Г р и г о р и й. Заладила, как сорока! А я вовсе не о том думаю.
В е р а. Да уж ясно о чем: камень да солонцы — вот все твои думы. А людей, которые рядом, не видишь. (Уходит.)
Появляются д е в у ш к и, п а р е н ь и Л у ж к о в.
Он все в том же, правда, уже изрядно заношенном кителе, в проволочных очках. Приближается Д о м н а.
П е р в а я д е в у ш к а. Девы, бригадирша идет!
В т о р а я д е в у ш к а. Опять за ферму агитировать будет!
П е р в а я д е в у ш к а. Надоели мне эти душеспасительные беседы!
В т о р а я д е в у ш к а. Пусть подурней себя ищет. Пойду выкупаюсь. (Уходит.)
Л у ж к о в. Что же вы смолкли, девчата? С вашим приездом Барма ожила.
Д о м н а. Жаль только, что домой-то на побывку лишь приезжают.
П е р в а я д е в у ш к а. Ну, что я вам говорила?
Д о м н а. Дома-то не гостями, хозяевами быть надо!
П е р в а я д е в у ш к а. Выкормили вас, выучили… думали, сменой станете. А вы, как муравьи, во все стороны…
П е т р. Молодым везде у нас дорога.
Л у ж к о в. Все дело в том, куда она приведет, дорога?
Д о м н а. Мы тоже молодыми были. А из деревни сломя голову не убегали.
П е т р. Наверно, паровозов боялись, как моя старушенция. Она и сейчас увидит паровоз — от страха трясется.
Д о м н а. Не спросил, почему трясется? Спроси — может, в темных мозгах твоих просветлеет.
Л у ж к о в. Я в твои годы на фронт уходил, Петро. По мне никто не убивался: детдомовцем рос. А вот по другим убивались, это я помню. Помню, как мать твоя перед самой победой три похоронки получила, на братьев старших. Может, потому и боится поездов, что на одном из них могут тебя увезти?
П е т р. Ох, люди! Хватит вам войну поминать! Наслушались, начитались. Сколь себя помню, все об одном слышу: война. Другое время настало.
Д о м н а. Образовался! Говорливый стал. Видел бы ты себя в ту пору. Синюшный был от голода. Клювик свой разевал: «Хлебца!» Мать соки все выжимала, чтоб кровинку свою напитать. А из этой кровинки вон какой охламон вырос!
Петр развел гармошку, прошелся по ладам.
Л у ж к о в (подскочив к нему). Встань, встань щенок! О матери твоей говорим, которая трех сыновей войне пожертвовала…
П е т р. Легче, легче, дядя! Могу зацепить.
Л у ж к о в. Бить меня собираешься?
П е т р (застегивая гармонь). Бить — нет, не собираюсь. Но прошу принять к сведению: у меня второй разряд по боксу. (Уходит.)
Д о м н а (с горечью). Орел! Храбрец! (Всем.) Что же не бьете-то нас? Бейте! Мы и сопротивляться не станем.
П а р е н ь. Петька, конечно, получит… соответствующее внушение. Но в деревне, тетя Домна, силком не удержишь. Делать здесь нечего.
Д о м н а. Земля, выходит, не дело. Ну-ка, скажи им, Гриня! Травы на отцовских солонцах зачем сеял?
Г р и г о р и й (криво улыбаясь). Чтобы вы да Никита Хорзов сплошь их перепахали. Будто и не было.
Д о м н а. Опять обида! Обижаться не хитро. И в город дорога тоже торная. А кто этот город кормить станет? Мы свое в войну сделали. Теперь ваш черед.
В т о р а я д е в у ш к а (возвращаясь). Забудьте вы о войне! Сколько можно, в конце концов!
Д о м н а. Забыть? Будьте вы прокляты, ежели забудете! Забыть отцов, забыть братьев, которые там… остались. Значит, нет в вас ничего святого!
В т о р а я д е в у ш к а. Вы бы не проклинали во имя мертвых! Вы бы о живых подумали. Зимой и летом на бревнышках веселимся. Что, колхозу клуб не по силам выстроить?
Л у ж к о в. Будет клуб, девушки, дайте время.
В т о р а я д е в у ш к а. У вас одно утешение: будет, будет! Что будет — не знаю. А мы уже есть. И нам жить хочется.
Д е в у ш к и и п а р е н ь уходят.
Д о м н а. Андрей Иванович сказывал, будто вызов тебе пришел.
Г р и г о р и й. Он-то откуда знает?
Л у ж к о в (отворачиваясь). Слухом земля полнится.
Д о м н а. Что ж, поезжай, учись. Такой дар грех зарывать в землю. Хоть бы показал свои изделья.
Г р и г о р и й. Кому надо — показывал. А вам и видеть незачем.
Д о м н а (тихо). Спасибо и на том, Гриша. Спасибо, сынок.
Г р и г о р и й. Вы не женщина, вы замшелый камень! Не смейте меня сынком называть! Я враг вам! Враг до самой могилы!
