Издали доносится счастливый смех Егора. Голоса Валеры и Василия. Они объезжают цыганскую лошадь.
Г о л о с В а л е р ы. Ну садись, кавалерист! Верхом-то ездить случалось?
Г о л о с Е г о р а. Я коня-то живьем не видел.
Г о л о с В а л е р ы. Держись за гриву! Н-но, Буцефал! Н-но!
Г о л о с В а с и л и я. Легче! Сронишь парнишку.
Г о л о с Е г о р а. Ну и что? На землю же упаду. Н-но!
Свист. Дробный топот копыт.
О-ой!
Г о л о с В а с и л и я. Убился! Не говорил я тебе?
Г о л о с В а л е р ы. Ковбои не плачут. Иначе какие же они ковбои?
Г о л о с В а с и л и я. А если ковбой шею себе сломал?
Г о л о с Е г о р а. Все равно… не зареву. Иначе какой же я ковбой?
Появляются А н и с ь я и И р и н а П а в л о в н а.
А н и с ь я. Сказала — не отдам, и не отдам!
И р и н а П а в л о в н а. Для чего ж я старалась? Для чего в учреждениях пороги обивала?
А н и с ь я. Я вас о том не просила.
И р и н а П а в л о в н а. Меня и просить не надо, если человек в беде. Не в капиталистическом обществе живем. Здесь человек человеку друг.
А н и с ь я. Вашей заботой тронута. А Егорушку из-под крыла не выпущу. Пускай дома живет.
И р и н а П а в л о в н а. Это бестактно, в конце концов. Я тратила время, нервы. Чего ради тратила? Хоть бы труды мои уважала!
А н и с ь я. За труды ваши кланяюсь. Но Егорушку не отдам.
И р и н а П а в л о в н а. Пойми ты, глупая женщина, он должен жить там, где лучше. В санатории опытные врачи, режим, питание.
А н и с ь я. А если он не желает в ваш санаторий? Не силком же его заставлять?
И р и н а П а в л о в н а. Идти на поводу у собственного ребенка? Какая же ты после этого мать?
А н и с ь я. Уж какая ни на есть, а все-таки мать.
И р и н а П а в л о в н а. Твоя слепота граничит с издевательством над ребенком… и над общественностью тоже.
А н и с ь я. Я общественность не трогаю. И она меня пусть оставит в покое.
И р и н а П а в л о в н а. Тебе кажется, что не трогаешь! А если подумать — очень даже трогаешь! Ко мне приезжают сюда нужные люди. Они хотят рассеяться, воздухом подышать. Выйдут на улицу — калека безногий. Кому это приятно?
Приходит В а с и л и й.
А н и с ь я. Во-он что! А я посчитала, что вы от чистого сердца хлопочете. Причина в том, что нужным людям глаза мозолим! Не будем мозолить, уйдем. Живите себе.
В а с и л и й. Далеко ли собрались, Анисья Федоровна?
А н и с ь я. Где приютят, туда и пойдем. Тут, видишь ли, мы неугодные. Из-за того, что сын калека.
В а с и л и й. Калека? В войну вон нас сколь искалечило, так что — теперь всех инвалидов с глаз долой? А, хозяйка?!
И р и н а П а в л о в н а. Ты на меня не кричи, Степан. Я прежде всего о Егоре думаю. Ребенку уход нужен. Она этого не понимает, не хочет понять. Если не хочет — заставим… в интересах ребенка.
В а с и л и й. Ну вот что, Ирина Павловна… Я человек простой, маленький человек… вон даже имени моего не помните. Я и скажу вам попросту…
Появляется В а л е р а. В пылу спора его не видят.
Егора не троньте. И женщину тоже. (С тихим «обещанием».) Добром прошу.
И р и н а П а в л о в н а. Мне грозить?! Мне? За то, что о людях забочусь? Я все силы на них положила… я… (Плачет.)
В а л е р а. Привет, мутер! Ты стала не в меру чувствительной.
И р и н а П а в л о в н а. Валери-ик, сыно-ок! (Бросилась к сыну.) Я дни считала, когда выйдешь… часы считала!
В а л е р а (холодно отстраняясь). Не сомневаюсь. Вот и дачу для меня оборудовала. Для меня ведь?
И р и н а П а в л о в н а. Конечно, Валерик! Здесь очень уютно. И до города рукой подать.
В а л е р а. В квартиру, как я понимаю, мне вход воспрещен?
И р и н а П а в л о в н а. Валерик, мы потом об этом поговорим… без посторонних.
В а л е р а. Здесь посторонний только я… по известным тебе причинам.
И р и н а П а в л о в н а. Потом, Валерик, потом. Василий, печь скоро закончишь?
В а с и л и й. Я рассыплю ее! Развалю до кирпичика, если возник такой принцип! Нанимайте другого печника.
