обернуться и увидеть где она, останавливает ли Питера или нет – потому что едва подниму глаза, как опять потеряю равновесие.
Но тут слышу настолько душераздирающий крик мамы, что резко одергиваюсь и поднимаю глаза.
Питер уже вынул нож из плеча.
И теперь, перехватив его поудобнее, орет:
– Я сдохну, но ты сдохнешь вместе со мной! Вы все сдохните вместе со мной!
И в следующую секунду его рука с ножом стремительно опускается вниз.
Я даже не успеваю осознать, что сейчас, прямо на моих глазах, мой отчим зарежет моего родного младшего брата.
Я просто, словно в детстве, рефлекторно зажимаю руками уши, зажмуриваю глаза и кричу.
Кричу с такой силой и ужасом, что, кажется, вместе с этим криком из меня выходит и вся моя жизнь. Душа, воспоминания, силы..
А потом понимаю, что мне не кажется.
Потому что в следующую секунду я замертво падаю навзничь.
Я открываю глаза.
Кажется, от собственного крика у меня лопнули барабанные перепонки.
Потому что вокруг стоит тотальная тишина.
А это ведь невозможно.
Только что кричали все.
Питер, Нара, мама, я..
Солнечного света в этом коридоре немного – потому что тут нет окон. Единственный свет, что поступает сюда – это из окон других комнат. И искусственное освещение.
Но сейчас мне кажется, что я смотрю прямо на солнце.
Я стараюсь проморгаться как можно скорее. Боюсь, что именно сейчас решается судьба моего брата, если еще не решилась – а я просто не слышу этого.
Срочно надо вмешаться.
Что-то сделать!
А вдруг Питер уже убил Нейта и переключился на маму? Он же сказал, что умрем мы все.
В итоге, сквозь слезы (реакция ни то на солнечный свет, ни то на происходящее) я все-таки открываю глаза достаточно, чтобы видеть все вокруг, а не только красное марево от света.
Гляжу снизу вверх.
Но не вижу отчима.
Вообще не вижу никого.
Лихорадочно пытаюсь подняться, когда вдруг мои глаза опускаются ниже. На пол.
Тогда я замечаю брата.
Рядом знакомую футболку. Питер.
Голое тело чуть дальше. Нара.
Поворачиваю голову – в полуярде от меня лежит мама.
Ничего не понимаю, но первым делом бросаюсь к Нейту. Не в силах остановить слезы, трясу его за плечо:
– Нейт! Нейт!
Силой переворачиваю, но брат не откликается.
– Ну же! Нейт! – я быстро прикладываю два пальца к его шее, как нас учили в школе.
Прощупать пульс.
Ничего.
Я в отчаянии вдавливаю еще сильнее – может, просто не чувствую – но ничего.
Ничего!
Вытираю сопли и слезы, и приникаю щекой к его носу. Вообще надо приложить какую-то зеркальную поверхность, но рядом ничего нет.
Уверена, горячее дыхание я и так почувствую.
Даже слабое.
Но ничего.
Я припадаю к стене и, закрыв рот ладонями, начинаю рыдать, глядя на брата.
И тут замечаю.
У него, кроме как на голове, нет крови.
Нож по какой-то причине так и не попал в его плоть.
Как так? Почему он тогда умер?
Оборачиваюсь на маму. На ней вообще нет крови.
Все так же, не вставая, на карачках подползаю к ней.
– Мам! – дергаю за плечо, словно желая разбудить – мам!
Пульс, дыхание.
Ничего.
Этого не может быть!
На ней нет ни одной раны! Как она могла умереть?
Смотрю на Нару. Она голая, так что любую рану можно было бы заметить сразу.
Ничего.
Как и признаков жизни.
К Питеру не хочу даже подходить.
Но почему-то я уверена, что и у него я не прощупала бы пульса.
В ужасе пятясь по полу дальше от тел, я чувствую, что становится трудно дышать. С каждым вздохом мне все труднее втягивать воздух.
Что здесь произошло?
Почему они все умерли, но при этом ни на ком нет ни одной смертельной раны?
Если Питер не успел ранить ножом Нейта, значит умер он сразу же, когда я закрыла глаза.
В эту секунду, пока я кричала.
Мы все отключились одновременно.
Но почему я очнулась, а они нет?
Что это было? Какая-та радиация? Ядерное испытание неподалеку?
В голову лезут самые бредовые мысли, но даже они не объясняют четырех трупов прямо передо мной, двое из которых – мой брат и мама.
Наконец, все так же на локтях, доползя из коридора до кухни, я поднимаюсь. По стене, но быстро.
Боюсь выпустить их тела из виду даже на минуту.
Мне дико страшно.
После чего, еще мгновение посмотрев на них, со скоростью света взвиваюсь вверх по лестнице.
Когда на секунду в поле моего зрения попадает индейка, которая, будто застыв во времени, все еще стоит на кухонном столе, обтертая маслом, и просто ждет, когда ее поставят в духовку – становится еще страшнее.
Забежав пулей в свою комнату, я закрываю дверь на замок.
Хватаю телефон и, захлебываясь в рыданиях, набираю номер папы.
Я верю, что он, как в детстве спасал от злых колдуний – теперь так же спасет меня от ужасающей реальности происходящего.
– Да, солнышко?
Но я не могу ничего сказать.
Я буквально задыхаюсь.
Голос папы тут же становится озабоченным и резким:
– Эй, Джи? Джейзи?
Мобильник, мокрый от моих слез, выскальзывает из рук и падает на пол.
Не поднимая его, я сокрушенно роняю голову себе на руки и в истерике кричу куда-то в пол:
– Они мертвы. Они все мертвы!
* * * * *
Я не знаю, сколько проходит времени, прежде, чем кто-то начинает долбиться во входную дверь.
Прежде мой телефон звонил раз шесть, так что подозреваю – что это папа.
Но не нахожу в себе сил спуститься и открыть.
Не могу даже открыть дверь собственной комнаты.
Мне страшно.
Страшно их заново увидеть.
Я просто сижу на полу, все так же прислонившись спиной к кровати, и плачу. Теперь уже почти бесшумно.
Слышится грохот.
Наверное, как-то отец все-таки открыл дверь.
– Джейзи!
Слышу, как он меня зовет.
– Нейт!
Это имя тут же порождает новый шквал слез.
Он мертв. Они все мертвы.
Но как они умерли? Почему?
У них ведь нет ран!
Почему они умерли, а я жива? Что произошло, когда я отключилась?
Папа зовет и зовет, но наконец я слышу его быстрые шаги по лестнице. Он поднимается наверх.
– Джейзи!
Наконец, он дергает с той стороны ручку моей двери.
Но я все еще сижу.
Мое тело сотрясают рыдания. И дрожь.
Мгновение – и папа без проблем сносит дверь с петель, хотя мою сменили только в прошлом
