М а ш а. Ты очень решительный человек. Но у русских так не делается.
Г р и г о р и й. Я решительный. И я решил. Меня не интересуют русские люди. Меня интересуешь ты.
М а ш а. Допустим. Но ведь ты женат.
Г р и г о р и й. Это легко уладить. Убью Анфиску — буду холост. Или отдам за Матвейку. Она мне больше не нужна.
М а ш а. Анфиса — красивая женщина. И совсем еще молодая.
Г р и г о р и й. Ты красивее. И моложе. Ты мне подходишь.
М а ш а. Но ты мне не подходишь, Григорий.
Г р и г о р и й. Говорю с тобой долго. С женщиной долго говорить нельзя. (Хватает Машу.)
Маша сопротивляется, но силы неравны. Скрутив девушку, Григорий выносит ее из школы. Мелодия, все время тихо звучавшая, обрывается. Слышно, как на улице заскрипели нарты, затопотали олени. Григорий торжествующе воскликнул «Э, мой Мирцэ! Жи-вем!»
В дальнем чуме кричит роженица, за которой некому присмотреть.
А н ф и с а у себя примеряет Машины косы. Ее черные волосы разительно не соответствуют светлым косам. И тем не менее в особо важных случаях, а более всего чтобы понравиться Матвею, Анфиса будет надевать их.
Входит Ш а м а н.
Ш а м а н. Тоскуешь, Анфиса?
А н ф и с а. Матвейку хочу. Жить не могу без Матвейки! Глаза спичками распялены.
Ш а м а н. А он и не смотрит на тебя.
А н ф и с а (сокрушенно). Он на другую смотрит, на учителку. Ненавижу ее!
Ш а м а н. И Григорий сердцем к ней прикипел. (Сам вздохнул.)
А н ф и с а. Григорий — пусть, не жалко. Матвейку жалко. Матвейку никому не отдам. (С мольбой.) Ты умный, Ефим, советуй, как быть мне.
Ш а м а н. Сама думай. Бабий век доживаешь.
А н ф и с а. Не думается мне. В голове такой буран… темно и больно. И — тут больно. (Тронула грудь.)
Ш а м а н. Одурманила вас агитатка. А все оттого, что слушать меня перестали. Я разве зла вам желал? Вы дети мои неразумные.
А н ф и с а. Говори, Ефим, говори. Я дикая сейчас, как важенка, которую оводы жалят. У меня внутри оводы.
Ш а м а н (ехидно посмеиваясь). Григорий-то… видела? У агитатки ночевал. Потом увез ее куда-то.
А н ф и с а. Григорий? Да что она, ненасытная, что ли? Вот и ты, вижу, вздыхаешь…
Ш а м а н. Я о вас вздыхаю, Анфиса, о детях моих… Гришка жениться на ней хочет. Тебя убьет, однако, если женится.
А н ф и с а. А может, Матвейке отдаст?
Ш а м а н. Не-ет, Анфиса. Матвейка тоже учителке нужен.
А н ф и с а. Сам говорил, что их законами это запрещено.
Ш а м а н. Законами запрещено. Но пока законы дремлют, беззаконие торжествует. Живут без разбору, кто с кем хочет. Социализм называется. Дети общие, мужья общие.
Из дальнего чума крик.
А н ф и с а (вслушиваясь). Бедная Катерина! Никак ребенка поймать не может[2]. Я вот только поднатужусь — он тут и выпадет. Успевай лови.
Е ф и м. Роды, однако, удачные будут. Я спрашивал духов.
А н ф и с а. Спроси их: кому Матвейка достанется?
Ш а м а н. И это спрашивал: агитатке, если не выгнать ее отсюда.
А н ф и с а. А как выгнать? Добром она не уедет. Сказывай, Ефим, как выжить ее из стойбища?
Ш а м а н. Тут ничего советовать не стану. Сама думай. Не додумаешься — могу с духами свести. Не боишься?
А н ф и с а. Хоть с кем своди. Лишь бы Матвейка мне достался.
Ш а м а н. Судьбы людей в руках бога. Я лишь истолковываю его волю.
А н ф и с а. Тогда сведи меня с богом! Может, про Матвейку что скажет.
Ш а м а н. Ишь чего захотела — с богом! С нечистыми духами — могу. Они тоже все знают. Все вперед видят. У них глаз зоркий. Давай выпей это снадобье.
А н ф и с а. А я не умру? Матвейка тут без меня не останется?
Ш а м а н. Я перед камланием каждый раз пью — жив. Пожалуй, и ты не умрешь. А если умрешь — на том свете встретишься со своим Матвейкой.
А н ф и с а. Я на этом хочу. Тот свет велик и темен: может, пути разойдутся. Давай твое снадобье, хитрый шаман!
Ш а м а н. Смотри, Анфиса, не пожалей! Непосвященным нельзя его принимать. Духи с меня спросить могут. Чтобы оправдаться перед ними, ты должна что-то совершить.
А н ф и с а. Что скажешь, то и совершу. Не испытывай меня — душа пенится.
