Всеволод Рождественский - Стихотворения

Любил и я волшебный мир кулис
За несколько минут до представленья:
Над сценой ходят блоки вверх и вниз,
Развертывая замок и растенья,
И медленно спускают с высоты
Гладь озера и снежные хребты.

Немая сцена всё еще пуста,
Но в полутьме уже мелькают тени,
А рыцари Мальтийского креста
Восходят на дощатые ступени,
И, пестроцветной свитой окружен,
Воссел король на золоченый трон.

Идет минута строгой тишины.
Всё сверено, не может быть ошибки.
С колосников приспущен диск луны,
И слышно, как настраивают скрипки,
В последний раз кропят из лейки пол,
Ударил гонг — и занавес пошел.

В оркестре словно бурю пронесло,
Гремит, сверкает полонез начала.
В свои права вступает волшебство
Над тишиною зрительного зала,
И зыбкий круг — сегодня как вчера —
По сцене уж ведут прожектора.

А я из-за кулис слежу за ней,
Возникшей, словно лунное виденье,
Белее всех подружек-лебедей
В кольце волнообразного движенья,
Когда весь зал, дыханье затаив,
Летит ей вслед под струнный перелив.

Кружись, сверкай, волшебница, для нас
Преобразившая весь мир картонный
В полет мечты, в сиянье юных глаз,
В томленье скрипок и призыв валторны,
Чтоб это лебединое крыло
Дыханьем счастья по сердцам прошло!

Вянут дни… Поспела земляника,
Жарко разметался сенокос.
В первый раз ты видишь, Эвридика,
Голубое озеро, кувшинки
И бежишь, босая, по тропинке
К буйной пене мельничных колес.

Там, на камне, обхватив колени,
Села и задумалась. Глаза
Широко раскрыв, глядишь, как тени
Бродят в роще с пегим жеребенком,
На плече, слепительном и тонком,
Синяя трепещет стрекоза.

Эвридика! Ты пришла на Север,
Я благословляю эти дни.
Погляди, как розовеет клевер,
Как струятся под водой каменья,
И оставь в песке напечатленье
Золотой девической ступни!

Ты пришла под ласковое небо
Из подземной мертвой темноты,
Из пещер безмолвного Эреба
В край берез и песен соловьиных,
Васильков и заводей глубинных
Рвать простые травы и цветы.

Не Орфей я, нет со мной кифары,
Я рыбак в убогом челноке,
Я живу в своей избушке старой
И, когда спускается прохлада,
Рано утром выгоняю стадо
С берестяной дудочкой в руке.

Знаю, ты боишься возвращенья
В царство мрака, где жила, скорбя,—
Этой дудочки нехитрым пеньем
И своей тревогой неустанной
Я к живым цветам, к заре румяной
Из Аида выведу тебя!

Что же мне делать с тобой?
Мы разочтемся едва ли…
В жизни, мне данной судьбой,
«Сердцем» тебя называли.

Если я шел непутем,
Не выбирая дороги,
Ты виновато во всем —
В радости, в горе, в тревоге.

Не механизм часовой —
Нервов сплетенье живое,
Ты неразлучно со мной
В вечном моем непокое.

Дружно свой путь мы прошли.
Жаль, остается так мало…
Каждому вздоху земли
Ты, торопясь, отвечало.

Близкой была и тебе
Поступь великого века
В неугасимой борьбе
За правоту Человека!

Я видел бедного Орфея…
Дыша отстоем душных смол,
Он в стеблях мяты и шалфея
Босые ноги исколол.

Он смотрит горестно и дико
На степь, сожженную дотла,
Зовет он: «Где ты, Эвридика?»
А Эвридика умерла…

И к ней, растаявшей, плывущей,
Как облако, в безвестный путь,
Он, на земле еще живущий,
Не смеет руки протянуть.

Что скрыто там, за дымной гранью,
Где всё уныло и темно?
Иль было светлое свиданье
Лишь на мгновенье им дано?

