М а ш а. Настанет день — и совсем перестанут слушать. (Тихо, смущенно.) Матвей, ты говоришь со мной… и никогда в глаза мне не смотришь. Почему?
М а т в е й. Потому что потом… в лесу… из-за каждого куста много твоих глаз. И все смеются.
М а ш а (тихо). Как интересно. (Теперь и она отводит глаза.) Матвей, а что говорят люди о том, что я плавала в Лурьян?
М а т в е й. Хорошо говорят. Ты привезла много муки, чаю, ружей, зарядов. И мне ружье привезла. (Усмехнулся.) Ефим снял с обруча еще один бубенчик.
М а ш а. О, скоро он останется совсем без бубенчиков. Он, как и все люди нашего стойбища, будет охотиться или пасти колхозных оленей.
М а т в е й. У него есть свои.
М а ш а. Они станут колхозными. Это хорошо, что ты не угнал их к морю.
М а т в е й. Могут угнать другие.
М а ш а. А мы не дадим. Что, в самом деле! Вокруг колхозы, вокруг социализм, а тут какая-то допотопная частная собственность! Шаг назад, понимаешь! Мы вперед должны двигаться! Песню такую знаешь? «Наш паровоз, вперед лети! В коммуне остановка…»
М а т в е й. Веселая песня. Но та лучше.
М а ш а. Та, это которая?
М а т в е й (насвистав). Вот эта.
М а ш а. А, да, чудесная. Я тоже от нее без ума. (Напела «Песню Сольвейг».)
М а т в е й (указывая на холщовый рулончик в ее руках). Что это?
М а ш а. Это? Да так, чепуха. Что-то вроде пейзажа… ну, картины, понимаешь? Точнее, картинки. (Смеется.) Видишь, какая я несерьезная? Завтра занятия, а я рисую. Вместо того чтоб готовиться к ним.
М а т в е й (рассматривая пейзаж). Я тоже так умею.
М а ш а. Правда? Ну покажи.
М а т в е й. Только я рисую на снегу, на бересте. Снег растаял. Береста сгорела. Как же я тебе покажу?
М а ш а. Жаль. Разве можно так обращаться со своими рисунками?
М а т в е й. Я охотник. Не могу же я таскать с собой лишний груз.
М а ш а. Пожалуйста, нарисуй мне что-нибудь.
М а т в е й. Сейчас. Вот только срежу бересту.
М а ш а. Попробуй на бумаге. Вот карандаш.
М а т в е й. На бумаге я не рисовал.
М а ш а. Это все равно что углем на бересте. Не робей, попробуй!
М а т в е й (взяв мягкий карандаш, проводит один робкий штрих, другой). Бумага такая белая, ровно снег. Только следы на снегу тают, а здесь нет. Что нарисовать тебе?
М а ш а. Что хочешь. Охоту, например. Это тебе всего ближе.
М а т в е й. Охота разная бывает. На песца, на лисицу, на соболя, на белку. На ленных гусей или на куропаток. С ружьем, с силком, с капканом. Охота разная бывает.
М а ш а. Все равно на кого. На лису, пожалуй. Вот именно: на лису.
М а т в е й (рисует). Можно и на лису. Лиса повадками похожа на моего брата… Вот нарта… Вот я на нарте. Вот олени… Распадок. И во-он лисица… Сейчас я выстрелю прямо с нарты. Лисью шкуру отдам тебе.
М а ш а. Спасибо, Матвей. Но лучше не стреляй… пока. (Заглядывает из-за его спины.) Как здорово! Даже не верится, что можно рисовать так быстро и так хорошо.
М а т в е й. Я всегда рисую быстро. Потому что все меняется. Горы голубые, а потом вдруг — зеленые или синие… Лес тоже: то золотой, то черный или белый. Надо успевать. Иногда я долго рисую: день, два. А береста сгорает быстро. И снег тает быстро. Вместе с рисунками.
М а ш а (огорчившись). А я воображала, что чуть ли не художница. По сравнению с тобой я просто бездарна. Нет, мне не стоит браться за кисть. (Убежала в школу и тотчас вернулась оттуда с красками, с этюдником.) Это тебе, Матвей. Бери, рисуй. Может, станешь большим художником. Ты должен стать им, Матвей. Поедешь когда-нибудь в город, будешь учиться рисовать.
М а т в е й. Зачем? Я умею. Сама же сказала, что умею.
М а ш а. Умеешь. Но есть люди, которые делают это лучше тебя. Вот ты охотник. Умелый охотник. И тебе обидно, когда кто-то добывает белок или соболя больше, чем ты. Верно?
М а т в е й. Больше, чем я, не добывает никто.
М а ш а. Вот и рисовать научись так, чтобы никто… понимаешь? — никто не мог нарисовать тайгу и эти горы лучше тебя.
М а т в е й. Лучше меня никто в стойбище не рисует. Я первый.
М а ш а. А там, далеко, в Тюмени или в Москве… там есть люди, которые рисуют лучше тебя.
