Е ф и м. Разве воля хуже войны? Во-оля! Воля — сава, Матвей!
М а т в е й. Воля для гордых людей, для сильных. Ты подл и злобен. Тюрьма или смерть — вот твоя воля.
Е ф и м. Я тоже гордый, Матвей. Я тоже сильный. Меня много ломали — сколько живу! — а до сих пор не сломили. Я верен себе. Значит, я не подл. Себя храню. Вот опять убежал… в четвертый раз… (Кричит.) Моя-я во-оля! Не ты бы, так я подольше на воле побыл. Может, до конца жизни. Мне уж немного осталось. (Злобно.) Встретился, шайтан!
М а т в е й. Я двадцать лет ждал этой встречи. Я только этим ожиданием и жил. Бывало, иду по лесу и все думаю: «Вдруг за этим кустом Ефим притаился? Уж я его…»
Е ф и м. Ты бы лучше не ждал. Ты бы лучше делом занялся. У тебя, помню, красивое дело было… рисовал.
М а т в е й. Ранили меня на войне… в голову ранили. С тех пор все краски померкли. Мир серый какой-то стал, как пепел. А может, они раньше померкли… когда Маши не стало. Не помню… Готовься, Ефим. Время твое истекло.
Е ф и м. Я вот думаю, не помереть ли мне дома? Родился в Орликах, там бы и помереть. На родину шел… дай с родиной повидаться, Матвей!
М а т в е й. С родиной? (Пауза.) Это справедливое желание.
Е ф и м. Увижу Орлики и умру. Обниму эту землю вот так… земля-то моя… и — умру.
М а т в е й. Так нельзя, Ефим. Так на войне помирали. Друг у меня был, Прокопий Гордеев. Веселый русский парень… три раза из огня меня выносил. Сам пал от пули в четвертый раз. Пал и землю обнял. Правда, земля-то была венгерская… Но он воевал за нее, так она как бы и наша. Там и остался он… Пойдем, Ефим. Костер потушим и пойдем. Землю обнять — святое желание. (Опустил голову.) Эх, Пронька, Пронька! Мне бы погибнуть-то, не тебе. Один-я. У тебя жена молодая осталась. Не тебе, кому-то другому детей нарожала. Эх, Пронька, Пронька!
Вокализ — «Песня Сольвейг».
Г о л о с М а ш и. «Ах, как я жду, как жду, когда полетят домой птицы! Потом еще немного, и вслед за ними прилечу к тебе я…»
В поселке что-то произошло. Ш а м а н, Р о ч е в.
Р о ч е в. Что делать, Ефим? Слыхал, поди? Олени колхозные дохнут.
Ш а м а н. Все живое когда-нибудь дохнет. И ты сдохнешь, Зырян.
Р о ч е в. Я сдохну — не жалко. Оленей жалко! Куда мы без оленей-то? Олени — жизнь наша.
Ш а м а н. Куда велишь. Ты власть.
Р о ч е в. Не надо так, Ефим. По-другому надо. Советуй, ты же мой заместитель.
Ш а м а н. Шаман у глупца заместителем быть не может. Сам натворил, сам и думай.
Р о ч е в. Уй-о! Как же мне думать-то, а? Как думать, когда голова не думает?
Ш а м а н. Бей в бубен и пой. Если пить уже нечего.
Р о ч е в. Не могу пить. Сердце сосет. Уй-о! Несчастный я человек! Зачем согласился быть начальником?
Ш а м а н. Рыбак ты был хороший. Вот и рыбачил бы. Черпать рыбу — это как раз по твоему уму. Черпал бы, не лез бы куда не следует. (Властно, с презрением.) Отдай мой бубен!
Р о ч е в. А песню ты выучил?
Ш а м а н. Какую песню?
Р о ч е в. Ну ту, что я пою: «Дружно, товарищи, в ногу…»
Ш а м а н. Мне такие товарищи не нужны. Я сам себе товарищ.
Р о ч е в. Опасный ты человек, Ефим! Однако зря я тебя заместителем-то назначил!
Е ф и м. Не знаю, кто из нас двоих опасней для твоей власти.
Р о ч е в. Не ссорься со мной, Ефим. Лучше совет дай. Олени-то падают. Похоже, чума. Заразим все стадо.
Ш а м а н. Камлать буду. С духами разговаривать буду. Голос мой услышите — тоже кричите. Духи от вас отвернулись. Может, смилуются над дураками. (Ударил в бубен, пронзительно вскрикнул.)
Появляются л ю д и, они робко поеживаются. Шаман забил в бубен яростнее, воззвал к духам. Молчат духи. Горы молчат. Молчат и оробевшие люди. Крик Шамана приводит их в ужас. Такого камлания еще не бывало. Гремит бубен, носится ласкою Шаман, невидимый для нас, где-то около своего чума. И вот выкрикнул, почти простонал, снова вскрикнул торжествующе, страстно, счастливый оттого, что духи вняли ему. Люди вздрогнули, пали на колени. Пал и Рочев, здешняя власть. И А н ф и с а с Г р и г о р и е м, все.
Слышите? Слышите их? Я вас спрашиваю: слышите ли вы духов?
