Мельхиор и Гаспар видели, как он погрузился в пучину и скрылся в ней.
Но тут им стало не до наблюдений. Новый бешеный шквал обрушился на караван; померкло солнце, все исчезло в песчаной мгле.
И все же они успели заметить, как кинулась врассыпную, нахлестывая камчой верблюдов, немногочисленная уцелевшая челядь.
— Остановитесь! — кричали короли. — Не бросайте нас!.. Мы все погибнем врозь!.. Стойте, негодяи! Куда вы, милые?.. Есть же у вас совесть?.. Погодите, мы озолотим вас!..
Все было тщетно. Бегство челядинцев не было попыткой к спасению, просто они не могли оставаться на месте.
Было видно, как падают и катятся по земле верблюды, как засыпает песок свалившихся с их спин людей.
Мельхиор и Гаспар спешились и побрели во тьме, ведя в поводу верблюдов.
Они то и дело останавливаются, не в силах одолеть тугого напора ветра. Затем снова идут…
Чудовищным видением из песчаной секущей пыли вынырнул показавшийся громадным, как скала, верблюд с отверстой пастью и мертвым всадником на горбу и пропал в вихре.
68. Как будто густой туман — хотя откуда ему взяться в сухом безводье? — пал на землю.
— Гаспар!.. Король Гаспар!.. — слышен слабый, срывающийся крик Мельхиора.
— Я здесь, мудрейший! — отзывается Гаспар.
— Дайте мне руку. Я ничего не вижу.
Гаспар протолкнулся сквозь вихрь к Мельхиору и подхватил его. Короли продвигаются почти вслепую. Затем что-то изменилось в окружающем пространстве. Они остановились и осмотрелись.
По-прежнему то верхом, то низом задувал сильный ветер, но из урагана они вышли. Незаметно для себя они спустились в ложбину, складка местности служила им защитой.
69. Короли прошли еще вперед и уперлись в каменную преграду. Наверное, где-то здесь находились пещеры, о которых говорил Алазар. О них вспомнил Гаспар.
— Алазаровы пещеры! Они где-то здесь…
Но в густом тумане ничего не было видно, и, прекратив бесплодные поиски, короли заставили верблюдов лечь и сами притулились за их спинами…
Где-то еще свистело и выло, но уже тише, буря пронеслась, только странный сухой туман заволакивал окрестность.
В шевелящейся мути обрисовались какие-то фигуры, обрели очертания и стали Алазаром, Бальтазаром и верным Буяном. Туловище Бальтазара было обмотано веревкой, перекинутой через плечо Алазара, он почти висел на нем. Одежда у обоих была порвана, лица и руки в крови.
Мельхиор и Гаспар с радостными криками кинулись к своему товарищу, с которым мысленно простились.
— Пить! Пить!.. — просит он сухими губами.
Мельхиор протягивает ему свою фляжку. Бальтазар жадно, захлебываясь и обливаясь, пьет. Фляжка пуста, но он еще не утолил жажды. Гаспар дает ему свою фляжку. Алазар отбирает фляжку.
— Нельзя столько пить, — говорит он, — королю будет плохо.
Бальтазар что-то ворчит, злобно поглядывая на Алазара. Похоже, он уже забыл, что обязан ему спасением.
— Видите, он пролил воду, — говорит Алазар. — Его живот уже полон.
— Пусть пьет и льет, — беспечно отозвался Гаспар. — Неужто я для друга пожалею воды?
— Надо беречь воду, — строго говорит Алазар. — Мы еще вспомним о каждой даром пролитой капле. Пустыня жестока к беспечным.
Гаспару не нравится этот выговор, он грозно вращает белками глаз, но подчиняется…
70. В глухой тьме проклюнулась светлая точка. Разрослась, стала шаром, и вот уже взметнулись вверх красные языки пламени. Это Алазар, набрав в пещере разного древесного мусора, разжег костер.
Короли сидят у костра. Судя по остаткам пищи на песке, они подкрепились, но бодрости им это не прибавило. Бальтазар пришел в себя, но вид у него крайне измученный. Его пошатывает, и если бы не дружеская опека Гаспара, он свалился бы в костер.
Алазар подкидывает хворосту. Высокое, сильное, весело бьющее пламя как будто съедает заполонивший пространство туман. Воздух расчищается прямо на глазах, вокруг дивно светлеет.
Вот уже путники отчетливо видят друг друга, затем они видят лежащих верблюдов, темный зев пещеры, о которой говорил Алазар, ступенчатый склон, уходящий в яснеющую даль.
Пространство открывается широко вокруг: барханы в розоватом отсвете заалевшего вечерней зарей неба, прозрачные и тоже с розовым исподом легкие облака. Ветер, дующий теперь слабыми, ласковыми порывами, уносит последние клочья тумана. Воздух снова прозрачен, пространство зримо во все концы, и пустыня уже не кажется такой враждебной и страшной.
