Всеволод Рождественский - Стихотворения

Бывает так, — слабеет тело
И тают годы, словно дым,
А сердце… нет, не постарело,
Осталось тем же, молодым.

Непостижимая загадка!
Ну что ж! Охотно признаю
Все нарушения порядка
В извечно слаженном строю.

То ли пчелы гудели невнятно,
То ль вздыхал вечереющий сад…
Вновь я вижу, как легкие пятна
По раскрытой странице скользят,

Нет того догоревшего лета,
Нет и сердца со мной твоего,
Но старинная молодость Фета
Продолжает свое колдовство.

Значит, можно мне в юность вернуться
И, закону времен вопреки,
Замирая от счастья коснуться
Загорелой и милой руки.

Не пойму — то ли это мне снится,
То ли было и впрямь наяву?..
А во всем виновата страница,
Где с тобой до сих пор я живу.

Непонятна поэзии сила:
Мимолетностью, словом одним
Воскрешать то, что жизнь погасила,
Чтобы сердце осталось живым.

Всё глубже в Поэзию я ухожу.
Не в ту, что понятна снаружи,
А в ту, где, пройдя роковую межу,
Стихов нет ни «лучше», ни «хуже».

Где смело встает ослепляющий свет,
Пронзивший глухие преграды,
Где даже намека единого нет
На призрак хулы иль награды.

Нужны там, должно быть, иные слова,
Без их начертаний и звука,
И каждая мысль, зарождаясь едва,
Стрелою срывается с лука.

Виденья и тайны хранит глубина
Высокого стройного лада.
Обманчивость слова ему не нужна,
И хитрых покровов не надо…

Я знаю — все пройдены дни и пути,
       Не так далеко до предела,
И тенью, едва уронив мне: прости! —
       Душа отделилась от тела.

А тело еще неразумно живет,
       Бредет, опираясь на посох,
Страдает одышкой. Она же в полет
       В небесных уносится росах.

Глядит равнодушно с пустой высоты,
       Пресыщена жизнью до края,
Твои же надежды, волненья, мечты,
       Как листья, вокруг осыпая.

Всё ценное жадно она собрала,
       Уходит свободно и смело…
А тело? Что тело! Пустая зола,
       Где всё без остатка сгорело.

Плыви же, ищи незакатного дня
       В своем горделивом полете!
Но чем бы ты стала, душа, без меня,
       Тобою оставленной плоти?

Всё, чем ты богата теперь и горда,
       Свои распуская ветрила,
Сквозь радость и горе земного труда
       Лишь ею накоплено было…

Нет, не мог он остаться в былом!
Неподвластный обычным законам,
Бывший некогда Царским Селом,
Стал он царственных муз пантеоном.

Видел город сквозь грохот и тьму
Над собой раскаленное небо,
Вражьей злобой прошло по нему
Беспощадное пламя Эреба.

Но над пеплом есть праведный суд,
И ничто не уходит в забвенье.
Музы, в свой возвращаясь приют,
За собою ведут поколенья.

Сколько струн, незабвенных имен
Слышно осенью в воздухе мглистом,
Где склоняются липы сквозь сон
Над бессмертным своим лицеистом!

К белым статуям, в сумрак аллей,
Как в Элизиум древних видений,
Вновь на берег эпохи своей
Возвращаются легкие тени.

На любимой скамье у пруда
Смотрит Анненский в сад опушенный,
Где дрожит одиноко звезда
Над дворцом и Кагульской колонной.

А старинных элегий печаль
Лечит статуй осенние раны,
И бросает Ахматова шаль
На продрогшие плечи Дианы.

Юность Пушкина, юность твоя
Повторяют свирели напевы,
И кастальская льется струя
Из кувшина у бронзовой Девы.

Я отвыкаю от вещей,
С которыми всю жизнь был связан,
Всечасной власти мелочей
Повиноваться не обязан.

И прохожу сквозь тесный строй
Обыкновений и привычек,
Всё то, что радует порой,
Обозначая без кавычек.

Владеет мною простота,
Живая правда без пристрастья…
Прости, старинная мечта,
Именовавшаяся «счастье»!

И у бессмертия есть приметы,
Верь же им — разуму вопреки.
Могут томиться мечтой поэты
Всю свою жизнь для одной строки.

Пусть остается лишь горстка праха,
Не говори, ее вороша:
«Кончила дело старуха Пряха,
Срезана нить, и ушла душа».

Нет, лишь душа недоступна тленью,
Плачет, смеется, тревогой жжет,
Неуловима, как дуновенье,
И тяжела, как созревший плод.

Жизнь не течет, как вода сквозь сито,
Может, и вправду твой миг настал:
Всё пережитое перелито
В сгусток единый, в живой металл.

Непобедимо заклятье словом!
Переживает года, века
И воскресает в обличье новом
Эта единственная строка!

Дождался я этого мига…
Один я здесь, в лодке ночной.
Раскрытая звездная книга
Вверху и внизу подо мной.

К щеке прикоснулась лениво
Полночной прохлады струя,
И лунная скатерть залива
Как рыбья блестит чешуя.

Зачем и напрасно, и поздно
Мне этот привиделся сон,
Когда и широко и звездно
Весь мир подо мной отражен?

Неслышно колышется лодка,
А ночь бесконечно светла,
И падают мерно и четко
Последние капли с весла.

«Если б нас с тобой
Да судьба свела,
Ох, веселые пошли бы
На земле дела!» [35]

Только мне о том
Говорить не след —
Ведь не сбросишь с плеч
Столько трудных лет.

Но одно хочу
Я сказать тебе:
(Догорай костер,
Вперекор судьбе!)

Мне от губ твоих
Быть в огне дотла.
Что уж спорить тут,
Раз твоя взяла!

Не цыганка ты —
Русской крови хмель,
Светлый праздник мой
Средь страстных недель.

Может, ты права,
Может, я не прав.
Рви мои слова,
Жизнью жизнь поправ.

Сердцем сердцу я
Посылаю весть,
Пред тобой стою,
Весь стою, как есть.

Коль строптива ты,
Не ответишь мне,
Всё равно к тебе
Я приду во сне!

У нас под снегом сфинксы, и закат
Как знамя рваное, и шпиль огнистый,
И полукругом врезанный Сенат,
Где у костров стояли декабристы.
Прожектором взрезая черноту
Подъемных кранов, якорей и тросов,
У нас под ветром взморья на мосту
Катил Октябрь бушлатный вал матросов.
О, сколько плещущих, взметенных рук,
И солнца майского, и на параде
Войска, и в Академии наук
Нетленные лицейские тетради!
Не говори: в кольце балтийской хмури
Конь на скале затянут в удила.
Мы посылали заревые бури
По всей стране звонить в колокола.
Прекрасный день! Россия как река,
Кипучий снег, шагнувший за плотины.
И есть у нас отныне на века
Отстой глубин, и голос лебединый,
Да верфь, оставленная кораблем,
Гранитный сад, незыблемый отныне.
Мы были первыми, и мы поем.
А город наш — как зарево на льдине!