впоследствии появляться в его поэзии все чаще.
С. 191. «Если еще не зажглась над Китаем гремучая точка…» Несомненная отсылка к второму четверостишию ст-ния Ф. Тютчева «Два единства» (1870):
«Единство, – возвестил оракул наших дней, –
Быть может спаяно железом лишь и кровью…»
Но мы попробуем спаять его любовью –
А там увидим, что прочней…
Все стихи этого цикла, за исключением одного зимнего, написаны в конце
весны – начале лета 1978 года. Книга построена на столкновении нарастающего внимания к внешнему миру с напряженным интересом к тайнам внутренней жизни. Это столкновение подчеркивают сквозные темы и присутствие в нем стихов с одинаковым названием.
С. 191. Аквариум. Это чрезвычайно важный и многозначный образ лирики Кривулина. Образ стеклянной тюрьмы, где воздух замещен водой и населен тенями прошлых жизней, смутный «мир, отрезанный от слуха», «стеклянный ящик заднего ума» и кунсткамера «прошлого столетья», куда перемещается сознание поэта и где он чувствует себя свободней, чем в духоте современной жизни, неоднократно возникает в стихах 1970-х гг. См.: «Град аптечный» (1974); «Стихи на день авиации и космонавтики»(1975); «Все оставили нас. Даже сами себя оставляя…» (1976) из цикла «Эдем» (с. 163 наст. изд.).
С. 192. Сестры («Тишина ожидания, и тишина, когда»). Кроме очевидной отсылки к пьесе «Три сестры» А. Чехова, сквозь текст ст-ния просматриваются еще два «подмалевка»: «Александрийские песни» (1904–1905) М. Кузмина («Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было…»), и нерифмованный стих, ритмически близкий к стихам этого цикла: «Когда утром выхожу из дома, я думаю, глядя на солнце…» (1904), и реальный пейзаж парка Александрия между Петергофом и Стрельной (в частности, существовавшая в парке детская водяная мельница). Видимо, в этих окрестностях Петрограда – Ленинграда и жили тоскующие по «настоящей» Александрии сестры.
С. 193. Город бездомных людей. Тему этого ст-ния в 1990-е годы Кривулин развернет в своем эссе «Петербургский дом как почва бездомности» (см.: Кривулин В. Проза. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2023). Ангел на шаре и полупроваленный купол… – Имеется в виду фигура ангела на куполе собора Святой Екатерины, см. также ст-ние «Ангел зимы» (с. 34 наст. изд.). …плоское облако над кубистическим клубом… – Скорее всего, имеется в виду конструктивистское здание ДК Ленсовета на Кировском (Каменноостровском) проспекте.
С. 195. Не для излития. Тема оклика и отклика среди всеобщего отчуждения, важная для поэта, становится смысловым центром не только этого текста, но и всего цикла. Если цветы умирают, как люди, – то люди / не умирают, не дышат, не требуют песен… – Отсылка к ст-нию В. Хлебникова (1912):
Когда умирают кони – дышат,
Когда умирают травы – сохнут,
Когда умирают солнца – они гаснут,
Когда умирают люди – поют песни.
С. 198. Четыре отрывка о природе летнего света. В тетраптихе исследуется не столько природа света, сколько природа того и тех, кого он освещает. 1. «Светло. Но самый свет несозерцаем». Я сделался литературной тенью… – Ср. в письме О. Мандельштама к Ю. Тынянову: «Пожалуйста, не считайте меня тенью» (21 января 1937). Так души смотрят с высоты / на помещенья прежние свои. – Ср.: «…Как души смотрят с высоты / на ими брошенное тело…» (Ф. Тютчев «Она сидела на полу…», 1852).
1970-е годы – время увлечения китайской и японской классической поэзией. Массовыми изданиями выходят антологии и сборники переводов, выполненные на высоком профессиональном уровне, многократно превосходящем средний уровень печатной продукции разрешенных советских поэтов. Закономерно, что язык и образный строй средневековых классиков, таких как Басё или Исса, в переводах Анны Глускиной или Веры Марковой значительно больше повлияли на творчество Е. Шварц, Л. Рубинштейна, Дмитрия Александровича Пригова и В. Кривулина, а переводные книги были более актуальным и значительным явлением, чем рифмованная макулатура советских стихотворцев. Проявление интереса и влияния были разнообразными: от открытой игры с чужим материалом (стилизации, подражания, даже мистификации, такие как Арно Царт Е. Шварц) до более прикровенного использования приемов – не только в форме коротких безрифменных пейзажных стихов, но и на глубинном уровне, ослабление цепочек согласования, замена их простым перечислением видимого. Кривулин и в зрелых стихах не раз возвращался к этому опыту, используя омонимические метафоры, заменяя сравнение простым соположением объектов, описание – фиксацией и перечислением. Цикл представляет собой один из первых опытов преодоления классической просодии, к которому он будет возвращаться в дальнейшем.
Короткие нерифмованные наброски сочинялись 1981 году в Крыму. Кривулин подолгу жил там, чаще осенью и зимой, в доме Волошина, близко общаясь с его вдовой и хранительницей дома, Марией Степановной, или у приятеля Владимира Зеленского, купившего в Старом Крыму татарскую саклю, а также у знакомых в обсерватории в Ялте. Пейзажи и реалии Крыма – горы и море, яшмовое яйцо и софора – способствовали сочинению созерцательных стихов, освобожденных и от ленинградской серости, и от классической просодии (см. в ст-нии «дул ровный ветер…»: «как мертвецы / слова завезенные мною / из литературной столицы…» Вернувшись в Ленинград, Кривулин продолжил и закончил цикл. Переписывая его набело в записную книжку, пронумеровал тексты от 1 до 12, и затем в обратном порядке. При издании машинописного сборни-
ка скрепил листы в той же последовательности, с двумя обложками в начале и в конце. Надпись на них одинаковая: «Зеркальные грани счастья. 24 стихотворения. Ленинград. Октябрь 1981». Дочитав до середины, книжку следовало перевернуть на 180° и читать с другой стороны, пока «крымские» и «ленинградские» ст-ния опять не встретятся.
С. 204. 12. «окончены стихи – три, девять, сорок дней» Кривулин почти физически ощущал отчуждение написанного текста от автора, момент, когда разрывалась связь между словами и тем, кто их написал, и ст-ние начинало жить по своим законам, подчиняясь воле читателя в той же мере, что и поэта. Отчасти из-за этого он никогда не правил старые стихи, не переделывал их, и в очень редких случаях возвращался к текстам, оставшимся недописанными. когда никто не помнит ничего – Еще одна ключевая мысль, к которой поэт неоднократно возвращался (см. цикл «Кто что помнит» (1982), ст-ние «Никто ничего не помнит за давностью лет» и др.).
С. 205. 9. «мало времени» пасхальные красные яйца / где акварелью / синий очерчен кремль / белые серп и молот – Отсылка к чрезвычайно популярной в кругу диссидентской среды песне Юза Алешковского «Советская Пасхальная» (1961).
С. 207. 6. «встретимся на углу» встретимся на углу / Дзержинского с Гоголем / около дома / Пиковой дамы / говорят / там-то их лечат / там лечат –
В доме княгини Н. П. Голицыной (ул. Гоголя, 10) – прототипа Пиковой дамы А. Пушкина – после октябрьского переворота размещались различные медицинские учреждения: в 1920-е гг.
