покрутился,
с пирожками возвратился.
«На-ка, дед, поешь горячих!»
Дед вблизи не так-то зрячий:
«М-м… Пахнет мясом – что за пища?»
«Это ж ливер – вкусотища!»
Если б то картины, фрески
Рафаэля, Тициана!..
Сплошь миганье, скрежет, трески…
Ох, как долго нет Ивана.
Дверь… Ну вот он! Что такое?
Блеклый, сумеречный взгляд…
«Довело до упокоя.
Да на кой тот футур ляд!» –
дед вздохнул в такой обиде,
помоложе – дал бы бой!..
А Иван глядит, не видя.
Говорит как сам с собой.
«…Дальше, вглубь… Умней, умней…
Но… потом ведь снова к н е й,
к пра-пра-матери-Природе?
«Быть? Не быть?» – опять в народе.
Хм! И при синхрофазолэпстве
идол… в датском королевстве!»
Шапку вдруг надвинул туже.
«Ну, пошли? – Виденье в луже…»
«До сви-дань-я!» – Робот зычно.
А… Иван тут стал обычным.
Смотрит, чешет свой затылок:
«Нет навозу да опилок –
дверь бы эту залепить!..»
Дед потёр свой нос-обмылок:
«С пирогов-то – где б попить?»
46
По приречному бульвару
на прогулке весь народ.
Всё живое – малый, старый.
(И собачки всех пород).
Все идут – орешки лущат;
мелким, с шарканьем шажком.
И Иван с Никитой в гуще.
Дед грузнеет с посошком –
приглядел себе для форсу,
чем не житель городской!
(Всё ж он выпил-таки морсу.)
Красота-а, душе покой…
А-а! С войны здесь место – Роща?
Здесь ребячий дух ватаг
познавал накал атак?..
Чуть вверху – деревья ропщут.
Хорошо пройтись вот так!
Вон навстречь жируют парни.
Этих цвет опал – плоды.
Те и эти молоды,
и не знай, чей вид шикарней.
По плечу дружка тот хлопнул –
всё рабочий люд, простой.
Эти кто же, кучкой плотной?
Вид начальницкий… Постой…
Деду глаз как навострило:
сын Данилы! сын Гаврилы!..
Зам.министры? Даже «врилы»?!
Ну и ну-у… А то ж Ната… алья?
Да-а, сменяет имя талья…
А Никита – так ли, свет ли –
в краску весь, отвёл глаза…
Вон парторг идёт, приветлив.
Шеф в заботе… Хм, нет туза!
Знает дело, не упустит,
всё в оббежку норовит,
раз обгонит – два пропустит,
чтоб попасть в министров вид…
Шутки, смех, а глаз-то – строго!
Вдруг шальной весёлый крик:
«Э-эй, Никита-а! – за дорогой –
Кешка… – Дай рубля, старик!
Собрались вот, «загораем»…»
И бежит, не разбирая,
вкось дороги, напрямик.
С поворота – грузовик!..
У Никиты всё в мгновенье:
тот шофёр за водкой прёт,
Кешка это же орёт.
Но ведь дети ж!..
– Визг, шипенье.
Весь в рывке, –
у-дар! – летит…
Тишина далёким пеньем.
«Мама, ты меня прости…»
Небо мутной пеленою.
Воздух… тесный, как пенал.
«Только… небо надо мною».
Шевельнулся, застонал.
«Теснота… Туда, на берег…» –
будто громко прошептал.
Кто всю боль души измерит!..
Тих прибрежный краснотал.
Отпустило…
Над рекою
ох, как долог зов гудка…
Дед с трясущейся рукою,
сыплет мимо лоскутка.
Вот Иван, и Кешка тоже.
И министры, шеф, парторг.
И глаза Наташи…
Боже! –
Вопль!.. Как жуток – кто исторг?
Расступились… – Мама… Мама!
Как подняться? – Не могу…
А-а, конёк привёз Иванов…
Ну зачем же на снегу? –
Опустилась на колени…
Как тепла её рука.
Мама… Столько ей волнений!..
Хоть немного б ветерка.
