Эдуард Гренье
Люблю я цветенье глициний,
Чьи пряди, качаясь, висят,
Созвездий люблю светло-синих
Влекущий пчелу аромат.
Глициния сердцу знакома,
Всегда обвивает она
Крыльцо деревенского дома
И тайного смысла полна.
В ней прелесть старинной эмблемы
Того, что мы счастьем зовем.
Она ведь достойней, чем все мы,
На зло отвечает добром.
Когда ты сломаешь небрежно
Душистую ветку — в ответ
На месте излома свой нежный
Опять она выбросит цвет.
Двойной в ней завет для поэта:
Как эти простые цветы,
Обиды жестокого света
Встречай равнодушно и ты.
Бедой поразит ли нежданно
Тебя человек или рок —
Пускай из мучительной раны
Распустится песни цветок!
Так были счастливы мы в комнате чердачной,
Когда стучал к нам дождь и ветра длился вой,
А в кресле у окна декабрьской ночью мрачной
В сиянье глаз твоих я уходил мечтой!
Легко трещал фитиль. На угольях вскипая,
Мурлыкал песенку ворчливый котелок,
И легких саламандр крутящаяся стая
Плясала в очаге под колдовской смычок.
Не дочитав роман, упавший на колени,
Ресницы опустив, дремала ты. А я —
Рука в твоей руке — мечтал о днях весенних,
И возле ног твоих была душа моя.
К нам приходящий друг уже с порога слышал
Дыхание любви и счастья без конца…
Здесь, в этой комнате, почти под самой крышей,
Гостеприимный кров нашли себе сердца.
Потом зима прошла. И, распахнувши окна,
Весенний ветерок нас разбудил с зарей,
И в поле, где туман клубит свои волокна,
Где дышат тополя, бежали мы с тобой.
То было в пятницу. На праздничной неделе
Погода, помнится, прекрасною была.
Среди крутых холмов, где вербы зеленели,
Мы пили океан сиянья и тепла.
И, утомленные весенним солнцем, скоро
В траве, уже густой, присели отдохнуть,
Вдыхая синеву свободного простора,
Следя, как облака плывут в далекий путь,
И вот, плечо к плечу, не проронив ни слова,
Когда лазурная сияла солнцем высь,
Уж я не знаю как, в порыве жизни новой
Мы губы сблизили и крепко обнялись.
Лиловый гиацинт, с фиалкою сплетенный,
Всей свежестью весны дышал нам в этот час,
И видели мы с ней: с лазурного балкона
С улыбкой сам господь глядел тогда на нас.
«Любите! — он шептал. — Чтоб сделать вам приятной
Тропу, где вы вдвоем идете средь полей,
Я рядом с ней постлал ковер травы и мяты.
Целуйтесь же еще! Я отвернусь… Скорей!
Любите! Ветерок, качающий пшеницу,
Шумящий над водой в каштанах молодых,
И звезды, и цветы, и пенье птиц родных
Для вас я в дни весны заставил возродиться.
Любите всей душой, пока пылает кровь,
И если по сердцу вам этих дней цветенье,
В знак благодарности ко мне, про восхваленья
И про псалмы забыв, — целуйтесь вновь и вновь!»
Когда душой цветка, чья родина Восток,
Пропитан был хрусталь иль черепок из глины,
Ты можешь расплескать на жаждущий песок
Божественный отстой, разбить сосуд старинный.
Волной, бегущею в потоках и морях,
Попробуй смыть его — напрасное старанье!
Простые черепки и даже самый прах
Навеки сохранят свое благоуханье.
Вот так же из груди истерзанной моей
Ушло в сухой песок безрадостных степей
Всё лучшее, что ты зажгла в душе когда-то…
Я не кляну тебя, благословен мой рок!
Бессильны и Судьба, и времени поток
Над сердцем, где живет хоть капля аромата!
Ночь. Ветер ледяной. Снег, обагренный кровью.
Не выпустив мечи, почили без могил
Здесь сотни храбрецов. Кружась, к их изголовью
Слетелись вороны со злобным плеском крыл.
Холодная луна всплывает из потемок.
Над грудой мертвых тел поднялся Гиальмар,
Оперся тяжело он на меча обломок,
И кровь его течет, струя горячий пар.
«Хо-ля! Ужель живым никто здесь не остался
Из этих полных сил, веселых молодцов,
Кто на заре еще пел песни и смеялся,
Горланил, словно дрозд среди густых кустов?
Все, все они мертвы… Мой шлем пробит. Кольчуга
Разрублена, и смят топор мой боевой…
Глаза мои в крови. А там, в тумане луга,
Подобный шуму волн мы слышим волчий вой.
О ворон-людоед! Прошу тебя по чести,
Вспори мне клювом грудь и сердце вырви прочь!
Ты завтра нас найдешь на том же самом месте —
Неси его туда, где ждет Ульмера дочь.
Там ярлы в Упсале сошлись на пир, и влага
Их сдвинутых ковшей стекает через край.
Они поют и пьют. Спеши, ночной бродяга,
Любовь мою найди и сердце ей отдай!
У башенных зубцов, в холодном лунном блеске,
Она стоит, бледна, с распущенной косой,
И в сумерках горят ее венца подвески,
А очи светятся, как звезды пред зарей.
О сумрачный посол, скажи ей, что люблю я,
Что я ей сердце шлю, что, тяжкое, в крови,
Оно не дрогнуло, конец свой близкий чуя, —
И пусть она вздохнет, услышав зов любви!
А я… я мертв уже. Кровь на песок холодный Стекает…
В тишине всё ближе вой волков…
Но, полный юных сил, отважный и свободный,
Я к солнцу восхожу, на пиршество богов!»
1
Во славу Музы время победив,
Художник режет камень вдохновенно,
И под его резцом живет залив,
Вскипает пена.
И, юною пленяя красотой,
Где берега теряются из вида,
Богиней волн и синевы морской
Встает Киприда.
Она плывет в сиянье наготы
По зыбкому лазурному безлюдью,
Встречая моря пенные хребты
Бессмертной грудью.
Нет лент в ее рассыпанных кудрях,
И гибкий стан ей не теснят покровы,
Сияет тело лилией в волнах
Темно-лиловых.
Смеясь, она всплывает на простор,
Где в ярких брызгах чередою длинной
Ныряют, очаровывая взор,
Пред ней дельфины.
2
Средь серых скал в ущелье горном
На неприступной высоте,
В глухой пещерной тесноте
Гефест вздувает пламя горна.
Кузнец прославленный, он бьет
По гулко-звонкой наковальне
И там, в норе высокой, дальней
Железо гибкое кует.
И множатся, пройдя сквозь пламя,
Изделия его руки:
Трезубцы, дротики, клинки
И стрелы с острыми концами.
Киприда смотрит. Ей смешны
Орудия уничтоженья,—
Сильнее их любви волненья
И ею вызванные сны!
Я поднял камешек, и круглый, и блестящий,
Обитый наискось пурпурною каймой,
Обточенный волной, что с пеною кипящей
Из ларчика глубин ты мне швырнул, Прибой.
Столетия его катал ты по раздолью,
Столетия бросал сердито по камням,
Быть может, лишь затем, чтобы с морскою солью,
Как твой заветный дар, он лег к моим ногам.
Склонясь, я взял его, обрызганного пеной,
Дрожащею рукой, движением скупца, —
Сокровищниц твоих подарок драгоценный,
Залог твоей любви и дружбы до конца.
Теперь, когда в тоске порою сердце тонет,
Гляжу на камень я, что мне волною дан,
И кажется в тот миг, что на моей ладони
Грохочет, блещет весь огромный Океан.
