Всеволод Рождественский - Стихотворения

Разбег его стихов подобием прибоя
С гривастой пеною на крутизне
Вновь моря доносил дыхание живое
В размерном грохоте, катящемся ко мне.
Был этот гордый стих не ветра порожденье,
А поднят из такой безмерной глубины,
Что наполняли слух блаженство и мученье,
Самой Поэзией завещанные сны.
Так только и могла рождаться та свобода,
Тот пламенный язык живого естества,
В котором заодно и сердце, и природа
Искусству отдают победные права!

Цветок нежданный жив одно мгновенье.
Теряя безвозвратно облик свой.
Но как прекрасно хрупкое виденье,
Слетевшее к нам с выси снеговой!
Снежинки! Не найти милей узора
Из лепестков и венчиков таких!
И что они растают слишком скоро,
Жалеть не надо… Остается стих.

…И сыплется меж пальцами песок,
Скользят, уходят легкие мгновенья…
Скажи, вздохнув: всему положен срок,
И берегись соблазна возвращенья.

Нам в жизни ничего не повторить,
Что встретишь на пути, всё будет внове,
Сменяется одна другою нить,
Растет узор на той же всё основе.

Ты ткешь ли розу иль чертополох —
Не выйти из привычного квадрата.
Вложи в свой труд запечатленный вздох
И не жалей, что нет ему возврата!

Родословное древо? Оно у меня
Просто-напросто деревом стало.
Я не знаю, какая былая родня
Мне в веках положила начало.

Знаю только, что дедов и прадедов речь,
Сохранив их живое дыханье,
Мне дана, как когда-то наследственный меч
Завещался сынам в достоянье.

Неисчетные предки в былое ушли,
Потонули во мгле баснословной,
В недрах времени, в пажитях русской земли,
В безымянной моей родословной.

Никакого герба не бывало в роду,
Да и что ему дать в самом деле?
Из бересты витую пастушью дуду
Иль шатер нашей северной ели?

А когда бы пришлось сочинить и девиз,
Я сказал бы — пусть это не ново:
«В этом сердце все русские реки сошлись
И созрело, как яблоко, слово».

Не в отвлеченном мире рея,
А на земле земным дыша,
Миф древней Греции — Психея —
Мы переводим как Душа.

Ну что ж! Условное названье,
Привычное нам с давних пор.
Оно в единое дыханье
Сплетает чувств нестройный хор.

В простом, коротком русском слове
Дух с плотью соединены.
А жизнь влила в биенье крови
Печаль и радость, явь и сны.

На нас глядят два озера печали,
И в каждом по звезде отражено.
В эпоху Возрождения писали
Так лишь мадонн на фоне синей дали,
Земных или небесных — всё равно.

Вот почему извечный лик мадонны,
Лик женщины с младенцем на руках,
Сияньем материнства озаренный,
Стал обликом не фрески иль иконы,
А вечности, земной презревшей прах!

«В чем счастье?» О, как выспренно и странно
Звучит вопрос. А наше бытие
Дает ответ: не общая нирвана,
А как и жизнь — у каждого свое.

Бесчисленною гаммой толкований,
Друг с другом вечно спорящих, оно
Не может быть по прихоти желаний
Лишь поровну на всех разделено.

Ему одно, тебе — совсем другое.
А иногда случается и так:
То, что готов оценивать ты вдвое,
Для твоего соседа лишь пустяк.

Нет истины печальней и банальней,
И спорить с нею как-то не к лицу.
Что было счастьем на дороге дальней,
Становится нам ясно лишь к концу.

Заблудились старые преданья
В ярком свете истин о былом,
Меркнут перед зеркалом Познанья
Тени их в тумане вековом.

Но ведь в их потемках что-то было —
Не бывает дыма без огня, —
И не всё бесследно погасило
Наступленье солнечного дня.

Не напрасно философский камень
Пращур нашей химии искал,
Хоть и не дался ему экзамен,
Новый в тигле не вскипел металл.

Не напрасно, распрямляя крылья,
Думал небо покорить Икар.
Не погасли древние усилья,
Не растрачен Прометеев дар.

Сослепу мечта тогда бродила
Перед строгой тайной естества.
Всё еще непознанная сила
Разум человеческий вела.

Эти первые века разведки
Даром для Науки не прошли.
Не глупей нас были наши предки
В темных мифах Матери-Земли.

И не диво ли, что о грядущем —
Не о прошлом — думали они.
Их прозреньям, лишь вперед зовущим,
Будем благодарны в наши дни!

У волн Атлантики, бегущих неустанно
К холмистым берегам, окутанным в туман,
На малом островке нашел в тени платана
Последний свой приют Рене Шатобриан.

А там, в Америке, в стране из книжки старой,
На сельском кладбище, где темный граб шумит,
Лежит поверх плиты, укрывшей прах Эдгара,
Осколок пламени, литой метеорит[36].

Я вижу перья пальм у заводи зеленой
И гроздья островов с огромной высоты,
Куда друзья несли пирогу Стивенсона,
Скитальца всех морей, любовника мечты[37].

А в северной весне, прозрачной и нескорой…
Мне хочется туда, в черемуху и дождь,
В листву Тригорского, в поля, в Святые Горы,
Где белый памятник, и шум берез, и ночь…

Но есть еще страна. Перед лицом заката
Там жадно корни трав в степной шафран впились,
И скалы высятся, где вход в Аид когда-то
На сумрачной ладье дерзал искать Улисс.

Там блещет и бежит синеющая влага,
Вскипающей грядой весь берег окатив,
И, внемля шуму волн, встал профиль Карадага,
Как будто сам поэт глядится в свой залив.

И на его холме[38], где мак роняет пламя,
Где режут синь стрижи и рушится прибой,
Не надышаться мне ни солнцем, ни ветрами,
Глаз не насытить мне свободной синевой!

Когда придет мой час, к земле хочу припасть я
И возвратить ей всё, что накопить я мог,
Чтоб вечно жить и жить — и в ветре, полном счастья,
И в грохоте волны, бегущей на песок.

Юность, юность! Ты ушла до срока
Лебединою строфою Блока,

Облаком с серебряным отливом,
Месяцем турецким над заливом…

Были окна настежь, были зори,
Облака, похожие на море,

Липы были сквозь чугун узора,
Полукруг Казанского собора,

Мостик был, горбатый, низкорослый,
Где зарю разбрызгивали весла,

Город был из дымного стекла,—
И со мною в лодке ты была.

Сердце никогда не забывало
Ни иглы бессонной, ни канала,

Ни реки расчесанные косы,
Ни зари, холодной и белесой,—

И сейчас в раскрытое окно
Всё моей любви возвращено.

Проходя по улицам знакомым,
Каждому здесь радуюсь я дому,

Крепости с иглою вознесенной,
Невскому граниту и колоннам,

Площадям, покрытым славой вечной,
И садам, лепечущим беспечно.

Белые рабочие кварталы,
Ленин у Финляндского вокзала,

Кировский проспект и Острова,
Чайки над мостами и Нева —

Всё сроднилось с юными годами,
Всё живет, не расставаясь с нами…

Город мой, всегда живой с живыми,
Береги заслуженное имя,

Гордую незыблемую честь —
Говорить, что ты и был, и есть.

Что шумишь ты бодростью всечасной,
Что растешь ты вольно и прекрасно,

Что, лучом пронзая черноту,
Как линкор, стоишь ты на посту.