Из школы вдруг опять доносятся «голоса духов» — это Маша завела патефон, слышится «Песня Сольвейг» Грига. Драка прекратилась.
Ненцы кинулись врассыпную, но уж не так спешно. Как ласково, как необыкновенно нежно говорят с ними эти странные духи! Матвей, увидав, что они бегут, смеется. Григорий, поднявшись, злобно погрозил ему кулаком, снова спрятался за дерево. Анфиса не побежала, тоже рассмеялась, не понимая, чему смеется. Рядом с Матвеем ей ничто не страшно. Даже злые духи.
А н ф и с а. Винка хочешь, Матвей?
М а т в е й. Крепко он тебя разукрасил. Под глазами-то ровно чернику давили. Больно?
А н ф и с а (подавая ему кружку со спиртом). Раз обнимешь — пройдет. Как стемнеет — приду к черному камню.
М а т в е й (выпив). Уходить тебе надо — убьет.
А н ф и с а. Позови — уйду.
М а т в е й. Потерпи эту зиму… если охота удастся — богатый буду. Заберу тебя и Костьку.
А н ф и с а. Мне и не надо твоего богатства. Мне тебя надо, Матвейка! Позови сейчас. Тошно мне тут.
М а т в е й. Куда же я позову тебя, Анфиса? Я бездомный. Как волк, день и ночь по земле рыскаю. А ты женщина, и с ребенком.
А н ф и с а. Ах, а я разве не твоя волчица? Позови! Сил больше нет терпеть. (Распахивает кофту. Грудь в кровоподтеках.) Зверь он совсем. Лютый зверь! Каждый день меня лупит, каждый день. Матвейка!
М а т в е й. Ладно, поговорю с братом. Может, выделит отдельный чум. Там кто? (Указал на школу.)
А н ф и с а. Девка чужая. Из города приплыла. Где так долго был?
М а т в е й. Лечился. Ногу сломал — отвезли в Лурьян… к русскому доктору. В Лурьяне хорошо. Там колхоз. Знаешь?
А н ф и с а. Колхоз — у! Ефим говорит, колхоз — шибко худо. Все забирает у людей: детей, жен, оленей, рыбу…
М а т в е й. Тебе-то чего бояться? У тебя оленей нет.
А н ф и с а. Нет оленей. Гришка горюет. Все стадо пало. Потому и бьет меня часто. И пьет без просыпу.
М а т в е й (вслушиваясь). Эх, будто ручеек со скалы падает! Красиво!
А н ф и с а (злобно, начиная ревновать). Шаманка!
М а т в е й. Ты не понимаешь, Анфиса. Это музыкой называется. Я в Лурьяне слыхал. Му-зы-ка!
А н ф и с а. Му-зы-ка… (Смеется.)
Г о л о с М а ш и. А музыка, точно алая бабочка, трепещет волшебными крылышками. Песня, словно луч солнечный, проникает в сумрачные души, пробуждая в них свет, вызывая радость… Думал ли Григ, что его будут слушать зачарованные звуками ненцы? Думали ли ненцы тогда, что через несколько лет музыка Грига в тайге и в тундре станет привычной?..
Такие вот Маши, сами легкие, беззащитные, как бабочки, бесстрашно прошли через тысячи рек и озер, через вражду и оговоры, принесли чистую душу свою людям…
Вот ненцы помаленьку собираются, шажок за шажком подходят к своим чумам. Бедные, запуганные, оглупленные существа! Не духи, а великие души говорят с вами! Они повествуют вам о любви, о красоте мира, о бескрайности родины, которая много больше, чем ваш крохотный поселок.
На крыльцо вышла М а ш а. В глаза ей ударило веселое солнце. Маша заливисто, радостно засмеялась, закинула косу на спину.
М а т в е й. Она похожа на белочку.
А н ф и с а. Колдунья! Учи-тел-ка!
Появился Г р и г о р и й.
Г р и г о р и й (совсем уже осмелев). Я беру ее в жены. Так решено.
Матвей без робости подходит к крыльцу, на котором стоит улыбающаяся девушка, и сам улыбается. Улыбка его восторженна. Анфиса ревниво смотрит на него.
А н ф и с а (о муже и о Матвее). Вы как два сохатых во время гона.
Г р и г о р и й. А тебя я убью. Или — Матвейке отдам. Зачем ты мне старая-то? Тебе уж двадцать пять зим. И ты рожаешь мертвых детей.
Матвей вскакивает на крыльцо.
М а ш а. Пыдар тямдэ… хибяри нгаворота… (Улыбается, довольная тем, что хоть как-то может общаться с незнакомым человеком.)
М а т в е й (оторопев). Ругаешься как… нехорошо! (Укоризненно покачал головой.)
М а ш а. Ругаюсь? Неправда! Я сказала, что ты сильный, как лось. И, судя по глазам, наверно, добрый.
М а т в е й (угрюмо). Ты сказала, что я лягушка. И людоед. Я не лягушка и не людоед. Я Матвей, охотник.
М а ш а (увидав ухмыляющегося Шамана). Зачем ты врал мне, Ефим? Зачем учил меня не тому?
