не волнует.
Ш т е ф а н. А если… волнует?
М и к и. Дело твое.
Ш т е ф а н. Мог бы я тебя кое о чем попросить?
М и к и. Ты меня?
Ш т е ф а н. Думай обо мне что хочешь, но поверь, я вовсе не хотел причинить тебе зла. Я еще не ослеп и вижу, кто болеет душой за дело, а кто относится ко всему наплевательски. Не раз, когда меня мучила бессонница, я думал о том, какой ты человек, и скажу честно, в тебе больше достоинств, чем недостатков.
М и к и. Но потом, когда ты мог практически доказать свое отношение ко мне…
Ш т е ф а н. Возможно, ты прав. Все мы люди. Наверное, я должен был…
И л ь я. Еще не поздно!
Ш т е ф а н. А вы, пан архитектор? Что для вас важнее? Собственная шкура или положение брата?
В и к т о р. Увы, часто случается, что, как говорится, сухой с мокрым в одном огне горят.
И л ь я. Но воду… чистую воду хотели пить все! Все, кто сейчас здесь находится!
Явление шестое
Те же и Э в а Б е н е д и к о в а
Э в а (входит в кабинет одновременно с репликой Ильи). Да, ты прав, Илья. Вода нужна нам всем.
М и к и. Мама! Ты ушла с работы в середине дня?
Э в а. Ушла.
М и к и. Первый раз в жизни!
Э в а. И надеюсь, последний.
М и к и. Мама!
Э в а. Ко мне приходили.
М и к и. Кто?
Э в а. Товарищи из района.
М и к и. К тебе?
Э в а. Я, наверное, должна была бы сказать тебе об этом с глазу на глаз. Но, может быть, даже лучше, что здесь столько свидетелей. Пусть все знают, что у Эвы Бенедиковой нет секретов от собственного сына.
М и к и. Что тебе сказали?
Э в а. Один из них, тот, что выступал на похоронах отца, сказал, что ему очень неприятно было ехать сюда по такому поводу, но что здесь у нас… В городе кто-то не может успокоиться, пишет письма, требует, чтобы проверили твою отчетность. Я им объяснила, что ты дал свои собственные деньги, а они мне в ответ на это показали письмо. Там говорится, что такого быть не может, что не найти сумасшедшего, который пожертвовал бы свои кровные… А в конце письма от руки приписано: «Приезжайте, товарищи, потому что мы, честные люди, не хотели бы, как сухой с мокрым, в одном огне сгореть».
В и к т о р. Нет, вы только подумайте! И такое кто-то пишет!..
Явление седьмое
Те же и Т о н к а
Т о н к а входит и что-то шепчет Мики.
М и к и. Пусть войдут. Скажите, что я их жду.
Т о н к а (подавленно). Нет. Это они вас ждут.
М и к и (после паузы). Так… Понимаю. (Подходит к столу, запирает его, берет ключ и медленно идет к двери.)
Все молча глядят на него.
Пусть люди рассудят по справедливости, кто из нас делал то, что ему подсказывал его долг.
Сцена погружается в темноту. Слышно, как на городской площади бьют часы.
Занавес.
SOS! ИЛИ СОВЕРШЕННО ОСОБАЯ СИТУАЦИЯ
Комедия в двух действиях
Перевод Т. Мироновой
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Д о м и н и к Г а ч и к.
А н г е л и к а Г а ч и к о в а, его жена.
Р а д о в а н }
М и л и ц к а } их дети
А н а с т а з и я К а ч к о в а.
Ц и р и л М у х а.
М а л ь в и н а.
Большая жилая комната, обставленная так, чтобы семь действующих лиц могли в ней свободно двигаться, сидеть, лежать и даже спать, если автор предначертал им это по ходу пьесы.
Явление первое
К а ч к о в а и М а л ь в и н а
На первый взгляд этим бодрым старушкам давно за шестьдесят, но они держатся так, словно им нет и пятидесяти. Когда поднимается занавес, М а л ь в и н а с аппетитом доедает последние кусочки сосиски, макая их в горчицу. В течение всего последующего разговора она сосредоточенно вытирает тарелку хлебной коркой.
М а л ь в и н а. Или давали бы хоть такие шпекачки… на полдник. Да где там! Не дождешься.
К а ч к о в а. Ты уже слышала нашу новость? Моего зятя избили. Гачика. Вчера вечером.
М а л ь в и н а. Вот, вот… Вечером дают то, что от обеда останется. Это уж закон. А если ничего не останется, дают консервы. Одну банку на двоих… Съел — иди спать.
К а ч к о в а. Я спрашиваю, ты слышала или нет, что моего зятя… Доминика Гачика… вчера вечером избили на улице?
М а л ь в и н а. Нет, не на улицу. Во двор. И это неплохо, потому что, когда окна во двор выходят, спишь лучше… А хороший сон, как известно, получше любой пищи.
К а ч к о в а. Ох, Мальвина, ты глуха, как пень, но ведь и мне хочется с кем-нибудь поговорить… Так вот, послушай. Вчера вечером Доминик возвращался домой после девяти… Вчера ведь был четверг, а он каждый четверг весь вечер в шахматы играет… И дались ему эти шахматы! А на кой черт он в них играет? Что ему с этого? Вот наши соседи, ты их знаешь, так они тоже играют, кто как умеет: отец — в преферанс, сын — на трубе в похоронном оркестре, а мать — на рояле на гражданских свадьбах. Это я понимаю! От такой игры прямая выгода — они вон, уже и машину купили. А наш Доминик и слышать не хочет, что играть надо со смыслом, чтобы и в карман тебе перепало… О чем это я говорила?.. Ну так вот, возвращается он домой со своих шахмат, идет себе по улице и вдруг слышит — кто-то зовет на помощь. Ему бы самое время за забором притаиться, а он, Доминик-то, бегом на крик. Ты ведь его знаешь. Великий педагог! Хулиганов вздумал воспитывать. Они ему и всыпали по первое число. Теперь вся голова в синяках, а лицо так распухло, что нам бинта едва хватило. А на помощь, говорят, звал учитель Небожец. Да ты его знаешь — хромой такой, он на соревнованиях всегда в свисток свистит. Было бы кого выручать! Но наш Доминик — он весь в этом! Все только книжки да разговоры о социалистической гуманности, а спроси его, почем кило хлеба, он и понятия не имеет.
М а л ь в и н а. Да, ты права. Такой свежей белой булки с ароматной корочкой сейчас уже не купишь. Удивляюсь я, и как они теперь пекут! Ведь раньше обыкновенная лепешка была вкуснее, чем нынешние батоны. Но наш заведующий и их нам не дает — говорит, белый хлеб для сердца вреден.
К а ч к о в а. Что бы там ни было, Мальвина, ты мне сразу дай знать, как только у вас освободится койка. Перейду к тебе. Лучше жить в доме для престарелых, чем в этом, хоть и родном, но действительно сумасшедшем доме. Вот и сейчас. Один бог знает, чем вся эта история кончится. Небожец подозревает парней из исправительного дома. Сегодня их будут допрашивать. Так им и надо… Только у нас такое возможно, чтобы