Ш а м а н (налил из фляжки, висящей на поясе, раствор мухомора на спирту). Пей и гляди вокруг во все глаза. Да уши раскрой пошире, когда духи начнут советовать.
А н ф и с а (выпила). Ничего не вижу. И голосов не слышу.
Ш а м а н. Увидишь. Услышишь. Они пока присматриваются к тебе.
А н ф и с а. Может, еще выпить? Давай, Ефим! Твое снадобье на спирт похоже.
Ш а м а н. Ты тоже на агитатку похожа, две ноги, две руки, голова с длинными волосами, а не агитатка. А то бы Матвей вокруг тебя следы плел. И Гришка в тайгу умыкнул тебя бы.
А н ф и с а. Ох, не меня, не меня!
Ш а м а н. Ну, теперь что-нибудь видишь?
А н ф и с а. Круги, кольца… красные, синие, желтые… будто снега играют… при ярком солнце… Ох, глазам больно!
Ш а м а н. А пятнышко темное на белом снегу видишь? Это олени по тундре мчатся. Это Гришка увозит с собой учителку.
А н ф и с а. Он увозит, увозит! (Захлопала в ладоши.) Может, он насовсем ее увозит?
Ш а м а н. Об этом сама спросишь духов. А вон Матвейка идет по лесу. Голова опущена. Слезы льются. Матвейка плачет по агитатке.
А н ф и с а. Я вижу его. (Нежно.) Матвей-а! Сладкий Матвей-а! Молодой Матвей-а! (Тянет к видению руки. Руки ее натыкаются на шкуры чума.)
Ш а м а н. Тебе не достать его… нюки мешают. И стены мешают. Вон те деревянные стены. (Указывает на школу.) Выпей-ка еще моего снадобья.
А н ф и с а (выпив и совершенно одурев). Убрать нюки… стены убрать! Возьму уберу… вот так, вот так… своими руками.
Ш а м а н (нагнетая страх). Ты видишь? Дух черный, огромный, грозный? Хмурится он. Видишь духа?
А н ф и с а (лунатически повторяя). Дух грозный… хмурится… Вижу.
Ш а м а н. Слушай его. Слушай внимательно. Он тобой недоволен. (Изменив голос.) Огонь… огонь бессмертный все может. Шаман, зачем ты привел ко мне эту распатланную бабу? Ты совершил великий грех! Пусть она искупит твой грех, осветив огнем мрак ночи, или вы погибните оба. Пусть и сама огнем очистится. (Своим голосом.) Прости меня, дух ночи! Прости, я хотел ей добра.
А н ф и с а. Я слышу тебя, дух ночи. Я искуплю его вину. Я очищусь… я совершу…
Ш а м а н (изменив голос). Ты верно решила, женщина! (Своим голосом.) Что поведал тебе дух ночи?
А н ф и с а (в полубреду). Он поведал… он велел… Где спички? Хочу огня.
Шаман подсовывает ей спички и выталкивает на улицу. Затем, проследив за ней, сам напивается зелья и долго смотрит на маленькое золотое пятнышко, возникшее подле школы, и начинает камлать. Тело его извивается все быстрей, быстрей. Руки пока еще спокойны. Но вот руки взвились, как чайки. Колотушкой встревожил бубен, топнул ногою, снова воздел руки, закружился, забил в бубен, невнятно запел.
А там, на фоне огня, возникла черная женщина с золотыми косами. Безумная от вина. Она закричала: «Э-э, Матвей-а! Мой Матвей-а! Теперь ты мой!»
Ш а м а н. Из маленького зернышка родился огонь.
Огонь рос, рос и стал золотым деревом.
Дерево заплескало золотыми листьями.
Золотой шелест послышался над землей.
Уй-о! Уй-о!
Человек страшится темноты. Человек огня страшится.
Человек греется у огня. Человек спит во мраке.
Уй-о! Уй-о!
Пришли идолы с ледяными глазами. Они из мрака пришли, пока дремали мои люди. Они отвергают веру. Они все отвергают.
Уй-о! Уй-о!
Великий Нум! Дай мне силу! Великий Нум! Дай мне разум! Чтоб сила и разум были сильнее, чем у идолов с ледяными глазами.
Уй-о! Уй-о!
Я их одолею. Я спасу людей от безверия. Я спасу моих людей…
Далее слова его становятся бессвязными, все чаще слышится «Уй-о! Уй-о!». Шаман кружится все быстрее, все яростнее колотит в бубен.
Л ю д и из мрака, леденея от ужаса, смотрят на его невероятные выверты. Двое-трое падают на колени, судорожно подергиваются, затем начинают повторять, веруя: «Он одолеет, он спасет…»
А там, у огня, беснуется плоть. Женщина беснуется. Рычит бубен. Огонь пожирает школу. Из темноты появляется М а т в е й. Увидев горящую школу, кидается внутрь.
А н ф и с а (тянет к нему руки). О Матвейка! Мой Матвейка! Никому не отдам!