Шаман достал из сумки какой-то гриб, похоже, мухомор, проглотил его и, ударив в бубен, закружился, завыл, выговаривая несвязные, нечленораздельные слова.
М а т в е й. Так это он тебя учил? (Смеется.) Он научит.
М а ш а (Шаману). Как тебе не стыдно, Ефим?
М а т в е й. Он не слышит. Он перед камланием мухоморов наглотался и ошалел. (Решительно.) Я буду звать тебя белочкой.
М а ш а (строго, «учительно»). Меня зовут Мария Васильевна Корикова.
М а т в е й. Мария Васильевна. Белочка.
М а ш а. Пойдем, Матвей. Ты мне поможешь. Столько времени зря потратила с этим прохвостом! (Указывает на беснующегося Шамана.) Он учил меня совсем не тем словам. Как, по-вашему, охотник?
М а т в е й. Ханёна. Нанём пэртя.
М а ш а. А лось? А добрый?
М а т в е й. Хабарта. Сава, Марья Васильевна, белочка.
Шаман, сорвав один из бубенцов, камлает.
Ты играла красивую музыку.
М а ш а. Правда? И ты ее не боялся?
М а т в е й. Музыки разве боятся? Музыку слушают.
М а ш а. А они боялись.
М а т в е й. Сначала боялись, потом слушали. Видишь, Ефим сердится на них из-за этого. Бубенчик с себя сорвал. Хочет музыку заглушить. Дескать, духи так требуют.
М а ш а. А тебя духи не накажут?
М а т в е й. Духов нет. Так говорил один русский, конструктор из окружкома. Бога нет. Это Ефимко, брат мой, выдумывает.
М а ш а. Он твой брат?
М а т в е й. Мы от разных матерей. Отец один. Но я охотник. Он шаман.
М а ш а. Как интересно! Идем же! Ты расскажешь мне о себе, обо всем… Я ничего, ничегошеньки не знаю. Кроме того, что знаю. Попьем чаю. Потом поставим красивую музыку. И ты иди ко мне, Анфиса.
Г р и г о р и й. Она не пойдет. Я пойду.
М а ш а. Отчего же не пойдет? Если я приглашаю? Иди, Анфиса. И ты тоже входи, Григорий. Всем места хватит.
Г р и г о р и й с ж е н о й, М а т в е й и М а ш а входят в школу. Шаман неистовствует. Но в голосе его не только злобные, но и жалобные нотки.
С т а р и к и у костра.
Е ф и м. А ведь ты без забот со мной жил, Матвейка. И жил бы. Зачем тебе понадобились заботы? Ты мог бы стать хозяином больших стад. На тебя работали бы Гришка с Анфисой, Егорка, Микуль.
М а т в е й. Я не хотел быть хозяином.
Е ф и м. Ну да, так. Ты бы и не сумел быть хозяином. Ты дурак, как тысячи дураков. Отец тревожился за тебя. Он был умный, наш отец. «Ефим, — сказал он мне перед смертью, — выделишь ему чум, два чума и треть стада, если он станет умным». Ты умным не стал. Помнишь, как в стойбище приехал Петька Зырян? Я велел тебе угнать наше стадо к морю.
М а т в е й. Твое стадо, Ефим.
Е ф и м. Там были и твои олени. Они могли стать твоими.
М а т в е й. Но стали колхозными. Потому что колхоз…
Е ф и м. Потому что колхоз — такое же стадо. Ему нужен умный пастух, нужен хозяин. Ну-ка, скажи, Матвейка, что сталось тогда с твоим колхозом?
М а т в е й. Он развалился.
Е ф и м. А что сталось с моим озером?
М а т в е й. Его захламили.
Е ф и м (убежденно). Потому что колхоз — это стадо.
М а т в е й. Ты не все знаешь, Ефим. Ты многого не знаешь.
Е ф и м. Я все знаю.
М а т в е й. Так думаешь ты сам.
Е ф и м. И другие так думали.
М а т в е й. Пока ты был шаманом. Они боялись тебя. Заклинаний твоих боялись. Их страх ты принимал за почитание.
Е ф и м. Страх — это порядок. Страх — бубен, который оглушает глупцов. Если их не запугивать — глупцы наглеют, берут верх и ведут не туда, куда следует. А я вел дорогой верной. Я знал: вот этот рожден охотником. Он и будет охотником. Этот должен быть пастухом. Тот всех лучше ловит рыбу. Ему доверю свое озеро, когда придет большой голод.
М а т в е й. Но ты не доверил.
Е ф и м. Озеро отнял твой колхоз… колхоз обидел меня. И я рассердился. Умный человек не должен сердиться. Подбрось еще немного дровец. Я что-то стал мерзнуть последнее время.
М а т в е й. Ты долго пробыл в лагере.
Е ф и м. Девятнадцать лет. Десять по приговору да девять сверх того — за побеги.
М а т в е й. И годы сказываются… старость. Раньше, бывало, наешься своих мухоморов и чуть ли не голый на ветру пляшешь.
