Всеволод Рождественский - Стихотворения

В старинном городке, чья жизнь вам незнакома
И где вы в первый раз, я с детских лет как дома.
Мне каждый камень здесь и каждый домик свой.
Я знаю улиц шум, прохожих шаг ночной,
То быстрый — по делам, то медленный и странный,
То звонкий каменный, то тусклый — деревянный.
Я помню звон церквей, звон детства моего,
Известно мне, куда выходит сквер Гюго,
Знакома эта тень — двойная, без узора —
От башен-близнецов стрельчатого собора,
И тинная река, и круглый мост над ней,
Все улицы, дома, балконы и Музей
Этнографический, и вал эпохи Рима,
В музее щит вождя, кадильница без дыма,
И в зале, где шкафы таинственно блестят,
Пирога с Островов и австралийский яд.
Питаю в этот миг я грустную усладу
Блуждать — пускай в мечте — по городскому саду,
Где скрестится ваш путь с моим путем не раз —
Незримо для души, неведомо для глаз.

В любви — примета каждый случай!
Стрижа стремительный полет,
Ползущая на запад туча,
Снег, ветер, воздух, ясность вод.

И встреча с дубом у дороги
В вечерней мгле — внушает ей
Надежду, страх, огонь тревоги,
Предчувствие счастливых дней.

Так каждый признак неслучайный
Здесь на земле иль в небесах
Сердца живит влекущей тайной —
Иль дарит им невнятный страх.

Но нет сравнений, нет названий
Приметам милого лица
В предчувствии воспоминаний
Или надежды до конца.

То, что впишу я на страницы,
Пройдет, как дни, — за рядом ряд, —
Как небо в тучах иль зарницы,
Как полдня блеск или закат,

Пройдет как жест, улыбка, слово,
Далекий отзвук, легкий след
Еще живущего, былого,
Или того, чего и нет.

Обиды прошлой отголоски,
Грядущий, миновавший день,
Чуть приглушенный стук повозки,
Катящейся в ночную тень,

Пейзажи детства: горы, реки,
Леса в родимой стороне,
Черты, ушедшие навеки
И вновь живущие во мне.

И перед каждою счастливой
Строфой, где след удач иль мук,
То чуть замедленно, то живо
Мне отзовется сердца стук.

Будь осторожен, друг, и, говоря со мною,
Не спрашивай меня, о чем печалюсь я
И почему мой взгляд всегда покрыт слезою,
Всегда опущен вниз в тумане забытья.

Чтобы отвлечь меня от горя и молчанья,
Не вызывай в душе из хладной темноты
Видений прошлого, надежд и упованья —
Минувших радостей угасшие черты.

Нет, лучше назови каскады, солнце, чащи,
Вскипающий прибой, леса в полночный час
И молодой луны над полем серп всходящий —
Весь мир, раскинутый для упоенных глаз.

И дай мне свежих роз: лимонных, белых, красных,—
В их юной красоте мне жизнь пошлет привет,
Затем что форма, цвет и плоть вещей прекрасных —
Единая мечта, в которой грусти нет.

Подростком-девочкой с подстриженною челкой
В свой пансион она ходила каждый день
И на каникулы, когда цветет сирень,
Любила уезжать в зеленой одноколке.

Легко спускается с холма ее гнедой,
Коляска чуть жива (семейство не богато…
Одно из тех семейств, прославленных когда-то,
Где бедность не щадит осанки родовой).

Такими полюбил я школьниц прежних дней,
В чьих звучных именах, восторженно-печальных,
Есть нежность «рококо» и стиль «листов похвальных»
С овальной рамкою из золотых ветвей.

О, Клара д’Элебёз, Виктория Дерваль,
Лаура д’Этремон, Мари де Лавалэ,
О, Лия Фланширэз, о, Бланш де Персиваль,
Тереза Лиммерайль и Сильва Лабулэ!

