Всеволод Рождественский - Стихотворения

Рад я был с тобою породниться.
Ты ведь и легка-то, словно птица,

И крыло-то у тебя с полнеба,
И клюешь ты от родного хлеба.

То шумишь ты листьями широко
В свежести березового сока,

То к реке ведешь тропою росной,
То жарою дышишь сенокосной.

Знаю, у берез зеленый локон,
Знаю, в омутах гуляет окунь.

Тучка затуманилась лилово,
Виснет пряжею дождя грибного,

А потом, совсем как царь-девица,
Радугой над рощей разгорится…

Это всё я вижу не впервые,
Потому что родился в России,

Потому что песенное слово
Мне на слух, на ощупь вечно ново.

Так вот и живу, пока живется,
И пою, пока еще поется.

Ко мне приходят, как сон нежданный,
           Необозримых степей просторы.
Куда ни глянешь, цветут тюльпаны,
           А там, далёко, синеют горы…

Весна дыханьем своим согрела
           Холмы и склоны крутых предгорий,
Скуластой степи большое тело
           Привольно дышит в цветном уборе.

А репродуктор поет на крыше
           Стихи Абая из песни старой;
К раздолью пастбищ всё выше, выше
           Неторопливо ползут отары.

Конец зимовкам в пастушьем стане.
           К цветам высоким, к душистым травам!
В лугах джейляу прохладой тянет
           С вершин зубчатых и снежноглавых.

Стоят по пояс ромашки-звезды,
           Густые ели восходят строем.
На сочных травах нагорный воздух —
           Медвяных травах — давно настоян.

Проходят овцы. По мягким склонам
           Кошмы весенней свежи узоры.
А там, высоко, над зноем сонным,
           Синеют горы, синеют горы…

Светом бывает тьма разбужена
В непрекращающемся поединке.
Тысячелетья растет жемчужина
В мякоти раковины — от песчинки.

Там, в глубине, где морские слизни
Плотно ребристые сжали створки,
Эта песчинка — прообраз жизни —
Ищет в потемках дороги зоркой.

И не по прихоти иль своеволью,
А оттого, что мученье длится,
Всё, что дано нам любовью, болью,
В радость нежданную обратится.

А проще сказать — пусть зреет слово
Неторопливо и полноценно, —
Тогда и старое будет ново
Правды крупицею неизменной.

Если жемчужины нет без боли,
Если и радость — венец страданья,
Что бы ты делал без вечной соли,
Горестной спутницы существованья?

Разрыв-трава, разрыв-трава
Растет по влажным скатам.
В ней сила тайная жива
В обличье небогатом.

Трава свиданий и разлук,
И горести, и страсти!
Освобождение от мук
В ее волшебной власти.

Она любые цепи рвет,
Выводит из темницы,
И тем, кто в жаркий бой идет,
Наверно, пригодится.

А в горький час, когда тоска
Доходит до предела,
Довольно только стебелька,
Чтоб душу взять из тела.

Где мне найти разрыв-траву —
Хоть малую лишь малость?
Но ни во сне, ни наяву
Она мне не встречалась.

И лишь в последний, поздний срок
Нам встретиться придется:
Она свой вздует огонек,
А сердце… разорвется.

Иногда от случайного слова,
От всего, что тебе невдомек,
От вороны, от неба сырого
Начинается этот клубок.

Узелками запутана пряжа,
Перехлестами сбита в пути,
Перетянута туго, и даже,
Как ни бейся, концов не найти.

Но в какое-то чудо-мгновенье,
Долгожданный найдя поворот,
Начинает меж пальцев скольженье
Нитка, сразу пошедшая в ход.

И становится ясно — «ворона»
Неспроста появилась сперва,
Что за нею пойдут неуклонно
Эстафетою мысли — слова.

И поднимется берег отлого,
Зашумит раскачавшийся бор,
Побежит, изгибаясь, дорога
В телеграфных столбах на простор.

Остановится в поле прохожий,
Улыбнется лугам и лесам —
На тебя чем-то странно похожий,
А быть может, и вправду ты сам.

Загудят телеграфные струны
Над холодным разливом полей,
Над когда-то веселой и юной,
Ускользающей жизнью твоей.

Ты не знаешь, какие там вести
По натянутым струнам летят,
Но, покуда с землею ты вместе,
Им откликнуться будешь ты рад.

И людские приветы, тревоги,
Уходящие в чье-то жилье,
Вновь захочешь на склоне дороги
Пропустить через сердце свое.

В родной поэзии совсем не старовер,
Я издавна люблю старинные иконы,
Их красок радостных возвышенный пример
И русской красоты полет запечатленный.

Мне ведома веков заветная псалтырь,
Я жажду утолять привык родною речью,
Где ямбов пушкинских стремительная ширь
Вмещает бег коня и мудрость человечью.

В соседстве дальних слов я нахожу родство,
Мне нравится сближать их смысл и расстоянья,
Всего пленительней для нёба моего
Раскаты твердых «р» и гласных придыханья.

Звени, греми и пой, волшебная струя!
Такого языка на свете не бывало.
В нем тихий шелест ржи, и рокот соловья,
И налетевших гроз блескучее начало.

Язык Державина и лермонтовских струн,
Ты — половодье рек, разлившихся широко,
Просторный гул лесов и птицы Гамаюн
Глухое пение в виолончели Блока.

Дай бог нам прадедов наследие сберечь,
Не притупить свой слух там, где ему всё ново,
И, выплавив строку, дождаться светлых встреч
С прозреньем Пушкина и красками Рублева.

В неповторимые, большие времена
Народной доблести, труда и вдохновенья
Дай бог нам русский стих поднять на рамена,
Чтоб длилась жизнь его, и сила, и движенье!

Стареют книги… Нет, не переплет,
Не тронутые плесенью страницы,
А то, что там, за буквами, живет
И никому уж больше не приснится.

Остановило время свой полет,
Иссохла старых сказок медуница,
И до конца никто уж не поймет,
Что озаряло наших предков лица.

Но мы должны спускаться в этот мир,
Как водолазы в сумрак Атлантиды, —
Былых веков надежды и обиды

Не только стертый начисто пунктир:
Века в своей развернутой поэме
Из тьмы выходят к Свету, к вечной теме.

На зеленых склонах Лукоморья,
Буйно ветви опустив вразлет,
Как сплетенье радости и горя,
Вековое дерево растет.

Если путник в тень его приляжет,
Неизбывным зноем истомлен,
Многое листвой оно расскажет,
Погружая память в мирный сон.

Вспыхнут самоцветные каменья,
Распахнет свой полог полутьма,
И, как златоверхие виденья,
Выплывут сады и терема.

Ветерок повеет, свеж и мирен,
А с тенистой ветки на краю
Трелью разольется птица Сирин,
Издавна гостящая в раю.

Но едва прорежется зарница,
Распуская радугою хвост,
Новая в листву присядет птица,
Вестница тревоги — Алконост.

Ты услышишь свист и грохот боя
Там, где в кровь окрашена трава,
Где на стены, исступленно воя,
Саранчою лезет татарва.

Эй, вставай! Заржал твой конь в тревоге,
Ногу в стремя! Тут уж не до сна.
Расстилайся птицей, быстроногий!
Поспешай к заставе дотемна!

Коль стрела пробьет твою кольчугу,
Коль из рук ты выпустишь копье,
Не жалей! Полынь-траве, как другу,
Ты свое оставишь бытие.

И опять заплещет над тобою
Дерево разливом тонких струн,
Над твоею гордою судьбою
Будет виться птица Гамаюн!