Ш а м а н. А может, и не посадят! Убрать — не посадят.
А н ф и с а. Как убрать?
Ш а м а н. Как убирают камень с дороги? Мешает — убирают.
Р о ч е в. О, сильно мешает! Беда как мешает!
Г р и г о р и й. Баба же… убивать бабу жалко. Красивая баба.
А н ф и с а. Меня убивал — не жалко? Каждый день убивал… Говори, зачем меня убивал? Чтоб с ней путаться, так?
Г р и г о р и й (трезвея, отбрасывает ее). Отстань, не жужжи.
А н ф и с а. Все равно Матвейка тебя опередит! Не достанется тебе агитатка. Ему достанется.
Г р и г о р и й. Ему-у?.. Ну не-ет! Никому не достанется! Только вот как убивать? Не медведь она, не волк… Человек… баба.
А н ф и с а. А я не человек? Я тоже была человек. Ты меня сделал нечеловеком!
Ш а м а н. Можно и не убивать… Можно живой оставить.
Р о ч е в. Тогда донесет. Тогда посадят.
Ш а м а н. Спешишь ты вечно. Ну спешишь, а что хорошего в жизни сделал? Ничего, кроме глупости. Молчи лучше, когда умные люди разговаривают.
Р о ч е в. Молчу, Ефим, молчу. Говори ты. Ты умный.
Ш а м а н. Возьмем упряжку… догоним. Оленей больных запряжем. Они скоро выдохнутся. Учителку к нарте привяжем… Когда замерзнет, когда олени сдохнут… опять в нарту запряжем… учителку отвяжем… Не надо убивать. Мороз убьет. Все остальное на Матвейку свалим. Скажем, малицу с жертвенника украл, скажем, стадо загнал в озеро. Скажем, девке грозил, потому что бабой его не стала. Все скажем!
А н ф и с а. Уй-о! Как много для одного человека!
Р о ч е в. Правильно, Ефим! Ты всегда говоришь правильно! Потому что умный. Давай твоих больных оленей. Догоним учителку. Медлить нельзя.
Г р и г о р и й. Догоним, догоним! Никому не достанется.
С т а р и к и бредут по дороге.
М а т в е й. Так и вышло. Догнали ее у озера. Из всех черных дел, Ефим, это было самое черное дело.
Ш а м а н. А я не догонял ее. Я агитатку твою не трогал.
М а т в е й. Ты никогда не убиваешь своими руками. Но убийца ты.
М а ш а, Р о ч е в, А н ф и с а и Г р и г о р и й.
М а ш а (связана). Что вы делаете? Отпустите! Отпустите меня, пожалуйста. Мне нужно в Лурьян.
Р о ч е в. Не можем отпустить, девка. Знаем, зачем в Лурьян спешишь.
М а ш а. А я не скрываю… за комсомольским билетом иду. Отпустите, а? Ну правда же — за комсомольским билетом! Отпустите! А то я в райком опоздаю.
Р о ч е в. Отпустим немного погодя. Когда подстынешь. Ага, так.
М а ш а. Звери вы или люди? За что вы мучите меня? Что я вам сделала?
Г р и г о р и й. Замуж за меня не пошла? Вот мерзни теперь. Матвейке не достанешься. Морозу достанешься.
А н ф и с а. Отбила Матвейку? А он мой, мой! Сладкий Матвейка, молодой Матвейка! Никому его не отдам!
М а ш а. Звери вы! Хуже зверей! За что любила вас? Чего ради учила? Звери-и-и! Убийцы проклятые! Ненавижу вас! Не-на-ви-иижу-у-у!
С т а р и к и.
Е ф и м. Ну видишь? Я не трогал ее. Пускай глупцы убивают других глупцов. А я не стану. Я умный.
М а т в е й. Ты хитрый. Ты скользкий как уж.
Е ф и м. Я умный.
М а т в е й. А Маши нет… нет Маши!
Звучит тема Сольвейг.
Г о л о с М а ш и. У вас весна, мама! Скоро полетят гуси, лебеди… Я так люблю их прилет!
М а т в е й. Я отыскал ее через два дня. Она лежала на нарте. В упряжке были запряжены три оленя. Они — все три — сдохли. Можно было подумать, что Маша просто заблудилась и замерзла… как раз буран был. Но я нашел там трубку Петьки Рочева. И Петьки не стало.
Е ф и м. А тебя посадили.
М а т в е й. Меня посадили. Сказали, что я загнал оленей в озеро. А я не загонял их… И я убежал из тюрьмы, когда началась война… Меня ранили… Но это потом было. А сначала я успел похоронить Машу. Я положил в ее могилу маленькую красную книжечку. Хотя мог бы положить что-нибудь из утвари. Но ведь она не ненка. И я положил только ту красную книжечку — дали ей посмертно. Такая легкая и такая дорогая для нее. Думаю, я не погрешил против русских обычаев. На войне иногда так делали.
Е ф и м. Ты не погрешил. (Смотрит вдаль.) Это что за город?
