341. «Пойдем со мной вдоль тихого канала…»
Пойдем со мной вдоль тихого канала
И этих спящих каменных громад
Туда, где белой ночью ты стояла,
Где львы висячий мостик сторожат.
Я здесь один, нас разделили годы —
Забвения сгустившаяся тьма,
Но так же смотрят в дремлющие воды
Давно нас пережившие дома.
Нет и меня, мы оба только тени,
И лишь теперь нам встретиться дано
Во мгле других извечных повторений,
На миг иль навсегда — не всё ль равно!
Май 1974
Тонкие березы Подмосковья,
Высоки, задумчивы, стройны,
Не спеша шумят у изголовья
Древнерусского средневековья
И совсем недавней старины.
Если встанешь утром рано-рано
И столкнешь челнок свой в камыши,
Ты увидишь, как в фате тумана
Скорбная царевна Несмеяна
Бродит по-над берегом в тиши.
На полях умолкнувших сражений,
В светлых рощах, в шелесте травы
Не туманы расстилают тени —
Воскрешает память поколений
Тех, кто пал на рубежах Москвы.
Здесь, где каждый кустик сердце ранит,
А трава что год, то зеленей,
Довелось ей, бледной Несмеяне,
Возвратиться из седых преданий
К скорби наших вдов и матерей.
Пусть давно отгрохотали грозы,
Нет и безымянной высоты, —
Видят подмосковные березы,
Как кладет она, роняя слезы,
К обелиску свежие цветы…
Август 1974
343. «Вздыхающий рокот гитары…»
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица!
Державин
Вздыхающий рокот гитары,
Какой тебя ветер занес
С горячих предгорий Наварры
И ярмарок Франции старой
В трескучий московский мороз?
В кочевьях степи молдаванской
Сроднилась тугая струна
С гортанною песней цыганской
И нашей ямщицкой, рязанской,
Раздольной на все времена.
Та песня, дика и строптива,
В гитарный вплетясь перебор,
Цветастые юбки крутила
И в бубен раскатистый била,
Страстей поднимая костер.
У нас с ней особые счеты,
Старинные счеты притом,
И нет ей особой заботы
Ложиться на строгие ноты,
Греметь оркестровым дождем.
Иным наша память согрета,
И видятся нам сквозь туман
Опальная юность поэта,
Полынное, знойное лето,
Бессмертные строки «Цыган».
Сестра и свободе и счастью,
Вплетенная в струнный разбег,
Была она волей и страстью
В годах, обреченных ненастью,
В жестокий прадедовский век.
И жить этой песне на воле
Под звездным дырявым шатром,
Сгорать от восторга и боли
И сердце сжигать нам, доколе
На грешной земле мы живем!
Август 1974
344. «Всё, что было предназначено…»
Всё, что было предназначено,
Прошумело и сбылось,
Лишь слегка переиначено
И от всей души истрачено,
Опрозрачено насквозь.
Вижу все свои скитания,
И не только вкривь и вкось,
Но и то, что мне заранее
Волей юного дерзания
Встретить сердцем довелось.
И теперь, с холма отлогого
Уходя в немые сны
От волнений мира строгого,
Я хочу совсем немногого —
Беспредельной тишины.
Декабрь 1974
345. «О вещах обыкновенных…»
О вещах обыкновенных,
Всем привычных, говорю,
Вижу в красках переменных
Вечной юности зарю.
Никакие эмпиреи
Вдохновенью не нужны:
Мне в эфире холоднее,
Чем в снегах моей страны.
Я считаю всё земное,
Зарожденное в крови
И во всем всегда живое,
Достоянием любви.
Драгоценное наследство —
Русский ум, родную речь,
Предназначенные с детства,
Мне завещано беречь.
Да простятся прегрешенья
Всех моих путей-дорог.
В меру силы и уменья
Совершил я всё, что мог.
И хочу, чтоб в мире новом,
Не хваля и не кляня,
Помянули добрым словом,
Русским именем меня.
Декабрь 1974
Да, седеет твое поколенье
(А мое поседело совсем),
Но еще не сосчитаны звенья
Не решенных душой теорем.
Нам и вправду покой только снится,
И недаром врываются в сны
Павших сверстников бледные лица,
Опаленные ветром войны.
Грозный дар принесла нам эпоха —
Память бурею поднятых лет,
И верны до последнего вздоха
Мы остывшему пеплу побед.
1974
347. «Еще одно несказанное слово…»
Еще одно несказанное слово,
Угаданное по движенью губ, —
И вот душа, как ласточка, готова
Лететь поверх пушистых крыш и труб.
Куда? К алмазной россыпи пространства,
Мерцающей на фоне синевы,
Иль к дальнему пунктиру постоянства
Земных огней над сумраком Невы?
Несказанное слово… Пар дыханья
От нежных губ под ветром ледяным…
Молчат морозом скованные зданья,
В сугробах ночи тает лунный дым.
Горячее руки прикосновенье,
Прощальный взгляд, молящий и немой…
Ужель всё это стало только тенью,
Давным-давно растаявшей зимой?
Январь 1975
348. «Остаться одному на всей земле…»
Остаться одному на всей земле,
Где стынут опустевшие равнины,
Не покидать на звездном корабле
Забвенью обреченные руины,
Упасть на землю и обнять ее,
Своим теплом последним согревая,
И пусть уносит вновь в небытие
Угасший мир пустыня ледяная.
Февраль — март 1975
349. «Я сроднился с последней тревогой…»
Я сроднился с последней тревогой,
Согласился впустить ее в дом…
Хорошо помолчать пред дорогой,
Вспомнить то, что забудешь потом,
Лента жизни не может быть целой,
Как обратно ее ни крути:
Неизбежны разрывы, пробелы
На ее долголетнем пути.
Но внезапным лучом озаренья
Память снова находит слова —
И смыкаются прежние звенья,
И высокая Правда жива.
Суждены тем минутам приметы
Несказанной живой простоты,
Пред которой немеют поэты,
Говорят облака и цветы…
Март 1975
350. «О любви неразделенной…»
О любви неразделенной
Сколько вздохов, сколько струн,
Пауз в трубке телефонной,
Пепла повести сожженной —
Для того, кто сердцем юн!
А пройдут года — иначе
Всё расставит жизнь сама.
Потерявший не заплачет,
Знает он, что это значит:
Ждать звонка или письма.
Память, письма разбирая,
Отгоревшие дотла,
Скажет, легкий вздох роняя:
Хорошо, что и такая
В жизни все-таки была!..
Март 1975
351. «Всё доступно для зренья поэта…»
Всё доступно для зренья поэта,
Для приметливой думы его;
Из слияния мрака и света
Он словами творит волшебство.
Кто сказал — в примелькавшемся быте,
В пестрой смене его мелочей
Места нет для нежданных открытий,
Для иных, потаенных ключей?
Что слова — нерушимое зданье,
Связь предметов, понятий и дел,
Что привычное их сочетанье
Ставит новым дерзаньям предел?
Но затем и рождались поэты,
Чтоб родной открывал им язык
Самоцветного клада приметы
И глубинного смысла родник.
Всё, что стерто, становится новым,
Непривычным для слуха и глаз,
Там, где встретилось слово со словом
В самый первый, единственный раз!
Май 1975
352. «Есть какая-то вещая сила…»