352. «Есть какая-то вещая сила…»
Есть какая-то вещая сила,
Что, таясь изначально в крови,
Нас на подвиг любви вдохновила
И одно лишь сказала: живи!
С той поры, развернувшая крылья,
Начинает душа свой полет,
И пред нею напрасны усилья
Всех препятствий и тесных тенет.
Не об этой ли «тайной свободе»
Нам и Пушкин оставил завет,
Не она ль при любой непогоде
Зажигает спасительный свет?
Нерушимая связь с целым миром
Звуков, красок и плоти живой —
Дар бесценный отзывчивым лирам
И единый их истинный строй.
Июнь 1975
353. «Пусть то будет как сон или бред…»
Пусть то будет как сон или бред
(При желании всё может статься),
Я хотел бы, прожив столько лет,
Сам с собою — в былом — повстречаться,
Увидать себя юным, таким,
Как и было, конечно, когда-то,
Безрассудно беспечным, слепым,
Расточающим жизнь без возврата.
Юным быть, но со взрослой душой,
Пережившей, узнавшей немало,
Чтобы всё, что случится со мной,
Она зрелостью чувства встречала.
На нелегкой дороге моей,
Сквозь предвестия близкой разлуки,
Я тогда понимал бы ясней
Эти запахи, краски и звуки…
Но боюсь, без былой слепоты,
Увлечений, утрат и ошибок
Суше стали бы пахнуть цветы,
Меньше было бы слез и улыбок.
Мир понятным бы стал и простым,
Назывался бы так, как зовется…
Нет! Уж лучше былое былым,
Невозвратным навек остается!
Июль 1975
354. «Есть у души, как у природы русской…»
Есть у души, как у природы русской,
Свои закаты и своя заря.
Она бывает и туманно-тусклой,
И яркой, словно солнце января.
В ней есть томленье медленного зноя
И горестных раздумий поздний лед.
Нет одного — покорного покоя
Там, за пределом облачных высот.
И никому не ведомы орбиты
Ее нежданных взлетов или сна.
Таинственны, загадочны и скрыты
От нас самих той книги письмена.
И может быть, в просторах мирозданья,
Где всё к расчетам точным сведено,
Она одна — свободное дыханье
И в вечность приоткрытое окно.
Август 1975
355. «Конечно, в племени поэтов…»
Конечно, в племени поэтов
У каждого своя судьба.
Формальных правил и декретов
Тесна ей торная тропа.
Одним — торжественные даты
С реестром памятных имен,
Индустриальных од раскаты,
Вседневной хроники разгон.
Другим — не формул начертанье
И не конспект прочтенных книг,
А жизни свежее дыханье
И светлых чувств ее родник.
Но рады мы добыче разной,
Попавшейся в тенета слов,
И мил нам россыпи алмазной
Трудами купленный улов.
Когда единственное слово
Отыщется, измучив нас, —
Всё в старом мире станет ново,
Как бы рожденным в первый раз.
А от словесного кокетства
И выдуманной шелухи
Одно надежное есть средство —
Душой внушенные стихи.
Лето 1975
356. ТАЛЛИН
(Средневековье)
С алебардою сутулится
Страж ночной в глухой тени.
Крепко город караулится:
Заперта цепями улица
И погашены огни.
Башни серые, щербатые
В шлемах красных черепиц
Смотрят в улицы покатые
На собор, где дремлют статуи
Возле рыцарских гробниц.
Час влюбленных, час безумия
Бургомистром запрещен,
И, спеленутый как мумия,
В блеклом свете полнолуния
Таллин спит и видит сон.
Тихо тянут невод времени
Стрелки башенных часов.
То и дело прячась в темени,
С сумкой, полной злого семени,
Вышел дьявол на улов.
И молчат дома пугливые,
Оградясь от князя тьмы.
На его посулы льстивые
Есть у них благочестивые
Протестантские псалмы.
Но зерно давно уж смолото…
Там, где мирно спят купцы,
Бродит в бочках горечь солода
И ручьем стекает золото
В крепко сбитые ларцы.
Город горд торговой славою.
Богатей, но жди беду.
Ведь недаром за заставою
Люди видели кровавую,
Огнехвостую звезду!
