Всеволод Рождественский - Стихотворения

Я их пустил на волю. Пусть слова,
Как ласточки, купаются в полете,
Пусть манит их всё выше синева
В скольжении и легком повороте!

Их мир широк, и нет ему конца,
Они ныряют в счастье с головою,
А я гляжу со старого крыльца
С какой-то грустной радостью былою.

Завидую я юности их крыл,
Стремящейся к высотам ликованья,
Я ничего еще не позабыл
Из щедрой дани счастья и страданья.

Мне не узнать, чем кончится полет,
Но кто-нибудь, уже в иные годы,
Их ласточками снова назовет,
Предвестниками подлинной свободы.

Они и свеч не зажигали,
А в темной пропасти окна
На угасающей эмали
Всплывала ранняя луна.

Неразличимы были лица.
Она молчала у стола,
А он глядел на половицы,
Где между ними тень легла.

И было в этот мглистый вечер
С грядой осенних облаков
Для этой слишком поздней встречи
Уж никаких не нужно слов.

И не сближались больше руки,
Как в те далекие года,
И тень уже иной разлуки
Их разделяла навсегда…

Всё краснее и ярче рябина
На прохладной уже синеве,
О кузнечиках нет и помина,
Дольше стынет роса на траве.
Не один уж листок, золотея,
Опустился, кружась, у ворот,
Сиротеет сквозная аллея…
                Собираются птицы в отлет.

Меркнет вечер томительно длинный,
В опустевший входя мезонин,
Ядовито горят георгины
Посреди отсыревших куртин.
Пожелтевшие лета страницы
Этим липам ничто не вернет.
Всё проходит на свете, а птицы…
                Собираются птицы в отлет.

Жизнь была нестареющим садом,
Где румянились яблоки-дни,
И казалось — заветное рядом,
Только руку за ним протяни.
Но всему свой черед наступает.
Скоро холодом лужи скует.
Листья кружат, душа подмерзает…
                Собираются птицы в отлет.

Не всегда оживают слова
В этих книгах старинной печати,
А была ведь когда-то жива
Свежей мысли и чувства листва,
Прорастая сквозь титла и яти.

Разбуди же угаснувший стих
В мерной поступи ямбов тяжелых,
Чтобы гул их победный не стих
И сказал о пиитах своих
В париках и расшитых камзолах.

Оживай, Восемнадцатый век,
Проповедник особой породы,
Укротивший Пегаса разбег,
Рассыпающий, как фейерверк,
Громогласно-фанфарные оды.

Ты любил поученья, псалмы,
Разум басен, трагедий котурны,
По линейке ровняя умы,
Ты в сугробах российской зимы
Не взрывался погодою бурной.

И хотя ты был выдуман весь,
Но в боренье с грамматикой узкой
Нес отечеству добрую весть,
Что у нас еще будет — и есть! —
Честь и слава Поэзии русской.

И, сменяя камзол на халат,
Остывая к чинам и наградам,
Из Фелицыных выйдя палат,
Ради пиршеств и сельских услад
Ты онежским гремел водопадом.

В нависанье узорных ветвей
И таинственном шорохе сада
Что-то есть от тревоги моей,
О которой и думать не надо.

А не то наплывет, как туман,
И земное погасит сознанье
Тяжкий сумрак летейских полян,
Где душе не хватает дыханья.

Там, в обители скорбных теней,
Не доступной ни стону, ни крику,
Не услышит она, как Орфей
Стоном лиры зовет Эвридику.

Возвратиться на солнечный свет
Ей нельзя уже в рощи и нивы,
И останется тенью ответ
На тоскующей лиры призывы.

Ахматовой учителем он был,
Он вел ее на строгие ступени
Под сводом лип и пушкинской сирени,
Где пруд колонну Славы отразил,
Заставил смело поглядеть в лицо
Всем искусам разлуки и тревоги
У страстных испытаний на пороге
И подарил старинное кольцо.
В него не камень вставлен, а печать
Из темных недр откопанного века
С двустишием неведомого грека:
«Цени слова, но дай им срок молчать».
Она подарок вещий приняла
С крупицею античной горькой соли
И в одиночестве неженской доли
Безропотно сожгла себя дотла.

Не только, грозы разрывая раскаты,
             Был луч ее ярок и жгуч,
Не только победно кораблик крылатый
             Летел через полчища туч.

Не только как отблеск полярных сияний
             И строгий завет прямоты,—
Она поднималась над скопищем зданий
             Стремительным взлетом мечты.

Венчал рукотворное дело Петрово
             Не только витийства пожар —
Из блеска и грома рожденное слово
             Под рокот горластых фанфар,—

Была она шпагой сверкающей, узкой,
             Как огненной мысли строка,
Была она мачтой Поэзии русской
             И меркой ее — на века.

По ней выверяли суровое рвенье
             Жестокого века гребцы,
Пред нею смыкали свои поколенья
             Грядущей свободы певцы.

Открыты ей новых свершений просторы
             В свободной отчизне Труда,
И, грому подобная, вспышка «Авроры»
             Вошла в ее блеск навсегда.

Поэты России, склоните знамена
             Пред этою, в славе былой,
Завещанной Пушкиным, ввысь устремленной
             Свободы и мысли иглой!

Незадачлив я стал на подарки,
Чем утешить тебя, не найду.
Хочешь жимолость в пушкинском парке
Иль вот эту над Волгой звезду?

Хочешь алый тюльпан Казахстана,
Коктебельский сквозной халцедон?
Дождь и радугу? Клочья тумана?
Иль ростовский над озером звон?

Всё отдам я — и небо, и сушу.
А не нужно, возьми уж тогда
Всю мою неуемную душу,
Поседевшую в эти года.

Я ее оставляю в наследство
Не по родственным явным правам,
А как самое верное средство
Быть вовек неразлучными нам.

Кастальский ключ… Чудесное теченье,
Рожденное из самой глубины.
Но волшебства и тайн возникновенье,
По сумрачным преданьям старины,
Способно жить едва ль одно мгновенье,
Чтобы уйти в несбывшиеся сны.

И всё же, пробужденный хоть однажды,
Не может он умолкнуть навсегда.
Его судьба — томить нас зноем жажды
И зовом окрыленного труда,
Чтоб мог к нему прильнуть губами каждый,
Познавший правду и огня, и льда.

Мы в космос пути открыли,
Порвав притяженья нить,
Пространство мы покорили,—
Вот время бы покорить!

Нам мало земного срока,
И хочется, чтобы он,
Растягиваясь широко,
Был к сущему устремлен.

Старинное изреченье
Любому из нас под стать:
«Остановись, мгновенье!» —
Чтоб дольше тобой дышать.

Разбег его стихов подобием прибоя
С гривастой пеною на крутизне
Вновь моря доносил дыхание живое
В размерном грохоте, катящемся ко мне.
Был этот гордый стих не ветра порожденье,
А поднят из такой безмерной глубины,
Что наполняли слух блаженство и мученье,
Самой Поэзией завещанные сны.
Так только и могла рождаться та свобода,
Тот пламенный язык живого естества,
В котором заодно и сердце, и природа
Искусству отдают победные права!