Всеволод Рождественский - Стихотворения

Лежала, сумраком полна,
В лесу слепая тишина,
Еще лишенные души,
Молчали елок шалаши,
А от земли струился зной,
Смолистый, душный и хмельной.
Надолго ль? Ветер налетит,
Лес, пробудясь, заговорит,
И побежит, шурша, смеясь,
Его листвы живая вязь…
В лесу без ветра жизни нет.
Он и душа его и свет.

Прислушайся к песне старинной,
Где слиты и радость, и грусть.
В дороге, и трудной, и длинной,
Ей душу оставила Русь.

Прислушайся к памяти давней,
Где в самых глубинах, на дне,
Всё так же поет Ярославна
В Путивле на древней стене.

Летит ее песня зегзицей
В степную безвестную даль,
Живой зажигая зарницей
Извечной разлуки печаль.

И мнится — я сам в чистом поле,
Стрелой половецкой пронзен,
Лежу в безысходной неволе
И слышу ту песню сквозь сон.

И кровь моя тихо струится,
Один я — зови не зови!
Откликнись, откликнись, зегзица,
На горестный голос любви!

Живая, извечно живая,
Знакомая сердцу до слез,
Лети с журавлиною стаей
Над Родиной светлых берез,

Над древней, над свежею новью
Лети в нескончаемый путь,
Прильни к моему изголовью
Иль дождиком брызни на грудь.

Отдай мне певучие руки —
Напиться добра и тепла.
Не будет с тобою разлуки,
Куда бы судьба ни вела!

Всю ночь шуршало и шумело,
Шептало, в темень уходя,
Текло, срывалось, шелестело
И что-то мне сказать хотело
              Под шум дождя, под шум дождя.

И мнилось мне, что кто-то, строго
Дням отшумевшим счет ведя,
Стоит у темного порога
Неотвратимо, как тревога,
              Под шум дождя, под шум дождя.

Рассвет туманно разгорался,
И умоляя, и стыдя,
А я понять его старался,
Я засыпал и просыпался
              Под шум дождя, под шум дождя

Это было… Когда это было?
Не увидишь, не вспомнишь потом…
За окошком околица стыла,
Мутный снег завивался столбом,

И, подернуты пеплом пушистым,
Рдели угли в притихшей печи,
Рассыпая последние искры
У моей одинокой свечи.

Расставания час или встречи?
Кто поверить бы этому мог…
Для чего же ты кутала плечи
В оренбургский пуховый платок,

Для чего без единого слова
На огонь ты глядела сквозь сон,
Большеглазою фрескою Пскова,
Темным ликом угасших времен?

И горел неотступно, как совесть,
Твой широко распахнутый взор,
И была недочитанной повесть
Прошлой жизни — судьбе не в укор.

Безысходная женская жалость,
Безнадежность понять и помочь…
Вот и всё, что от пепла осталось
В эту ночь, в эту вьюжную ночь!

Вижу себя уже издали —
Как эти дни далеки! —
Где-то у маленькой пристани
Северной русской реки.

Вот у обрыва песчаного
Заводь с названием Лось.
Словно родиться мне заново
В этих краях довелось.

Сколько дорог ни исхожено,
То, что на долю дано,
Камешком гладким положено
В светлую отмель на дно.

Неумолимо течение
Где-то проходит над ним,
А водяные растения
Стелют зеленый свой дым.

Вот и туман, застилающий
Рощ и лугов окоем,
Вот и закат, догорающий
В сердце вечернем моем…

Трав духовитых дыхание,
Берег, стрекозы и зной,
Даже в минуты прощания
Вы остаетесь со мной.

Нет вам ни срока, ни времени,
Памяти добрые сны,—
Навек от русского племени
Вы мне в наследство даны!

Я пью, друзья, до дна. Я пью из хрусталя,
Седого столько лет от встреч, разлук, свиданий,
Приятельских пиров и гордых восклицаний…
Я пью, прощальный тост с содружеством деля.

Вино Грядущего отныне бродит в нас.
Пылай, старинный прах, вставай костром высоко!
Я, сверстник Октября и современник Блока,
В твое лицо взглянуть хочу в последний раз.

Тебя ль, о век отцов, корить за то, что ты
Порою был жесток, порою прост и пылок,
Что шелестом бумаг и лязганьем бутылок
Ты ограждал себя от грозной пустоты?

Ты мил мне юностью, не ведающей зла,
И я любил твои наивные пристрастья:
Охоты и балы, запретной встречи счастье,
Горячку и озноб зеленого стола.

Какой-то тайный смысл неоспоримо есть
В девичьих дневниках, в скитании без цели,
В бессоннице стихов, в мальчишеской дуэли,
В сухом, как взвод курка, и четком слове честь.

Мне грустно, что теперь не надо похищать
На тройке бешеной невест голубоглазых,
Что в рудники Читы, в картежный полк Кавказа
Нам больше не пришлет благословенья мать.

Что не умеем мы поверить до конца,
Как Герцен некогда, огню высокой клятвы,
Что, ратуя со злом, не собираем жатвы
Раздумий дедовских, не носим их кольца.

Что слишком горек нам гусарской трубки дым,
Что уж не любим мы чувствительных прогулок
И писем юности на дне своих шкатулок,
Как и заветных слов, уж больше не храним.

Жил этот странный век, надеждами дыша…
Но есть всему черед, времен круговращенье,
И холод поздних лет нам обостряет зренье,
И, словно старый сад, растет у нас душа.

Мой день глядит в зарю. Мне прошлого не жаль,
Но поднял я бокал за право человека
Любить отцовский дом, закатный гребень века
И вместе с ним разбить заздравный свой хрусталь.

Ты пришел откуда?
Как тебе я рад,
Вереск Робин Гуда,
Верный друг баллад!

На груди болота,
Прячась под кусты,
В память Вальтер Скотта
Розовеешь ты.

Вот бы жарким летом,
Расстегнув камзол,
Сесть мне с баронетом
За дубовый стол!

Пусть жужжит с опушки
Залетевший шмель,
А в тяжелой кружке
Золотится эль…

Я вернулся в детство,
В мир заветных книг,
И беру в наследство
Там, где брать привык.

Стану ли жалеть я,
Что вот в этот час
Полтора столетья
Разделяют нас?

Времени не стало
Для моей мечты.
Всё она сказала.
Что же скажешь ты?

Ну как же я тебя найду?
Ведь мир не так уж прост.
Найди единую звезду
Средь миллиона звезд!

Для взора все они равны,
Но есть средь них одна,
Ровесница моей весны,
Прозрачная до дна.

Что свет чужой, чужая тьма,
Когда к ней нет пути…
Вот если бы она сама
Могла меня найти!

Пускай подаст мне тайный знак,
Поможет отгадать.
Тогда б я мог сквозь этот мрак
Ее сестрой назвать.

Среди бесчисленных светил
Мы, путь свершая свой,
Вошли б в круженье вечных сил
Звездой, двойной звездой!

Бывает так, — слабеет тело
И тают годы, словно дым,
А сердце… нет, не постарело,
Осталось тем же, молодым.

Непостижимая загадка!
Ну что ж! Охотно признаю
Все нарушения порядка
В извечно слаженном строю.