дела и позвонить в институт. Лена, пожалуйста, переключи телефон ко мне.
(Похлопывая Макеева по плечу.) Ничего, за ужином продолжим. Замечательная сухарная водка есть. Сильно рассчитываю, что после употребления ее подобреешь
. (Выходит.)
Макеев (подмигнув на дверь, в которую ушел Трубников, Лене). Здорово я ему вмазал?
Лена. Здорово!
Макеев. Вы его, наверное, все тут хвалите, по шерстке гладите. А я ему раз в год, как касторка…
Лена (рассмеявшись). А знаете, что, я тоже пойду.
Ольга Александровна. Куда?
Лена. Я так увлеклась вашим спором, что совершенно забыла, что до сих пор сижу в лыжных штанах. (Выходит.)
Макеев. Ах, Оля, Оля, все вы тут твердите: провинция, провинция! А у вас в провинции громадный институт, и делаете вы громадное дело. И у меня тоже в провинции громадное строительство, громадные изыскания. А через полгода, когда кончу, будут опять громадные изыскания, и тоже в провинции. Нет, у вас здесь не провинция! И институт ваш — не провинция. А просто у вас, за пределами ваших микробов, в каких-то очень важных вещах осталось провинциальное мышление, и вот тут уж верно, где провинция, так провинция… (Пауза.) Кстати, тебя не интересует, где я буду производить свои следующие изыскания?
Ольга Александровна. Где?
Макеев. Здесь, в шестидесяти километрах отсюда. Станция Нефедово известна вам? Я буду проектировать там громадный гидроузел.
Ольга Александровна. Честное слово?
Макеев. Честное слово министра.
Ольга Александровна. При чем тут министр?
Макеев. При том, что министр дал мне честное слово, что именно я буду проектировать этот гидроузел, когда кончу свою работу. Довольна?
Ольга Александровна целует его.
То-то! Я отстаивал на коллегии необходимость именно своего участия в проектировке здесь гидроузла с таким жаром, что министр мне потом сказал, что в моей речи звучал оттенок некоторой личной заинтересованности.
Ольга Александровна. А ты что ответил?
Макеев. Я ответил, что да, что мне пора жить в одном городе с тобой.
Ольга Александровна. А он?
Макеев. Рассмеялся. Он умный человек. Ведь только дураки создают у нас обязательные конфликты между любовью и долгом тогда, когда в этом нет никакой нужды. Разве я не буду еще лучше работать в одном городе с тобой?
Ольга Александровна. Ну, положим, не в одном городе.
Макеев. Ну, за шестьдесят километров. Я заведу «У‑2», буду летать к тебе.
Ольга Александровна. Ты же не любишь летать.
Макеев. Так я полюблю. (Вставая.) Прежде чем добрался до министра, до смерти переругался с одним из его замов.
Ольга Александровна. Из-за чего именно?
Макеев. Именно из-за этого. Чертов сухарь! (Изображая.) «Трудности отдаленного пояса утомили? Семейной обстановочки захотелось?» Нет, говорю, не утомили! Да, говорю, захотелось! Честное слово, ненавижу до судорог эдакие постные физиономии, которые видят главную доблесть нашей эпохи в непременном мученичестве, и утверждаю, что нет ничего более чуждого нашему духу, чем эти люди и их взгляды.
Ольга Александровна. Ты всегда, как пороховая бочка: весь набит неожиданностями и новостями.
Макеев. И, главное, взрываюсь без фитиля.
Входит Лена.
(Беря Лену за руку.) Слушайте, Лена, ну можно ли не быть сейчас пороховой бочкой?
Лена. Почему «пороховой бочкой»?
Макеев. Это я продолжаю разговор, — в общем, неважно, — но скажите, как можно сейчас, в наше время, сидеть за одним своим делом, уткнувшись в него носом, и не волноваться по поводу всего, что происходит в мире? Вот вы были в Европе. Ведь мы же вошли туда как открытие, как новая планета, как что-то такое громадное, о чем раньше только догадывались. И вдруг разверзлись границы — и мы явились! Вы чувствовали там, что стоит за вами, или не чувствовали?
Лена. Конечно, чувствовала. (Пауза.) Правда, я была там всего только простым врачом, у которого всегда было очень много своих повседневных дел…
Макеев. Повседневные дела… Но врачом-то со своими повседневными делами где вы были? В армии, которая освободила человечество. Где вы последних раненых перевязывали? В Берлине. А? Вот вам ваша повседневность! (Остановившись, улыбаясь.) Я, наверное, кажусь вам очень шумным человеком?
Лена. Немножко.
Из кабинета выходит Трубников. Он внешне подчеркнуто холоден и спокоен, что свидетельствует у него о крайней степени взволнованности.
Трубников. Я скоро вернусь.
Ольга Александровна. Куда ты?
Трубников. В институт. Там есть срочное дело.
Ольга Александровна. Что-нибудь случилось?
Трубников. Потом. (Идет к двери.)
Ольга Александровна. Вызови хоть машину.
Трубников. Она уже здесь, ее выслали за мной. Я скоро вернусь. (Выходит.)
Лена. Неужели что-нибудь плохое с Рыжиком?
Ольга Александровна. С ним ничего не может быть, успокойся.
Лена. Нет, я не могу, я догоню отца. (Выбегает.)
Макеев. О чем речь? Что это за Рыжик?
Ольга Александровна. Рыжик — это Григорий Иванович Рыжов. Я тебе говорила, что он сейчас…
Макеев. Да. Я знаю. А что, есть причина для волнений?
Ольга Александровна. Я считаю, что нет.
Макеев. А Лена считает, что да?
Ольга Александровна. Нет, она тоже считает, что нет, но тем не менее волнуется.
Макеев. Любит?
Ольга Александровна. За те пять дней, что он там в изоляторе, мне показалось — да. Впрочем, они не виделись почти пять лет, и трудно сказать, что тут придуманное и что настоящее.
Макеев. Во всяком случае, выбежала она сейчас по-настоящему.
Лена (входя). Не догнала. Тетя Оля, что это может быть?
Звонок телефона.
Ольга Александровна (берет трубку). Да, да… Сколько?.. Да… Конечно… Хорошо. Посоветуемся. (Кладет трубку.) Это Сергей Александрович. Он сейчас приедет.
Лена. А что такое?
Ольга Александровна (колеблясь, смотрит на нее, потом говорит спокойно). Скрывать от тебя было бы глупо. У Григория Ивановича вдруг поднялась температура. Он убежден, что это — простое совпадение, но тем не менее к нему в изолятор нужно будет немедленно отправить врача. Отец хочет заехать и посоветоваться со мной, кого.
Общее молчание.
Боюсь, что он намеревается сделать это сам.
Макеев. А что, на твой взгляд, это будет неверно?
Ольга Александровна. Неверно.
Макеев. Почему?
Ольга Александровна. Потому что если на секунду предположить, что это чума, то это одинаковый риск для всякого врача, который будет там. Но если это совпадение, и он, находясь там, просто заболел чем-нибудь другим — что во сто крат вероятней, — то глупо, если его будет лечить Сергей Александрович, бактериолог, который тридцать лет, с университета, не лечил ни одного больного. (Лене.) Что ты на это скажешь?
Лена. Ничего.
Ольга Александровна. К сожалению, я не гожусь для этого тоже и по тем же причинам. Туда надо послать просто опытного лечащего врача. (Лене.) Верно?
Лена. Очень верно, я с тобой совершенно согласна.