Расстегни… Уж тень потёмок?..
Ох, как будто налегке…
Что в руках у ней? Чертёнок!
На коньке на горбунке –
кривит рот своим оскалом…
Перевал за перевалом…
Перевал за перевалом,
высота за высотой.
В жизни видел он так мало,
сердце тешилось мечтой.
Перевал за перевалом…
Сердце стуки вдруг прервало.
Вот и всё, отзоревал.
Перевал за перевалом!
Перевал за перевалом…
Перевал за… перевалом…
Перевал за…
Перевал…
Всё недвижно, в цепененье.
Небо стылое багрит…
«Ну за что… За что гоненье? –
с болью вымолвил старик. –
А?! – и… выхватил игрушку. –
Чёрт! Твоя это пирушка?
Бог ли, чёрт – ты мне ответь:
что тебе от этой былки?
Ну кому, кому та смерть?!»
Вдруг…
расплылся чёрт в ухмылке…
А… Иван тут стал стареть…
Дед икнул оторопело,
руку к сердцу… навзничь, белым…
«Видно… час мой… приурочен».
Разом кинулись помочь чем
сын Гаврилы, сын Данилы.
Деда словно осенило –
приподнялся, взгляд в них вперил
и сказал, со всем смирясь:
«Ну – живите вы теперя!» –
и чертёнка оземь
хрясь!
«Бах!» – тут молния рванула.
Грохот, дым и столб огня.
Дикий, страшный крик коня.
Темь кругом, не видно дня.
Люд – как пыль, всех ветром сдуло…
Тих, безмолвствует народ.
Всё. Ушёл Иванов род…
И, когда всё стало чистым,
пыль осела, ветер сник,
беломраморный, лучистый,
дивный памятник возник –
Мать, скорбящая о Сыне…
. . .
Он стоит там и поныне.
На могучем Енисее.
Тихо шепчется с ним Роща.
И не внять:
покоит? ропщет?
Жнём мы то,
что сами сеем.
. . .
Уходит вдаль
таинственное детство.
Не только у тебя,
у всех, у всей Земли.
Тускнеют сны,
что втайне с малолетства
в душе наивной
свято берегли.
Куда стремишь свой ярый бег,
дитя Природы – человек?
ЧЕЛОВЕКУ ЖЕ
. . .
Открыта
Область Пустоты.
Взрыв изначальный.
Центр Вселенной…
. . .
Но…
Центр Вселенной –
это ты!
Да будет жизнь твоя
нетленной.
. . .
Так, мирозданья тайное порушив,
Нам торжество своё являет дерзкий ум.
…Земного счастья страждущие души…
И – призрак-быль, испепеляющий самум…
Куда стремишь свой ярый бег,
Дитя Природы, человек?
. . .
А жизнь – кипит!
Закат в огне…
Чего мы ждём?
Чему не рады?
Пробью ль к душе твоей ограды,
Читатель, сверстник грустных лет?
Иль ты, седым венком повитый,
Кряхтя, закутываясь в плед, –
Тогда лишь гостем будешь мне?
Тогда с тобою будем квиты?
Проходит жизнь.
Закат в окне…
Спасибо, жизнь.
Ты вся во мне.
1984 г.
МОЯ РОССИЯ
Моё сердце к тебе приторочено,
Неуклюжая, вздорная, милая Русь.
Столько в жизни всего наворочено –
Хорошо ли, не очень – судить не берусь.
Пораскинулась ты на полмира в таежном продолье,
Приполярную стынь заслоняя вспотевшей спиной.
Нас судьба наделила особой неласковой долей,
Чтоб однажды увидеть, что мир совершенно иной.
Жизни сущность не сбить ни монголо-татарскою плетью,
Ни пожарами войн, ни кострами бредовых идей.
Ты прости нас, Всевышний. Любя, отведи лихолетья.
Стать нормальными нам помоги. Чтобы – как у людей.
Что прошло – назовём это пройденным.
Пусть укором останется только лишь грусть…
Поднимись во весь рост, моя Родина –
Неуклюжая, вздорная, милая Русь.
1992 г.
8 (800) 333 27 37