Я думаю о вас, чей милый голос слышен
Сквозь частую сирень в поместьях до сих пор,
Кто любит яблоки и вкус неспелых вишен,
Сквозной узор ворот и подметенный двор.

Вы проведете жизнь в домах гостеприимных,
Где вилки и ножи беседе в такт звенят,
Где в окнах виден пруд, а из-за тучи дымной
В стекло оранжерей бьет розовый закат.

Потом в свой час зажгут вам свадебные свечи,
И молодой сосед (он нежный был жених)
В постели целовать вам будет грудь и плечи,
Да поджидать детей, «умея делать их».

Свой запах, родина, ты в яблоко вложила…
Закрыв глаза, его слегка я надкусила,—
И вот, мне кажется, стою в траве густой,
Где с моря ветерок едва смягчает зной.
Тенистых тополей шумят здесь вереницы,
Присев на изгородь, щебечут звонко птицы,
И слышно, как волна на отмель прилегла…
Так, с яблоком в руке, в поля, где даль светла,
Из сада я иду калиткою знакомой
Под перекладиной с нависшею соломой.

Как часто в золоте и в багреце листвы
Стояла я одна, в потоке синевы,
С румяным яблоком, закрыв глаза, впивая
Его прохладный сок, Нормандия родная!..
Да, я больна тобой, о родина моя,
И в запахе твоем пить вечно буду я
Давно минувших дней невинное наследство.

Неистребимы в нас воспоминанья детства!

Изваяна ножом, вслед за бушпритом черным,
Она, девичий лоб подставив всем ветрам,
Свой начала полет. Как полотняный храм,
За ней могучий бриг скользит рабом покорным.

Морская синева горит в глазах у ней,
А ноздри полнятся бодрящей свежей солью,
Она летит вперед, к безбрежному раздолью,
Глотая жадным ртом дыхание морей.

С тех пор как в первый раз, разрезав вал белесый,
Покинул новый бриг родные стапеля
И взвились паруса по мачтам корабля,
«С ней хоть на край земли!» — воскликнули матросы.

В тот день с Неведомым вступила в брак она,
И Случай с этих пор ее подстерегает.
К каким она морям и берегам — кто знает? —
В пыли соленых брызг лететь обречена?

Ей видеть суждено вздыхающие волны,
Полудня золото и серебро ночей,
Мечтать о гаванях, заливах средь ветвей,
Когда весь океан вскипает, гнева полный.

Всё испытать в пути: ветров унылый плач,
Жару и холода, экватор, круг Полярный,
И плечи напрягать под ношей благодарной
Сияющих небес на острых пиках мачт.

За чайками летя, скользя вокруг планеты,
В водовороте бурь и в сонной тишине,
Она ведет свой бриг к той сказочной стране,
Куда всегда летят мечтаньями поэты.

И ей неведом страх средь этих волн крутых
Лицом к лицу с врагом, коварным и суровым,
Но не венком она украшена лавровым,
А памятью тревог и бурь пережитых.

Когда, уйдя от бурь в их дерзком постоянстве,
От штиля, что жарой над гладью распростерт,
Она, уставшая, в родной вернется порт,
Вся в ожерелье брызг, как в перлах дальних странствий,

Пусть дольше в памяти тропических зыбей
Живет ее лицо с тревогой неизменной,
Чтоб стать отныне ей последнею сиреной,
Чей взор яснее дня и моря голубей.

О, если б я сама резною Девой стала,
Покинувшею порт на утренней заре!
Я ей завидую, скиталице-сестре,
В обрывках трав морских и веточках коралла.

Я б вызов бросила и штилям и штормам
В сетях Реального, в морях Воображенья,—
Ведь странствия — живой источник вдохновенья,
Они огнем мечты взор зажигают нам.

Как я хотела бы стать Девой-изваяньем,
Чья грудь в купели волн и пены рождена,
Чье сердце радостью насыщено до дна,
А жизнь вся отдана тревогам и скитаньям!