Что несет она? Спасение
Иль предвестье грозных бед?
Мор, чуму, землетрясение,
Новой ереси смятение
Или войн дымящий след?
……………………………
Всё прошло — и предсказания,
И все те, кто верил в них.
Кто бы думать мог заранее,
Что останутся лишь здания,
Сторожа веков седых?
От времен, от разорителей,
Люди милости не ждут.
Что ж осталось от строителей,
Побежденных, победителей?
Только Камень! Только Труд!
1975
Не в силах бабушка помочь,
Царь недоволен, власти правы.
И едет он в метель и ночь
За петербургские заставы.
Еще стучит ему в виски
Гусарский пунш. Шальной мазуркой
Мелькают версты, ямщики
И степь, разостланная буркой…
«Поручик, это вам не бал.
Извольте в цепь с четвертой ротой!» —
И поперхнулся генерал
Глотком наливки и остротой.
От блюдца с косточками слив,
От карт в чаду мутно-зеленом
Он встал, презрительно-учтив,
И застегнул сюртук с поклоном.
Покуда злоба весела
И кружит голову похмелье,
Скорей винтовку из чехла —
Ударить в гулкое ущелье!
Поет свинец. В горах туман.
Но карту бить вошло в привычку,
Как поутру под барабан
Вставать в ряды на перекличку.
Душа, как олово, мутна,
Из Петербурга — ни полслова,
И Варенька Лопухина
Выходит замуж за другого.
Кто знал «погибельный Кавказ»
(А это песня не для труса!) —
Тот не отводит жадных глаз
Со льдов двугорбого Эльбруса.
Как колокольчик под дугой,
И день и ночь в тоске тревожной,
Он только путник почтовой
По офицерской подорожной.
Но дышит жар заветных строк
Всё той же волей неуклонной,
И каждый стих его — клинок,
Огнем свободы закаленный.
И не во вражеский завал,
Не в горцев нищие селенья,—
Он стих как пулю бы вогнал
В тех, кто на страже угнетенья!
И не простит он ничего
Холопам власти, черни светской,
За то, что вольный стих его
Отравлен воздухом мертвецкой.
Нет! Будет мстить он, в палачей
Страны своей перчатку кинув,
А там пусть целит — и скорей! —
В него какой-нибудь Мартынов.
1925 — <1976>
Снова в печке огонь шевелится,
Кот клубочком свернулся в тепле,
И от лампы зеленой ложится
Ровный круг на вечернем столе.
Вот и кончены наши заботы:
Спит задачник, закрыта тетрадь.
Руки тянутся к книге. Но что ты
Будешь, мальчик, сегодня читать?
Хочешь, в дальние синие страны,
В пенье вьюги, в тропический зной
Поведут нас с тобой капитаны,
На штурвал налегая резной?
Зорок взгляд их, надежны их руки,
И мечтают они лишь о том,
Чтоб пройти им во славу науки
Неизведанным прежде путем.
Сжаты льдом, без огня и компаса,
В полумраке арктических стран
Мы спасем чудака Гаттераса,
Перейдя ледяной океан.
По пещерам, подземным озерам,
Совершим в темноте и пыли,
Сталактитов пленяясь узором,
Путешествие к центру земли.
И без помощи карт и секстанта
С полустертой запиской в руке
Капитана, несчастного Гранта,
На безвестном найдем островке.
Ты увидишь леса Ориноко,
Города обезьян и слонят,
Шар воздушный, плывя невысоко,
Ляжет тенью на озеро Чад.
А в коралловых рифах, где рыщет
«Наутилус», скиталец морей,
Мы отыщем глухое кладбище
Затонувших в бою кораблей…
Что прекрасней таких приключений,
Веселее открытий, побед,
Мудрых странствий, счастливых крушений,
Перелетов меж звезд и планет!
И, прочитанный том закрывая,
Благодарно сходя с корабля,
Ты подумай, мой мальчик, какая,
Тайны полная, ждет нас земля!
Вел дорогой тебя неуклонной
Сквозь опасности, бури и мрак
Вдохновленный мечтою ученый,
Зоркий штурман, поэт и чудак.
<1928> — <1976>
359. «Весенние скованы лужи…»