Всеволод Рождественский - Стихотворения

Не всем дано мечтою прорастать
И облакам, ловя их очертанья,
На лебединую их глядя стать,
Давать какой-то облик и названья.

Ты их поймать задумал в невода
Своих стихов, — напрасные усилья!
Они ушли спокойно, как вода,
И развернули солнечные крылья.

У них свои стремленья и пути,
Свои неизъяснимые пристрастья…
И все-таки как хочется найти
И в них неуловимый призрак счастья!

Я вглядываюсь в неизбежное —
Пока еще со стороны…
Оно совсем как поле снежное,
Всегда укутанное в сны.

И всё ж под снегом разгорается
Жизнь предугаданным ростком,
Существованье продолжается,
Но только в облике ином.

Не всё ль равно — ручьем бушующим
Иль робкой стрелкою травы
Жить в этом мире торжествующем,
Купаясь в волнах синевы!

И как бы ни был мир расколот
Меж нашим сердцем и умом,
Он непрерывен, вечно молод
В единстве истинном своем.

И то, что мы зовем прекрасным, —
Лишь отраженье тех лучей,
Что сами дарим мы всечасно
Ему от щедрости своей.

Смотри, как розовеют облака,
Просвечивая дымкой голубою.
Спит озеро. Метелки тростника,
Глядясь в него, любуются собою.

К восходу повернул я свой челнок, —
Там крылья распахнет сейчас жар-птица,
И узкий багровеющий зрачок,
Как уголек на пепле, разгорится.

Вот лег и луч. Толчется мошкара,
Затрепетали листики осины.
И как он свеж в росистые утра,
В соседней роще рокот соловьиный!

Было когда-то… И всё позабыто…
Боги скучали по нашей земле,
И выходила из волн Афродита
В чуть розоватой предутренней мгле.

Легкая билась волна о колена,
Белый кружился над ней голубок,
Тихо стекала жемчужная пена
С чресел богини на гладкий песок.

Юноша смуглый глядел изумленно,
Сбилось у ног его стадо овец.
Шла она легкой походкой со склона
К людям в долину, срывая чебрец.

Травы дышали в сверкающих росах,
Таял, синея, туман вдалеке…
И прикоснулся пастушеский посох
К узкому следу на влажном песке.

Куда же мне деться от этого сердца,
От этой кукушки, стучащей в груди?
Всё хочет она и не может распеться,
И вновь замолкает, пророча дожди.

Сменяются, тают и солнце, и ночи,
Река неуклонно ко взморью идет,
А бедная птица всё так же хлопочет
И мне до рассвета уснуть не дает.

Чуть я позабудусь — мне снится опушка
Березовой рощи в вечернем огне…
О чем ты хлопочешь, кукушка, кукушка,
И сколько годов нагадаешь ты мне?

Осколки обточенной лавы,
Лазурному морю сродни,
Вы были мучительно правы,
Напомнив мне давние дни.

Я снова вас вижу на пляже,
Сквозистые, с жилкой внутри,
Где есть и морские пейзажи,
И бледные перья зари.

Прозрачный глазок халцедона,
Агат, аметист голубой,
На берег волною зеленой
Вас море выносит с собой.

В шафране закатного зноя
Среди лиловатых холмов
Иду я вдоль кромки прибоя
На свой ежедневный улов.

В тени опрокинутой лодки,
Лишь полдень на убыль пойдет,
Я вас разбираю, как четки,
Как зерна удач и невзгод.

Милы мне и яркость, и млечность,
Я сам отыскал вас в песке
И, каплей застывшую, вечность
В своей согреваю руке.

Я верю солнцу, рощам и туманам, —
А чтобы все понять меня могли,
Не сравниваю небо с барабаном
И лес — с небритою щекой земли.

Мне кажется ненужною забавой
Плетенье кружев из случайных слов,
Я не прельщен их дерзостью лукавой,
В сеть не возьму сомнительный улов.

Стихи всегда — нежданное дыханье,
Подаренное миром в должный час,
И кто же может угадать заране,
Как отзовется этот голос в нас?

Стихи живут и в буре, и в покое,
Растут, как зори, дышат, как трава.
И только в этом суть. А остальное,
Как Гамлет говорил: «Слова, слова, слова…»

Я не хочу крошить по мелочам
Священный хлеб отеческих преданий.
Еще в пути он пригодится нам,
Достоин он сыновней нашей дани.
Отцы ведь были не глупее нас,
И то, что в тьме неволи им мечталось,
Наследством нашим стало в добрый час,
Чтоб их заря всё дальше разгоралась.

Когда я с изумлением смотрю
На эти древнерусские соборы,
Я вижу с них, подобно звонарю,
Родных лесов и пажитей просторы.
Не чад кадил, не слепоту сердец,
Взалкавших недоступного им рая,
А творчества слепительный венец,
Вознесшегося, время попирая.

Великий Новгород и древний Псков —
Нас от врага спасавшие твердыни —
Вот что в искусстве старых мастеров
Пленяет нас и радует поныне.
Был точен глаз их, воля их крепка,
Был красоты полет в дерзаньях отчих,
Они умели строить на века.
Благословим же труд безвестных зодчих!

В родном искусстве и на их дрожжах
Восходит нас питающее тесто,
И попирать былое, словно прах,
Родства не помня, было бы нечестно.
А эти крепости — монастыри,
Служившие защитою народу,
Со дна веков горят, как янтари,
На радость человеческому роду.

Немолчное море… века и века
Оно о скалу разбивает бока.

И, тяжкие волны обрушив в песок,
Волочится пеной у каменных ног.

И так же веками недвижна, нема
Земля, потому что упряма сама.

Молчанье и грохот. Набег и отпор.
Веками идет нескончаемый спор.

Живет Человек у скалы в шалаше,
И землю, и море вместил он в душе.

Покой и движенье извечно равны.
В нем тело — от камня, душа — от волны.

Добрый Санчо, нет тебя на свете,
Да и я давно уж только тень,
Только книга с полки в кабинете,
Вымысел ламанчских деревень.

В кирпичах лежат мои палаты,
Заросли кустами бузины,
На чердак заброшен шлем помятый,
Сломан меч, и книги сожжены.

Виноградников засохли корни,
Герб мой — посмеяние вельмож,
Росинант — добыча живодерни, —
Косточек и тех не соберешь…

Всё же, Санчо, наши беды, муки
Не прошли, не сгинули во тьме, —
Ведь о нас мечтатель однорукий
День и ночь писал в своей тюрьме.

Знал он, что мы станем достояньем
Всех, в ком живы честные сердца,
Обошедшим целый мир преданьем,
Сказкой, не имеющей конца.

Нас уж нет. Но есть еще на свете
Мельницы, разбойники и львы,
Деспоты, расставившие сети,
Бредни сарацинской головы.

Есть леса насилья и обмана,
Чащи ядовитого репья…
Жаль, что я сражен был слишком рано
И в бою не доломал копья!

Всё ж мы, Санчо, жили не напрасно,
Совершали подвиги не зря.
Над землей, сто тысяч лет несчастной,
Свежая прорежется заря.

Пусть гиены воют, злятся кобры, —
Сгинет нечисть, новый день придет!
Это говорит Алонзо Добрый,
Спутник твой, безумец Дон-Кихот.