Д о м н а. У меня в колхозе врагов нет. И любимчиков тоже нет. Ко всем одинакова, когда общего касается, хоть мужа, хоть сына… не пощажу — окажись он на месте Игната.
Г р и г о р и й. Врете вы, врете! Вы отомстили отцу за то, что он не женился на вас! Вы любили его.
Д о м н а (просто). Я и теперь его люблю, Гриша. Жизнь за него отдала бы. Но перед законом все равны: любимые и нелюбимые.
Г р и г о р и й. Невинного осудили… невинного! И спокойны!
Д о м н а. Теперь-то и я поняла. А тогда… он же не отрицал, что зерно чужое.
Г р и г о р и й. Чужое, чужое! С войны привезенное! Потом, кровью солдатской политое!
Д о м н а. Никита в один день с ним воротился. Он под присягой сказал, что зерна не было.
Г р и г о р и й. А я своими глазами видел: было! Так вам разве докажешь? Роботы бессердечные!
Д о м н а. Не такие уж и роботы. И я и Лужков в защиту его выступали. Андрея Ивановича из партии исключили за это. Пишет отец-то? Домой сулится?
Г р и г о р и й. А ты думала, век сидеть будет? Освободили его… досрочно! Потому что есть правда… есть люди на земле, которым он небезразличен.
Д о м н а. Он многим небезразличен. В Верховный-то суд мы с Лужковым писали…
Г р и н ь к а, не дослушав, уходит. Появляется Н и к и т а.
Н и к и т а. Здравия желаю, товарищ Лужков! Выучились, значит?
Л у ж к о в. Значит, выучился.
Н и к и т а. Не шибко раздобрели на студенческих-то харчах.
Л у ж к о в. На то они и студенческие.
Н и к и т а. Ну, раз образовались, примените свои знания. Целину подымать собираемся.
Д о м н а. Да уж и так все поднято. Коров некуда выгнать.
Н и к и т а. А солонцы? А Грачиная роща?
Д о м н а. Давайте заодно и кладбище перепашем.
Н и к и т а. Ты эти шуточки брось, Атавина! За такие… раньше…
Д о м н а. По прежним временам тоскуешь? Не вернутся прежние времена! А рощу не тронь. Ее деды, прадеды наши садили. Народ обидишь…
Н и к и т а. Народ не дурак. Народ пользу свою понимает. Надо только внушить ему, что всякий зряшный гектар должен приносить прибыль… Чем больше полезной земли, тем больше хлеба. Такая теперь установка. Считаю, правильная установка. Те же солонцы взять, восемьдесят гектаров земли монашествуют! Бесхозяйственность получается. Товарищ Чучин на бюро прямо так и сказал.
Л у ж к о в. Вы что же, зерно собрались сеять на мертвечине?
Н и к и т а. А ты, агроном, для чего прислан? Оживляй мертвечину. Когда Мантулин… (Поперхнулся, умолк.) Ну да, было же такое! А когда-то и на наших овсы произрастали. А травы и посейчас растут…
Д о м н а. Произрастали… на сотках. А ты весь массив перепахать хочешь. Что за блажь?
Л у ж к о в. Вспашем солонцы — придется включать их в план севооборота. И спрос будет не меньше, чем с путных полей.
Н и к и т а. Это что же получается? Мантулин мог, а мы не сможем? Разговорчики-то у вас дез… дез-оретиру-ющие! Ага! Весь народ, значит, за целину взялся, а вы куда воротите? Осторожней, Андрей Иванович. Осторожней!
Лужков усмехнулся.
И ты, Домна, остерегись! Ты многого достигла за эти годы, но все потерять можешь.
Д о м н а. Чего я достигла-то? Бригадирства, что ли? Так раньше я председателем была.
Н и к и т а. И этого лишишься.
Д о м н а. Да хоть сейчас сложу полномочия. Какая радость быть бригадиром, когда продыху не дают! (Уходит.)
Н и к и т а (осуждающе). Отсталый человек, и ничего больше. А ты у ней на поводу, Андрей Иванович.
Л у ж к о в. Вы мне напомнили одного зеленого уполномоченного, меня то есть. Те же фразы, те же замашки. Так я по неразумию гайки закручивал. А вы человек с опытом. И вот я хочу понять: что это за опыт? А насчет солонцов посоветуюсь в райкоме. (Уходит.)
Н и к и т а. Так тебя и послушали в райкоме… лишенца!
Из ограды выходит К л а в д и я.
Кланя!
К л а в д и я. Кого тут выслеживаешь?
Н и к и т а. Извелся я без тебя, Кланя. Вечно один… один — выть хочется.
К л а в д и я. Повой.
Н и к и т а. Злая ты стала, Кланя. Казнишь, казнишь, а чем я перед тобой провинился? Тем, что забыть не могу? Так это не вина, это беда моя, Кланя. Муж и жена, а живем порознь. Возвращайся под мою крышу! Баловать буду, на руках носить буду!
