.
«… Д’мне б Данилу да Гаврилу…
Ты-то кто? Как батя мой… –
улыбнулся через силу. –
Я – Иван».
«Постой-постой… –
пораскинул дед умишком. –
Я – Федот, да вишь – не тот…
Ну а… Ты ж царём стал… в книжке?» –
«Бы-ыл! Да столько там хлопот!
На звезду слетал. И вот…» –
«На звезду-у!.. Да что ж так долго?» –
«Д’вроде я… туда-сюда».
Дед приставил палец ко лбу:
«Знать, другие там года.
Уж не знай, сколь по науке,
только тех мы – пра-а-пра-внуки.
Род Иванов и Никит.
Вот наш домик у ракит.
Ну а коль родня ты наша,
вот твой дом, и щи, и каша.
А Данилы да Гаврилы,
ты же – помнишь? – одарил их –
все в столице, там парят!»
«Что – в боярах у царя?»
«Ну-у, царей уж нет в помине!»
(Тут Иван раскрыл аж рот.)
«На земле, на половине
стал царём теперь народ!..
Э-э, да что я, старый леший,
словно басней соловья, –
ты ж с дороги, хоть не пешей…
Это вот сноха моя.
Внук в Сибири…» –
«…А?!» –
«…На стро-ойке!
Там теперь – совсем не то…
Проходи, снимай пальто
аль кафтан там царской кройки…»
Человек возник вдруг бойкий.
На повязке – «Санэпидст.».
Чрезвычайно грозный вид-с!
«Сдать одежду и бельё!»
Сник Иван: «Так то ж – моё…»
«Смена есть? Прошу без спору». –
«Е-есть! От сына… Будет впору», –
дед на выручку поспешно
с думой: чести-то нам, грешным!
Как потом Иван с устатку
опорожнил квасу кадку.
В баньке как наддал парку.
А потом «по стопорку».
А потом чугун картошки
да запил её окрошкой.
Как потом на сеновале
крышу, думали, обвалит –
так от всхрапов, как от лома,
крыши дыбилась солома –
вся страна об этом знала
в передачах по каналам.
Только солнце утром рано –
Горбунок уж ждёт Ивана.
Так, легонько тыкнул мордой –
встал Иван весёлый, бодрый.
Вышел, солнцу улыбнулся.
Горбунок впотяг прогнулся,
отряхнулся, встрепенулся
и косит Ивану в вслед…
На крыльцо тут вышел дед.
Поздоровался с «царьком».
Руку вскинул козырьком:
кто ж бежит, опять «повязка»?
«…Извините, – неувязка!
Вот, нашёл в одежде, в складке».
(Ох, слова-то больно сладки –
что ж проткнула там булавка?)
«…Изысканий новых главка!
Посчастливилось вам встретить
черепах на той планете.
Разновидность – спинка вмята.
Против наших – в минус пятой,
но без панцирных кругов –
значит, нет у них врагов.
Я хотел бы в связи с этим
пригласить вас на банкетик!
Все расходы – на профвзносы…»
Взял Иван булавку, к носу…
«Ф-фу, ко-нячным как разит, –
вспомнил что-то. – Паразит!
Я-то думал – что мне колет? –
т а м поспать не дал подоле…»
Под каблук его – и хряско!
Оглянулись – где ж «повязка»?
…Слёзы дед – от смеха – вытер:
«Ну – скакнём в Сибирь, к Никите?»
45
Дед не помнит, как летели.
Опустились – всё в метели,
хочешь, верь себе, не верь.
Общежитие. Вот дверь…
Он, Никита! Стелет койку.
Знать, с работы только-только.
Как же долго не видались!
Обнялись, расцеловались,
дед, и внук, и новый дядя.
Закурили, сели, чадят.
«Ну, так как?..»
Пошла беседа,
про погоду, про соседа.
Мимоходом, капитально,
и про ближних, и про дальних.
И когда прошло стесненье,
в разговоре чёрт и бог,
дал Иван им объясненье,
как летал и всё, что мог.
«…Ну, звезда, – леса да горы.
Люд навроде муравья.
На работу, правда, споры,
всё поют – «абара-я».
Башковиты, головаты,
сильный, жилистый народ.
Да уж больно мелковаты,
видно, с хлебом недород.