Р о ч е в. Слышим, Ефим. Тебя слышим.
Ш а м а н. Не меня, дурак, духов. Они говорят: «Утопите больных оленей в священном озере. Вода поглотит всю заразу. Только так можете спасти стадо». (Изменив голос.) Утопите оленей… утопите оленей…
Р о ч е в. Сделаем, Ефим, все сделаем, как велишь. (Поправился.) Как велят твои духи. (Расталкивает одуревших от камлания людей, уходит.)
И вскоре мы слышим крики загонщиков: «Хей-о! Хей-хе! Хей-о! Хей-хе!»
Входит Ш а м а н расслабленной походкой, волоча за собой пробитый бубен. Падает на колени, потом валится набок и, неловко поджав ногу, долго-долго лежит. Кажется, что он умер. А он просто изнемог.
Крики: «Хей-хе! Хей-о!»
Г о л о с М а ш и. Что вы делаете, изверги? Зачем оленей в озере топите?
Г о л о с а. Хей-о!
— Хей-хе!
М а ш а (выбежав). Это вы… это ты их заставил, подлец! Останови! Слышишь? Останови, говорю!
Ш а м а н. Хей-о!
— Хей-хе!
М а ш а (трясет обессиленного Шамана). Негодяй! Негодяй! Ну что ж, хватит с тебя, попрыгал! Теперь в другом месте будешь прыгать! (Уходит.)
Шаман, поднявшись, смеется, вешает себе на обруч очередной бубенчик. Потом сбрасывает с головы обруч, топчет его.
Г о л о с а. Хей-о!
— Хей-хе! Хей-о!
С т а р и к и у костра. Затушили костер, собираются уходить.
М а т в е й. Поторапливайся, Ефим. А то не успеешь с Орликами проститься. Тебя могут найти раньше, чем мы туда попадем.
Е ф и м. Поспеем, я чувствую. Стосковался я по родимым местам.
М а т в е й. Айда, не будем тянуть время. Твой час пробил.
Е ф и м. Ты охотник, Матвей. Ты лучше знаешь, чей час пробил. Ну да, так. Ты знаешь.
Бредут к смерти два усталых человека, два врага, два брата. Бредут. А горы молчат. И костер потух. И кажется, никто уж не зажжет его снова.
В стойбище.
Пьяный Г р и г о р и й появляется с головою оленя. Целует ее, плачет.
Г р и г о р и й. О Мирцэ мой, Мирцэ! Цветочек мой! Почему ты так рано отцвел? Почему отпали твои белые крылья? Пропаду без тебя! Совсем пропаду. О Мирцэ! Мой Мирцэ! (Пьет вино, плачет.) Без бабы проживу, без винка проживу. Нет тебя — нет жизни для Гришки. Кормилец мой! Друг крылатый! Брат! О Мирцэ! Мой Мирцэ! Пал ты. Пало все колхозное стадо… Сколько пешек нерожденных пало, сколько неблюев! Сколько важенок, сколько хоров! И мы все помрем с голоду! Все помрем! Все подохнем! Все! Все!
А н ф и с а. Ревешь как медведь раненый. Совсем потерял мужскую силу.
Г р и г о р и й. Потерял, потерял, Анфиска. Все потерял. Ничего теперь нет. Кто я без Мирцэ?
А н ф и с а. И жены у тебя нет. Я уж не жена. И учителка не жена.
Г р и г о р и й. Не жена, не жена. (Пьет.) Все потерял…
А н ф и с а (как бы прощупывая). И силу потерял…
Г р и г о р и й. Потерял, потерял… (Падает наземь, плачет.)
А н ф и с а (взяв хорей, лупит его). А у меня возникла сила. Много силы! Злости много! Запорю-ю! (Бьет.)
Входит Р о ч е в.
Р о ч е в. Где учителка? Кто видел?
А н ф и с а. В Лурьян ушла. Доносить на вас пошла.
Р о ч е в. Догнать! Не догоним — беда будет. Всех заарестуют.
Входит Ш а м а н. Он без бубна, без обруча. Ничем не отличается от своих сородичей.
Ш а м а н. Всех-то за что? Только тебя, за то что Гришку силой хотел оженить, что озеро рыбное испоганил, что малицу с жертвенника пропил…
Р о ч е в. Сам же сказал: топить оленей…
Ш а м а н. Не я сказал. Духи сказали. А духов нет, Петька. Духи — это я. (Повторяет чужим голосом.) Утопите больных оленей…
А н ф и с а (всплеснув руками). Уй-о! (Снова принимается бить пьяного мужа.)
Р о ч е в. Зачем врал? Кому теперь верить?
Ш а м а н. Никому не верь. Все врут. Анфиску посадят за то, что учителку выгнала из чума. Книжки сожгла, столы изрубила…
А н ф и с а (прекратив экзекуцию). Уй-о! Неужто вправду посадят?
Ш а м а н. И Гришку с тобой… он учителку в тундру силком увез, оленей угнал…
А н ф и с а. Опять учителка… везде она… Ненавижу!
Р о ч е в. Из-за нее нас всех посадят! Из-за одной куропатки пропадут все охотники!