И р и н а П а в л о в н а. Ты не посмеешь! Это хулиганство! За хулиганство с тебя спросят!
В а с и л и й. А выселять женщину с ребенком — не хулиганство?
В а л е р а. Выселять?! Мутер, кого же ты выселять собралась?
И р и н а П а в л о в н а. Валерик, не вмешивайся, пожалуйста. Все заботы о твоем быте я возьму на себя. Ты же постарайся забыть все прежнее, стать новым человеком.
В а л е р а. Покажи мне их, новых. Чем они лучше? У них что, по две головы, по четыре ноги?
Приближается Е г о р.
Е г о р. Четыре ноги — вот здоровски! Я бы те, которые бездействуют, отпилил и лишнюю голову отдал в придачу… вдруг у кого не в порядке?
А н и с ь я. Собирайся, сынок! Мы уходим.
Е г о р. Куда, мдм?
А н и с ь я. Куда глаза глядят.
В а л е р а. Так ты их выселяешь?
В а с и л и й. Я тоже с вами пойду. Но сначала дельце одно проверну. (Убегает.)
И р и н а П а в л о в н а. Он куда побежал? Останови его, Анисья! Ты пока еще в сторожах…
А н и с ь я. Ухожу я… оставайся, лавка с товаром.
Е г о р. А может, останемся, мам? И люди здесь хорошие, и Буцефал есть.
А н и с ь я. Мало нам горя, так еще Буцефала какого-то подобрал. Пускай сам о себе печется.
Е г о р (смеясь). Мам, это конь такой… Пегашка! Василий у цыгана его взял.
И р и н а П а в л о в н а. Ах вот как! Украл?
В а л е р а. Не украл, а позаимствовал. Для культмассовых нужд.
Е г о р. Умный конек! А глаза ну прямо совсем человечьи. Глубокие глаза! Слышится грохот разваливаемой Василием печки.
И р и н а П а в л о в н а. Беги, Анисья, удержи его от этого шага! Повторяю, ты пока еще не уволена! Ирина Павловна и Анисья уходят.
Е г о р. Зачем он… печку-то зачем ломает?
В а л е р а. Это известно только ему, созидателю печки. Партию-то завершим? Любопытная партия!
Е г о р. Шахматы там, на столике. И часы с собой прихвати.
В а л е р а. Блиц предлагаешь? (Уходит.)
В калитку Фирсовых входят С в е т а и сам Ф и р с о в.
Василий разваливает печку.
Валера выносит из сторожки шахматы. Усаживаются с Егором.
Е г о р. Валерий, а почему тебя Валериком зовут? Любят, что ли?
В а л е р а. Скорее, из сочувствия. Мол, не вышло из него стоящего человека. Так и остался Валериком. Чей ход?
Е г о р. Твой. По-твоему рассуждать, так из меня сроду не выйдет.
В а л е р а. Ты уже сейчас человек.
Е г о р. Человечище! Шах! Егор. К Свете рвешься? Мы ее загородим. (Выключает часы.)
Света, спешившая к ним, замерла на полпути. Василий, под уговоры Анисьи разламывавший печь, остановился с поднятым кирпичом.
Здесь же в позе обвинителя застыла Ирина Павловна.
Фирсов сунул в рот огурец и словно подавился им.
К шахматистам идет человек в штатском, назовем его С л е д о в а т е л е м. В сторонке поправляет парик Ц ы г а н. Не успел поправить.
С л е д о в а т е л ь. Вы здесь проживаете?.. (Застывает.)
Все молчат, кроме шахматистов.
В а л е р а (рассеянно взглянув на него). Это что за скульптура?
Е г о р. Не обращай внимания. Я часы выключил. Значит, на Свету глаз положил? Свету я тебе не отдам. Самая боевая фигура.
В а л е р а. У Светы есть Фирсов. Лучшего ей и желать не надо. По логике.
Е г о р. Это у живой Светы Фирсов. А мою Свету пешечкой прикроем. (Подмигнув Валере.) Видишь этого солдатика? Я из него когда-нибудь Валеру выточу.
В а л е р а. Попробуй. (Делает ход, включает часы.)
Все ожили. Цыган воровато натянул парик, огляделся. Василий с силой бухнул кирпичом. Ирина Павловна, строго посмотрев на сторожиху, спустилась вниз. Анисья снова принялась уговаривать Василия. Фирсов отчаянно заработал челюстями. Света еще на несколько шагов приблизилась к шахматистам.
С л е д о в а т е л ь. Вы здесь проживаете?
В а л е р а. Теперь здесь.
С л е д о в а т е л ь. А раньше где были?
В а л е р а. Не был, а отбывал… тянул срок в колонии. Потом на «химии» отрабатывал. А вы, собственно, кто такой?
С в е т а (взволнованно). Валерик, мне нужно немедленно поговорить с тобой! Немедленно! Это очень важно.