Палки тащат, катят яйца.
Объяснял я им на пальцах,
уж они вокруг меня! –
будто я им барин новый.
Ну а так – у них хреново:
всё работа без прислону,
мельтешенье, трескотня,
нет ни ночи, нет ни дня,
ни тебе поспать соломы.
Оставайся, мол, – на пальцах.
Да! видали простаков –
вот нужны мне ихни яйца!
Переспал – и был таков…»
Долго б дед ещё с Никитой
всё о давнем, позабытом –
как звезда, да как на троне.
Да Иван: «А как вы ноне?»
«Мы – нормально! Стройки, ГЭС.
Против вас – так до небес!..»
И пошёл частить Никита,
словно Чита Айболита:
эвээмы, космос, атом,
«синхро-», «фазо-», «Ту-сто…» , ЛЭП…
Как работа вся по датам
раскреплёна на сто лет.
Передачи по «Орбите»…
«Ну а… есть-то хоть – едите?» –
встрял Иван. Никита смолк. –
Не возьму я что-то в толк,
как у вас: што ль, на паях?»
Дед вступился: «Кх’дай-ка я…»
«…Так-то так оно, конешно, –
начал дед. – Похаять грешно.
Как всё было? Худо жилось.
Революция свершилась.
Коммунисты по науке
власть забрали в свои руки.
Всё, что создал бог-Природа, –
тем владеть всему народу,
а не только кучке знати:
землю, волю – вот вам, нате.
Ну народ – такое дело! –
защищал остервенело.
И работал – всё звенело.
Цель одна, одна и вера,
по работе была мера.
Кто хотел своим умом,
тех того… в тридцать седьмом.
Немец шёл, да мы ершисты,
расчихвостили фашиста.
Тут бы жизнь нам подавай.
Да… кирпич, вишь, каравай:
нет-нет – в рот углами тычет.
Все едим, ну кто-то хнычет…»
Помолчал, потёр усы.
«…Да и жизнь – не для красы.
В чём он, смысл? И в чём он, прок?
Где у жизни потолок?
Вот тебе б, Иван, соломы,
а князьям подай салоны.
Есть и в нас позывы дерзки,
называем их – издержки.
Иль вот есть намёк двоить:
этим – править, тем – доить…
Но… всё знать – для дел помеха.
Молодым-то что, потеха:
дай им есть не кашу-щи,
а синь-тети-ку, плащи!
Не растить, с конвейра ленты.
Где-то здесь экспе-скрименты,
строют жизнь по новой моде…»
Встал Никита: «А мы сходим.
Тут совсем недалеко».
«…Вот, и вам, вишь, нелегко, –
им Иван на всё заметил, –
хоть не понял я и трети…
Ну, посмотрим жизню вашу?»
Оглянулись – день встречай!
Закусили простоквашей
(холостяцкий чудо-чай)
и пошли послушать гул
(у Никиты был отгул),
посмотреть дома-скворешни,
подышать погодой здешней…
Насмотрелись, надышались.
Дед с Иваном потешались:
тут же – господи, прости, –
негде курице снести.
Тополь – вся-то и лесина.
А дышать – с заводов псиной?..
Дед идти уже не мог,
заколол от смеха бок.
И как раз – стена-ограда.
Вот туда-то им и надо!
Встали. Вывеска над входом.
«Фу-ту-рум» – с нолями года.
Кнопку жмут. Открыл им – кто бы? –
сам железный страшный Робот!
«К-то? За-чем? Куда? От-ку-да?..»
Дед за уши: щёлка, гуда!
«Нет, с меня того уж хватит.
Посижу тут, в проходной».
Робот что-то циферблатит.
«…Ну, язви тя прободной –
подремать не даст, не спавши ж!..»
"Вы же… без вести пропавший! –
Робот рот Ивану скалит. –
Еле вас мы отыскали.
Проходите, вам мы рады, –
дверь открыл другой ограды. –
Ну а вы… – сказал Никите. –
Вам не срочно, обождите.
Вот, пожалуйте к диванам…»
Двери – щёлк! И нет Ивана.
О главе Ф У Т У Р У М
(Будущее.)
(Мы о будущем речисты –
Пусть листок побудет чистым.)
. . .
А Никита
