вы проболтались. Вы и так сообщите нам адрес, где скрывается Паулюс.
А д о м а с. Ничего не скажу! Убейте! Расстреляйте! Но выключите музыку.
Ш р а й т н и д е р. Скажите адрес, и вы будете свободны.
А д о м а с. Чего вы от меня требуете? Предать близких, превратиться в такого же бешеного пса, как вы? Убить свою душу? Нет, сначала я убью вас!
Схватив табурет, на котором сидел, Адомас кидается на Шрайтнидера. Откуда-то возникает гестаповец, отнимает табурет и силой сажает на него Адомаса.
А д о м а с (из последних сил). Мне наплевать на вашу философию… Плевать…
Ш р а й т н и д е р (убавив звук). Теперь лучше? Поверьте, работа следователя мне скучна. Поэтому я стараюсь ее разнообразить. Я проникну на самое дно вашей души. Заморожу страхом ваши кости. Я не тороплюсь. А ведь мы с вами могли бы стать друзьями. Мы оба художники в своем деле. Но судьба поставила между нами преграду в виде Паулюса Даугирдаса… А зря… Предоставьте ему самому сделать выбор, зачем же делать это за него? Он слабее вас и быстрее вернется домой. (Помолчав.) Если вам нечего мне сказать, я даю вам час на размышление. Вас отведут назад, в лабораторию, и через час продолжат опыты, и тогда все, что вы испытали, покажется вам детской игрой. Вам будет казаться, что путь к печи, где вас сожгут живьем, длится вечность… И какую вечность!
Гестаповцы вытаскивают из комнаты обезумевшего Адомаса.
(Вслед.) Люди гибнут не из-за подлости, а по глупости… Как трудно избавлять людей от старомодных предрассудков.
Поворот сценического круга. Мастерская скульптора.
А д о м а с (один). Что я наделал?
А д о м а с 2 - й. А кто бы этого не сделал на моем месте?
А д о м а с. Вранье!
А д о м а с 2 - й. Меня пытали. Утонченно, жестоко пытали. Мастера своего дела. Довели до безумия. Я не мог отвечать за свои поступки.
А д о м а с. Вранье. Волю они мне еще не сломили. И не помрачили разум. У меня был выбор.
А д о м а с 2 - й. Что я мог выбрать — смерть?
А д о м а с. Боль еще не смерть. И страх не смерть. Я за себя отвечал.
А д о м а с 2 - й. Дурак! Разве червяк за себя отвечает, попав в пасть щуки?
А д о м а с. А кто отвечает?
А д о м а с 2 - й. Только не я.
Пауза.
А д о м а с. Что я теперь скажу Тересе?
А д о м а с 2 - й. Ничего. Я такой же сухой лист, как и все, меня гонит тот же ветер. И давят те же сапоги.
А д о м а с. Какой ветер загнал меня в дом, окруженный псами? Зачем я сам полез в преисподнюю?
А д о м а с 2 - й. Будто не знаешь…
А д о м а с. Но и ее я не спас. А его погубил.
А д о м а с 2 - й. А может, была тайная мечта, чтобы он погиб? Мечта, о которой нельзя было признаться даже себе самому?
А д о м а с. Нет! Нет!
Поворот круга. Квартира Паулюса и Тересе. Полдень, но шторы на окнах задвинуты. В щели пробивается тусклый свет; видны лишь смутные очертания предметов. Слышны шаги. По лестнице поднимается А д о м а с, но, дойдя до двери и не осмеливаясь войти, топчется на площадке. В комнату вбегает Т е р е с е, прислушивается. Шаги смолкают, и она снова уходит. Адомас неслышно отпирает дверь и входит. Долго стоит не двигаясь. Наконец резко раздвигает шторы; комнату освещают блеклые лучи осеннего солнца. Лицо у Адомаса стало как пепел, глаза ввалились и лихорадочно блестят, голова наголо обрита. Он нервно озирается, словно не был здесь вечность. Подойдя к неоконченному портрету Тересе, тихо смеется и опускается на стул.
Появляется Т е р е с е.
Т е р е с е. Кто здесь?.. (Заметив Адомаса, вскрикивает.) А… а!..
А д о м а с (поднимаясь). Здравствуйте. Я вошел без звонка. У меня есть ключ. (Машинально держит его в руке.)
Т е р е с е. Вывернулись?
А д о м а с. Да.
Т е р е с е (подбегая к нему). Господи!.. Вас выпустили? А Паулюса? Где Паулюс? Его нет?
А д о м а с. Нет.
Т е р е с е. Его взяли три дня назад. Вас о нем спрашивали?
А д о м а с (с запинкой). Н-нет.
Т е р е с е. Вы его видели?
А д о м а с. Видел… когда его вели.
Т е р е с е. Как он выглядел? Его пытали? Ну, говорите! Говорите! Его пытали?
А д о м а с. Не знаю.
Т е р е с е. Ничего? Ничего о нем не знаете?
А д о м а с. Не знаю, Тересе.
Т е р е с е. Но вы же его видели!
А д о м а с. Издали.
Т е р е с е. Он что-нибудь сказал?
А д о м а с. Нет.
Т е р е с е. Дал какой-нибудь знак? Хоть рукой махнул?
А д о м а с. Нет.
Т е р е с е. Неужели не мог передать записку? Хоть два слова… на обрывке газеты…
А д о м а с. Не мог…
Т е р е с е (помолчав). Он мне напишет. На тюремной стене. Когда-нибудь…
А д о м а с. Нет!
Т е р е с е. Вчера я шла мимо тюрьмы. По той стороне. Рядом не разрешают. И видела за решетками лица…
А д о м а с. Он не там…
Т е р е с е. Я знаю… (Отходит от Адомаса.) Его будут пытать, чтобы он выдал других. Непременно. А он так плохо переносит боль. Его будут мучить. А потом… Потом… (Мечется по комнате.) Я чувствую… (Кричит.) Его расстреляют! Застрелят!
А д о м а с. Нет!
Т е р е с е (садится, вдруг спокойно). Его расстреляют.
А д о м а с (еще больше бледнеет). Нет! (Медленно отирает пот.) Не расстреляют. Я думал об этом, когда шел…
Т е р е с е (подбегает к нему). Вы знаете, что нет? Почему вы знаете? Говорите же! Ах, не знаете… (Пауза. Другим тоном.) Паулюс так не выносит боли. А тут нужен не человек, а великомученик. Господи, молю тебя, только бы он выдержал, только бы никого не выдал!.. Все время об
