Всеволод Рождественский - Стихотворения

Закинувший морду сторожко —
Медведь у меня на окне
С растянутой в лапах гармошкой
Уселся на низеньком пне.

Родная в нем есть неуклюжесть
И ловкость движений притом,
Когда, хлопотливо натужась,
Он жмет на басовый излом.

А узкая умная морда,
Сверкая брусничками глаз,
Глядит добродушно и гордо
В мохнатой улыбке на нас.

Кто, липовый плотный обрубок
Зажав в самодельных тисках,
Дубленый строгал полушубок
И лапы в смазных сапогах?

Кто этот неведомый резчик,
Умелец мечты и ножа,
Вложивший в безмолвные вещи
Ту радость, что вечно свежа?

Отменная эта работа —
Художество тех деревень,
Где с долгого солнцеворота
Не меркнет и за полночь день.

Старательно, неторопливо
Рождался медведь под ножом,
И есть в нем та русская сила,
Что в Севере дышит моем.

Умелец, никем не воспетый,
Прими безответный привет!
Я знаю, за Вологдой где-то
Есть братски мне близкий поэт.

Ванька-встанька — игрушка простая
Ты в умелой и точной руке,
Грудой стружек легко обрастая,
На токарном кружилась станке.

Обточили тебя, обкатали,
Налили прямо в пятки свинец —
И стоит без тревог и печали,
Подбоченясь, лихой молодец!

Кустари в подмосковном посаде,
Над заветной работой склонясь,
Клали кисточкой, радости ради,
По кафтану затейную вязь.

Приукрасили розаном щеки,
Хитрой точкой наметили взгляд,
Чтобы жил ты немалые сроки,
Забавляя не только ребят.

Чтоб в рубахе цветастых узоров —
Любо-дорого, кровь с молоком! —
Свой казал неуступчивый норов,
Ни пред кем не склонялся челом.

Чья бы сила тебя ни сгибала,
Ни давила к земле тяжело, —
Ты встаешь, как ни в чем не бывало,
Всем напастям и горю назло.

И пронес ты чрез столькие годы —
Нет, столетия! — стойкость свою.
Я закал нашей русской породы,
Ванька-встанька, в тебе узнаю!

Покрыты жесткою коростой
Коричневатой темноты,
Лишь смутный облик жизни пестрой
Хранили старые холсты.

Но в слое треснувшей олифы,
В подтеках масел и белил
Давно померкнувшие мифы
Вновь кто-то к жизни возвратил.

Он тьму смывал неутомимо,
Тончайшей кистью трогал сны
Души былой, чтоб краски зримо
Прошли сквозь копоть старины.

И вот в безмолвии музея,
В кругу пытливых юных глаз
Глядит из рамы, розовея,
Воскресшей доблести рассказ.

Вскипают волны разъяренно,
А всадник в вихре огневом
К земле прижатого дракона
Пронзает блещущим копьем.

И уж бежит, ликуя, дева,
Пещерную покинув тьму,
В порыве радости и гнева
Навстречу счастью своему…

Когда умбриец кистью страстной
Живописал мечты полет,
Он знал, что чудо не напрасно
Векам грядущим отдает.

Так пусть из сумерек забвенья,
Встав на скалистой высоте,
Всегда несет освобожденье
Персей плененной Красоте!

В жизни много привычек, примет и обличий,
То счастливых, то грустных, которых не счесть,
Но люблю я всех больше старинный обычай:
Перед дальней дорогою молча присесть.

Есть в нем древняя память какой-то тревоги,
Беспокойство за близких, собравшихся в путь,
В дни, когда были трудными наши дороги
И теснило суровым предчувствием грудь.

Уж не верим мы больше коварству природы,
Музой странствий считать отвыкаем мечту.
Нам сродни поезда, нас несут теплоходы,
Поднимают в простор быстролетные «ТУ».

Сжато наше пространство, спрессовано время,
Нет для нас ни предчувствий, ни долгих дорог…
Но уж так повелось и завещано всеми —
Расставаясь, свести прожитого итог.

И, должно быть, таится какая-то прелесть
В том, что, тихую эту минуту храня,
Те, кто близки тебе, пред разлукой расселись,
Как далекие предки в кружок у огня.

Можно вовсе не верить ни снам, ни приметам,
Если души у нас на особую стать, —
Всё ж, пред тем как лететь к отдаленным планетам,
Разве плохо с друзьями присесть, помолчать?..

Тряхнула б ты, Память, кошелкою,
Чтоб сердцу хоть этим помочь,
Сияй новогоднею елкою
В ту давнюю звездную ночь!

Тебе бы мороза московского,
Ковровые сани, луну,
Светланой, совсем из Жуковского,
Прильнуть, ожидая, к окну.

Задумчивость клонит ли голову,
Луна ль загляделась в лицо?
Растопим над ложкою олово,
Пшеницей засыплем кольцо.

Свечи отраженье померкло ли,
Колышутся ль тени опять?
Позволь мне хоть в тающем зеркале
Свой жребий сейчас отгадать.

Окно заметает порошею,
Антоновкой пахнет мороз.
В родне ты с погодой хорошею
И кружевом русских берез.

А снег налетает и стелется,
Колышется в зеркале лед,
И смутному сердцу метелица
Заветные песни поет.

Ну что ж! О чем бы ни грустил
         Ты в сумеречный час,
Пусть прилетевший Азраил
         С тебя не сводит глаз.
Не торопясь, он перечтет
         Угасшие дела:
И те, где ждал тебя почет,
         И те, что скрыла мгла.
И взвесит он, как на весах,
         Твое добро и зло,
Всё, что парило в небесах,
         Что прахом поросло.
Что стало копотью души,
         Что проросло цветком
И что, рожденное в тиши,
         Ты расточал потом…
И скажет, подводя итог:
         «Ну, что же, ты готов?»
А я отвечу:
         «Ты бы мог
         Не тратить жалких слов.
О грозный вестник! Нет и нет!
         Пусть не осталось сил,
Я не хочу покинуть свет,
         Который так любил!
Еще не всё я досмотрел
         И переслушал в нем,
Не перешел еще предел
         Ни сердцем, ни умом,
Не надышался до конца
         Я почками берез,
Густой сиренью у крыльца
         В раскате майских гроз.
Не отдал Родине всего,
         Чем был обязан ей, —
А солнце века моего
         Встает из тьмы ночей!
Вернись в легенды древних лет,
         Посланник темных сил,
Пересекая путь ракет,
         Ты крылья опалил.
Тебя отвергнул разум мой —
         Частица бытия.
Где б ни был я, всегда со мной
         Земля — Звезда моя!»

Не всем дано мечтою прорастать
И облакам, ловя их очертанья,
На лебединую их глядя стать,
Давать какой-то облик и названья.

Ты их поймать задумал в невода
Своих стихов, — напрасные усилья!
Они ушли спокойно, как вода,
И развернули солнечные крылья.

У них свои стремленья и пути,
Свои неизъяснимые пристрастья…
И все-таки как хочется найти
И в них неуловимый призрак счастья!