А н и с ь я. Отца не оживишь своим секретом?
Е г о р (хмурясь). Пускай полежит пока… подумает. Куролесил много. Как исправится — оживлю. А щас заказывай что попроще. Ну, мам!
А н и с ь я (про себя). Светлана муки привезти обещала… вся до мучинки мука вышла.
Подходит С в е т а. Анисья не видит ее.
Е г о р (глядя на нее). Сделаю. Света, явись!
С в е т а (смеясь). Явилась. (Подает Анисье кулек с мукой.)
Е г о р. Ну что, убедилась? (Хохочет.) Еще есть желания?
А н и с ь я (поблагодарив Свету, уходит). Не все сразу.
С в е т а. Я и тебе принесла обещанное. (Подает коробку с инструментом.)
Е г о р (перебирая пилки, буравчики, стамески). Тебя не случайно так назвали:. Света, све-ет!
С в е т а. Нравится?
Е г о р. Спрашиваешь! За это памятник надо ставить.
С в е т а. Не надо памятника, Егор. Я не стою. Лучше покажи, что вырезал.
Е г о р. Всего лишь девять фигурок. До полного комплекта еще далеко. Подожди, когда все фигурки выточу. А, ладно! Смотри. (Достал из мешочка шахматные фигурки.) Вот королева. Узнаешь?
С в е т а (рассматривая). Еще бы.
Е г о р. А я боялся, что не признаешь.
С в е т а. Трудно не признать, Егор. Только почему я здесь с двумя лицами?
Е г о р (уклончиво). Начал с одной стороны — лишку срезал. Жаль корня стало. Дай, думаю, с обратной стороны начну.
С в е т а. Одно лицо грустное, другое веселое.
Е г о р (пытливо глядя на нее). А разве не так?
С в е т а. Все так, Егор, все верно. Только нехорошие мысли приходят в голову, когда видишь себя такой.
Е г о р. Я, Света, я… нечаянно. (Выхватив фигурку.) Мы вот что сделаем: ножом — раз, и нет мыслей.
С в е т а (почти с суеверным ужасом). Не надо, не надо, прошу тебя!
Появляется В а с и л и й.
В а с и л и й. Не помешал барышне с кавалером?
С в е т а. Нет, нисколько, пожалуйста. (Уходит.)
В а с и л и й. Вон ты, значит, какой! Ну, давай знакомиться.
Е г о р. С тобой вроде можно. Егором меня зовут.
В а с и л и й. А по отчеству?
Е г о р. Егор Иваныч. Только рано меня по имени-отчеству. Не дорос.
В а с и л и й. Не рано, Егор Иваныч, ничуть не рано. Обличьем-то, вижу, в отца пошел?
Е г о р. Ты знал его, что ли?
В а с и л и й. Ивана-то? Ну, голова два уха! Мы с твоим отцом прошли огонь и воду и медные трубы. На войне четыре года отбухали, потом на севере каменщиками трубили. Тебя, верно, в ту пору еще и на свете не угадывалось.
Е г о р. Ну, я всегда был, сколько себя помню.
В а с и л и й. А пожалуй что. Может, и про уговор наш помнишь?
Е г о р. Про какой уговор?
В а с и л и й. Был такой. Под Сталинградом… из книг знаешь, что там творилось… Мы с Иваном совсем концы отдавали, ветром качало, а стояли. Василий, наказывал он, ежели пуля меня найдет, семью мою не оставь. Я уцелею — твоим детям отцом стану. Оба выжили, да потерялись случайно.
Е г о р. Ты не накручиваешь, честно?
В а с и л и й. Фронтовое братство, Егор Иванович, надежней кровного. Который уж год вас разыскиваю — вот, слава богу, нашел! Говори, сынок, какую нуждишку имеешь? Утрясем в два счета.
Е г о р (загнув указательный палец). Разогни, а то поверю. Или ты колдун из волшебных сказок?
В а с и л и й. При чем тут колдун? Друг — тоже чин немалый. Выкладывай нужду-то!
Е г о р. Я и сам горазд на выдумки. Иной раз такого навыдумываю, правду от вымысла не могу отличить. (Хитро сощурясь.) Что ж, испытаем твою силу.
Василий все это время выказывает величайшее нетерпение. Очень уж хочется ему услужить Егору.
Не бойся, много не стребую. Всего лишь коляску на рычагах. Сможешь?
В а с и л и й. Чепуховая просьбишка! До обидного чепуховая! Проси больше.
Е г о р. Не пожалей. Сам напросился. (Застенчиво, тихо.) На коне бы разок покататься. Никогда в жизни не садился.
В а с и л и й. Будет коляска. И конь будет, Егор Иваныч. Так и передай своей мамке. Забыл, как величают ее.
Е г о р. Анисья Федоровна. А ты просто зови — Анисья. Сторожих кто навеличивает?
В а с и л и й. Твоя мамка стоит того, можешь мне поверить. Сына вон какого вырастила. И сторожит на совесть. Воры-то вас за версту обходят.