Редеет облако, редеет,
Роняя пряди на бегу…
Мне жалко бедного Орфея
На опустевшем берегу.

Есть стихи лебединой породы,
Несгорающим зорям сродни.
Пусть над ними проносятся годы —
Снежной свежестью дышат они.

Чьи приносят их крылья, откуда?
Это тень иль виденье во сне?
Сколько раз белокрылое чудо
На рассвете мерещилось мне!

Но, как луч векового поверья,
Уходило оно от стрелы,
И, кружась, одинокие перья
Опускались на темя скалы.

Неуимчивый горе-охотник,
Что ж ты смотришь с тоскою им вслед?
Ты ведь знал — ничего нет бесплотней
В этом мире скользящих примет.

Что тут значат сноровка, терпенье
И привычно приметливый глаз;
Возникает нежданно виденье,
Да и то лишь единственный раз,

Но тоска недоступности птичьей
В неустанной тревоге охот
Всё же лучше обычной добычи,
Бездыханно упавшей с высот.

От былинного кораблика,
На котором плыл Садко,
До антоновского яблока
Чую слово глубоко.

И оно, с родного дерева
Вековой созревший плод,
Человечье или зверево,
Сразу за сердце берет.

Всё, что есть в народной памяти
Войны, мор, заря побед,—
Из времен летучей замети
Слово вынесло на свет.

То, что прожито, изведано,
Отстоялось в глубине,
Что от дедов заповедано,
Возвращается ко мне.

Я иду тропою торною,
Где когда-то предки шли,
И лесною, и озерною
Целиной моей земли.

Расстилаются, что простыни,
Поздней осени снега,
Но живая речь на росстани
Мне всё так же дорога.

Помню всё, что было пройдено,
Что собрала навсегда
Из глубин заветных Родина
В золотые невода.

И средь звездного сияния,
Видя Землю вдалеке,
Говорю слова прощания
На родном мне языке.

Я дружу с вами, реки русские,
И безвестные, и былинные,
С камышами и трясогузками,
То коротенькие, то длинные.

Где в лесах, где полями сжатыми,
Где болотами, где опушками,
С буреломами, медвежатами,
Росной ягодой и кукушками,

Все вы льнете друг к другу сестрами —
К старшим младшие, как положено.
Сколько с вами лугами пестрыми
Вдоль по бережку было хожено,

Сколько розовых зорь здесь встречено
С поплавком над застывшим омутом,
Окуневых глубин примечено
В черном озере, ряской тронутом!

Расплетались вы струйкой каждою,
Оставляя в лугах разводины,
И раскинулись тонкой пряжею
На груди моей милой Родины.

Позатеряны те названия,
Что дошли к нам из темной давности,
Наших предков лесных скитания,
Песни, полные вашей плавности.

И береза — родное дерево —
Как вдова над струей склоняется…
Молчаливые реки Севера,
Вами жизнь моя начинается.

Зашлепал дождь. Но осторожно,
Как будто нехотя сперва,
И разобрать в нем было можно
Уже привычные слова:

«Не бойтесь! Я по листьям сада
Пройдусь неспешной чередой.
Я, как Шопенова баллада,
Еще отыскиваю строй.

Еще не время влиться гордо
В созвучий стройный перекат
И водопадами аккорда
Вдруг затопить весенний сад,

Чтобы шумело и хлестало,
Наотмашь било вширь и вкось,
А небо глухо грохотало
И в скачке бешеной неслось.

Я лишь предвестник, я лишь проба
Того, что катится за мной…
И все-таки глядите в оба —
Гроза идет не стороной.

Еще кой-где и небо чисто,
Но в фортепьянных голосах
Намеки верхнего регистра
Перекликаются в басах.

И тут уж больше не слукавишь,
Опережая близкий гром
И в переборе легких клавиш
Журча прозрачным ручейком.

Вот только получу подмогу —
И рухну, но уже всерьез,
Завесив тусклую дорогу
И космы гнущихся берез!»