М а т в е й. Это не город, Ефим. Это Орлики. Там совхоз теперь. В нем очень много оленей. И машин разных много, и катеров, и бударок. А во-он в той школе… слышишь музыку?
Звучит «Песня Сольвейг».
М а т в е й. В ней учатся дети тех детей, которых учила Маша. Ты не смог остановить жизнь, Ефим. Зря старался.
Е ф и м. И ты зря жил, Матвей. Агитатки-то нету. И власть ваша в тюрьму тебя посадила. Мы равны.
М а т в е й. Нет. Не равны. Я воевал… И в той школе поют дети ее учеников. А вот памятник на горе… Там лежит Маша. Видишь? Она стоит как живая. Ей, должно быть, холодно на ветру. И я одену ее. (Надевает на памятник — девушка с книжками в руках — малицу.)
Е ф и м (хрипло). Закурить бы… душа мерзнет.
М а т в е й. У меня кончился табак. На, пососи пустую трубку. И готовься.
Е ф и м. Долго ли? Я готов, Матвей. Да-авно готов.
М а т в е й. Ты хотел обнять землю своих предков. Вот Орлики. Здесь мы жили.
Е ф и м (угрюмо). В них поселились чужие люди. И земля эта стала для меня чужой. Все чужое.
М а т в е й (услыхав лай поисковых собак). Торопись, Ефим. Тебя ищут. Прощайся.
Е ф и м. Еще успею. (Берет ружье.) Заряжено?
М а т в е й. Как положено… на оба ствола.
Е ф и м. Тебе и одной пули хватит. (Стреляет в Матвея.)
М а т в е й (удивленно). Опередил ты… меня… говорил, никого… не убивал…
Е ф и м. Прощай, брат… Встретимся на том свете.
Матвей молчит. Жизнь из него вытекла. Глаза закрылись. Ефим поднял упавшую трубку, сосет ее. По старческим щекам текут слезы.
Звучит тема Сольвейг. Упав возле памятника, Ефим обнимает его.
Подходят солдаты из группы поиска.
Занавес
1978
ДРАМА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦАТАТЬЯНА ЖИЛКИНА.
ПЕТР ее муж.
ЮРА их сын.
ИГОШЕВ СЕРГЕИ САВВИЧ.
Буран. Бело вокруг, безлюдно… Бьют часы.
Поднимается занавес.
Деревенская изба. Вокруг стола — лавки, на полу — цветные половики. В углу, на чурке, транзисторный приемник.
На столе праздничный ужин. Однако настроение у хозяйки непраздничное. Т а т ь я н а встала из-за стола, включила приемник, снова выключила.
За окнами зима. Валит снег. Посмотрев в окно, Татьяна вздохнула, подошла к печке и, помешав угли, села на пол.
Кто-то хлопнул калиткой. Татьяна взметнулась, подскочила к зеркалу, оправила волосы. Но радость ее при виде вошедшего И г о ш е в а угасла.
И г о ш е в (отряхиваясь от снега). Что, верно, своего ждешь?
Т а т ь я н а. И жду. А что в том плохого?
И г о ш е в. Плохого-то? Ничего… ежели человек, к примеру, стоящий. Сушь-ка, а ведь ты мне не рада!
Т а т ь я н а. Гостям кто ж не рад? Проходите.
И г о ш е в. Ну, не ври. Другого ждала.
Т а т ь я н а. Кто запретит мне ждать собственного мужа?
И г о ш е в. Хм… мужа. Муж-то у тебя объелся груш.
Т а т ь я н а. Муж как муж. Иных не хуже.
И г о ш е в. Что и говорить: золотой муженек. Что ни день, пьян, шляется неизвестно где. Песни каждой собаке поет. Артист, словом.
Т а т ь я н а. Артист и есть. Это вы точно сказали. Только ведь это не всякому понятно.
И г о ш е в. Где уж нам! Одна ты поняла. Одна ты оценила.
Т а т ь я н а. И поняла и оценила.
И г о ш е в. Поняла, дак и жить бы теперь легше. Что ж почернела-то вся? Связалась с им на свою голову!
Т а т ь я н а. Да вам-то что? Пришли к нему в дом и его же поносите.
И г о ш е в. Чо злишься? Я ему тоже не враг. Наоборот, друг я ему… душой за баламута болею.
Т а т ь я н а. Не баламут он, Сергей Саввич. Музыкант, каких мало. Может, благодаря ему Хорзова наша прославится.
И г о ш е в. Ежели она и прославится когда-нибудь, то благодаря тебе. Да. И таким, как ты, труженицам. А твой музыкант — тунеядец, путаник. Вообще никчемный человечишка!
Т а т ь я н а. Для кого — никчемный, для меня — самый лучший. Другого не надо.
И г о ш е в. Правду говоришь? (Испытующе заглянул ей в глаза.) Дура! Дуреха! Всю судьбу свою из-за него исковеркала… Щас бы зоотехником была или кем повыше. Нет, институт бросила… свинаркой пошла.