Е г о р. Они глупые, что ли? На даче много не своруешь.
В а с и л и й. Смотря по тому, чья дача. Вон у Ирины Павловны и ковры, и пианино. В подвале снеди полным-полно. Тут как раз легко поживиться. Вас потому и минует жулье, что знает: Анисья не спит. И Егор при ней. А Егор, он в отца, отчаянный!
Е г о р. Вот чудило! Не видишь — ноги-то будто чурки! С березы брякнулся — они и омертвели.
В а с и л и й. Скворушка ты мой! Ну чистый Иван! Золотинка высшей пробы!
Е г о р. Нашел золотинку! Вокруг столько людей хороших! Я и в подметки им не гожусь.
В а с и л и й. Хороших много, Егор, много. А таких-то самородков один на тыщу! Да что на тыщу — на мильон!
Е г о р. Ты и сам, должно быть, не от мира сего.
В а с и л и й. Не спорю, Егор Иванович, не спорю. Мне бы лет триста назад родиться… с кистенем да в кольчужке. Я показал бы тем жирным боярам… из чего мыло гонят!
Е г о р (подмигнув). У меня аппарат такой есть… В любую эпоху могу перебросить… было бы желание.
В а с и л и й. Ну-ка уважь, Егор, уважь! Сошли меня в плюс-перфект или еще подалее.
Е г о р. Мам, принеси мои часы!
Выходит А н и с ь я с шахматными часами.
С дачи Фирсовых доносится хриплый речитатив: «Очень вырос в целом мире грипп как вирус, три-четыре. Ширится, растет заболевание…»
В а с и л и й. Здорово живешь, Анисья Федоровна!
Е г о р (возится с часами. Нажимает кнопку). Внимание! Включаю!
Его воображение нас отбрасывает века на три назад.
Хриплый речитатив модного певца сменяется веселой скоморошиной: «Ой, скок-поскок, прямо с полу на шесток. А потом на кровать и давай куковать. Молодец прибежал и кукушку поймал: не кукушечка, а Маврушечка…» — приплясывая, напевает о д и н и з с к о м о р о х о в. Другой, Е г о р подыгрывает ему на рожке. У сторожки толпа, через которую продирается м у ж и к (Василий) в красной рубахе. Ворот расстегнут, на шее — крест. У него в руке птичье крыло.
Г о л о с а. Анафема! Анафема!
— Сатана! Крестом от него боронитесь! Крестом, православные!
— Эй, Васька! На помеле летать будешь?
Василий задумался, не слышит. Едва не наткнулся на А н и с ь ю.
В а с и л и й. Здорово живешь, Анисья Федоровна!
А н и с ь я. Не узнаю. Кто будешь?
В а с и л и й. Анафема я. Неуж не слыхала? Сколь раз сбитень твой пил.
А н и с ь я. Заклеймили тебя, анафеме предали… Видать, грешник великий?
В а с и л и й. Весь грех мой в том, что с колокольни хотел прыгнуть.
А н и с ь я. Куда летел? К смерти? Помрешь — душа сама туда улетит.
В а с и л и й. К солнцу, Анисья Федоровна. К теплу его живоносному. Полечу в лучах — славно! Синева подо мной… я надо мной синева. Лети, человече! Ликуй, человече! Не для одних птах небо!
А н и с ь я. Остерегись, не задумывайся! Задумчивым худо! Ой как худо! Выпей сбитню — придешь в себя. Выпей, соколик, выпей!
В а с и л и й. Теперь уж не приду… навсегда вышел. На добром слове спасибо! (Приняв ковш со сбитнем, пьет.)
А н и с ь я. Ну, полегчало? (Заглянула в глаза.) Ой нет! Глаза шальные! К солнцу, значит? Ярыг дразнишь? Они живо царю стукнут, а то и сами на дыбу вздернут. Ученые! Мало тебя на войне били? Опять за свое?
В а с и л и й. Без своего-то кто я? Вчерашний ветер. Со своей особиной — че-ло-век. Полечу… на земле тускло, уныло, кляузой пахнет, склокой. А там светло, там чисто! Полечу!
А н и с ь я. Не боишься? Вдруг упадешь?
В а с и л и й. Упасть не страшно. Страшно не взлететь. Люди-то должны знать дорогу в небо. На сквозняке всю грязь из души выдует. Глаза от болони очистятся. Светлым оком на землю глянут, праведным оком!
Е г о р (он давно уж прислушивается к разговору). Меня научи, анафема! Видишь, ноги-то как колоды! Научи, и я летать стану.
В а с и л и й. Ты и на земле счастливый. Синь в глазах, ясень!
А н и с ь я. Какое уж счастье! Увечный он.
В а с и л и й. Не-ет, счастливый! Его лба ангел коснулся.
Е г о р. Эх, думал, брызну сейчас ввысь… весь мир облечу! Если увижу, что не так, крикну: «Люди, поправьте!» Не летать, значит?