М а т в е й. Это плохо. (Поразмыслив.) Как же я поеду туда? Там нет ни гор, ни тайги, ни тундры… Там и тебя не будет, белочка. Нет, я не поеду.
М а ш а. Но ты же вернешься, Матвей. Выучишься и вернешься.
М а т в е й. А ты не уедешь отсюда?
М а ш а. Нет. (Твердо.) Нет, теперь я знаю, что не уеду.
М а т в е й. Ладно. Посылай. Я согласен.
М а ш а. Обязательно пошлю. Завтра же напишу в окружком и попрошу у них направление для тебя. А пока помоги мне, Матвей. Я ничего не смогу без твоей помощи.
М а т в е й. Говори. Я все сделаю.
М а ш а. В наших чумах много грязи. Люди неопрятны, немыты. Едят что попало. Нужно приучить их к горячей пище, к чистоте, к зубному порошку…
М а т в е й (морщась). К порошку? Я ел его в больнице. Не знал, что им чистят зубы.
М а ш а. Теперь знаешь. И ты для меня просто незаменимый человек. С кого же мы начнем, Матвей?
М а т в е й. Давай хоть с Анфисы. Она сделает все, что я ей велю. (Ведет ее к чуму Салиндеров.)
В чуме.
А н ф и с а вышивает «ягушку» — национальная женская одежда. Увидав Матвея, радостно вскочила.
А н ф и с а (воркующе). Матвей-я! Ой как давно не бывал! (Увидав Машу за его спиной, вытолкнула, задернула нюк — входное отверстие.)
М а т в е й (отдернул полог, впустил девушку в чум). Кипяток есть, Анфиса?
А н ф и с а. Хочешь чаю, Матвей-я?
М а т в е й. Не-ет, голова зудит шибко. Надо помыть голову.
А н ф и с а. Кипятку нет. Только чай. Заварила недавно.
М а т в е й. Можно и чаем. Еще лучше. (Оглядывает жилище Салиндеров.) Как тут грязно у вас! Будто в загоне.
А н ф и с а. Всегда так было. Только раньше ты этого не замечал.
М а т в е й. То раньше, а то теперь. (Начинает прибирать.)
А н ф и с а (наливает воду в тазик). Ой, Матвейка! Не надо! Я со стыда умру! Разве мужское это дело? Сядь, сама приберу.
М а ш а. Вы наливайте, Анфиса. Уборкой я займусь. Веничка у вас не найдется?
А н ф и с а. Веничка? Кто такой веничек?
М а ш а. Ну, метелка… из березовых веток.
А н ф и с а. Веток в лесу полно. Зачем ветки в чуме, когда их в лесу полно?
М а ш а (выходит, вскоре возвращается с пучком лиственных веток). Можно в конце концов и этими. (Метет.)
М а т в е й (намыливает голову). Сава! Ах, сава, Анфиса!
А н ф и с а (озабоченно). Не студено голове, Матвей-я?
М а т в е й. Голова моя радуется.
А н ф и с а. Пускай и моя порадуется вместе с твоей. (Окунает голову в тот же таз.)
М а ш а. Вы намыльте волосы-то, намыльте! (Помогает ей.)
А н ф и с а (сердится). Не тронь. Ты чужая. Не тронь! Матвейка намылит.
М а т в е й (ворчливо). Я бы шею тебе намылил… Зачем Марью Васильевну обижаешь?
А н ф и с а (испуганно). Не буду, Матвей-я. Если не хочешь, сама намылю.
М а т в е й (намыливая ей голову). Так-то лучше. Мой давай. Смывай мыло. Всех леммингов в волосах выводи. (Помогает. Сам же, закончив мыть голову, садится на шкуры и надевает на мокрую голову капюшон.)
М а ш а. Капюшон-то на мокрую голову разве можно? Просуши ее сначала. Или — еще лучше — вытри.
М а т в е й (вытерев волосы рукавом малицы). Я все правильно сделал, Марья Васильевна?
М а ш а. Все правильно, молодец! Дай-ка я тебя причешу. (Причесывает.)
Матвей чуть ли не мурлычет от ее прикосновений.
У тебя удивительные волосы!
А н ф и с а. Не трогай! Я сама буду расчесывать его удивительные во-лосы. (Отнимает у Маши гребенку, причесывает обратной стороной.)
М а т в е й. Не так, нельма!
А н ф и с а. Вот уж и нельма. А раньше другие слова говорил. Раньше любил меня шибко. Разве кровь во мне рыбья? Тебе ли не знать, Матвей?
М а ш а. Не обижайтесь на него, Анфиса. Мужчины все грубияны. (Отводит взгляд в сторону.) Теперь ты ее причеши, Матвей.
М а т в е й. Я лучше тебя причешу. Ведь ты тоже будешь мыть голову?
М а ш а. Я мыла утром. Но если хочешь…
М а т в е й. Хочу. Мой.
М а ш а (наливает кипятку, расплетает волосы). Мои лохмы промыть не просто.
М а т в е й. У тебя красивые лохмы.
М а ш а (смеется, подняв намыленную голову). Эти лохмы называются косами.