Мельхиор сидел лицом к пустыне, спиной к бивуаку. И он первый увидел то, что и мы видим его глазами.
71. Совсем неподалеку от бивуака возникли приветливые строения Белого города. В вечереющем алом воздухе они кажутся несколько призрачными, зыбкими, то словно тают, то отчетливо возникают вновь.
По изморщиненной щеке Мельхиора заструились слезы. Два других короля глядят на него с изумлением.
— Белый город! — говорит Мельхиор. — Разве вы не видите Белый город?
Они недоуменно вглядываются в даль и, похоже, действительно ничего не видят.
— Белый город!.. — повторяет, как заклинание, Мельхиор. — Белый город!..
Теперь и они видят: в синеве и алости прорезается прекрасный Белый город, сверкающий, как снежные вершины высоких гор, такой манящий и такой близкий, что протяни руку — и ты его коснешься.
— Белый город!.. — шепчут потрясенные короли.
Радость преобразила измученное лицо Бальтазара, а простодушный Гаспар вскочил и пустился в пляс.
Лишь Алазар оставался безучастен к общей радости и даже не смотрел в сторону Белого города.
Как ни радовались короли, они все же заметили угрюмую отстраненность Алазара.
— Тебе нет дела до Белого города? — язвительно спросил Мельхиор.
— Я пчеловод, потерявший своих пчел, — угрюмо ответил Алазар. — Я ищу их, а не Белый город.
— Не притворяйся дурачком, — вернулся к старой теме Бальтазар. — Ты прекрасно знаешь, что возвестила Вифлеемская звезда.
— Возможно, догадываюсь, — медленно проговорил Алазар. — В меру своего слабого разума. Но прошу вас, не надо меня упрекать, не надо говорить о Белом городе.
— Ты не смеешь указывать нам! — вскипел Бальтазар. — Кто ты и кто мы!
Кроткое лицо Алазара напряглось и выострилось.
— Я знаю свое место. Но я знаю также, что никакого Белого города нет. Здесь нет. До него еще идти и идти.
— А что же мы видим? — засмеялся Гаспар.
— Игру света и тени земли на горизонте, дрожание не успокоившегося воздуха. Ваше тоскующее воображение построило этот город.
Короли шумно возмущаются.
— Слепой глупец! — говорит Мельхиор. — Это настоящий город из камня, песчаника и глины, рукотворный город, которому суждено стать легендой.
— Прекрасный город, — подхватывает Бальтазар, — наша цель и спасение.
— Так чего же мы теряем время? — вскричал Гаспар. — Надо немедленно в путь, чтобы успеть туда до темноты.
— Вам не достичь его до темноты, — новым, суровым голосом говорит Алазар. — Вам не достичь его, даже если вы будете скакать всю ночь и заморите своих верблюдов. Ваш путь до настоящего Белого города пройден лишь наполовину, и впереди еще немало тяжких испытаний.
— Ты оказал нам некоторые услуги. — Голос старого Мельхиора дребезжит от раздражения. — Но сейчас мы не желаем тебя слушать.
— Он морочит нам голову, — подхватил Бальтазар. — С какой только целью?
— Время не ждет! — воскликнул Гаспар. — В путь, мои высокие друзья, в путь!
Короли засуетились: они понукают усталых верблюдов, не желающих вставать с земли, пинают их ногами, тащат за повод, кричат.
Алазар смотрит на них без всякой обиды, с тихим сожалением.
Что-то случилось в небе, очевидно, солнце закатилось, отсеклись его лучи, и в недвижном сумеречном воздухе погасли очертания Белого города.
— Где ваш город? — раздался голос Алазара.
Короли смотрят (и мы смотрим их глазами) — и никакого города нет в помине — пустынное небо, в котором кончилась красочная карусель.
Усталое разочарование на лице Мельхиора, злое остолбенение на лице Бальтазара, плаксивый ужас — на лице Гаспара.
Обескураженные и враз обессилевшие, короли молча опускаются на землю.
Пламя костра съеживается, со всех сторон подступает печальная ночь пустыни…
72. Ночь. Проснулся Алазар. Лицо его обращено к набитому звездами небу. Взгляд скользит по серебристой россыпи и наконец останавливается на яркой, будто подмигивающей звездочке в созвездии Андромеды.
Алазар долго смотрит на нее, губы его что-то шепчут. Взор туманится. Он подымает руку к небу и со странным выражением, полузакрыв глаза, гладит ее от пясти до локтя — с той нежностью, с какой гладил бы руку милой жены…
73. Как будто разбуженная чьим-то прикосновением, спящая Кана вздрогнула и открыла глаза. Она посмотрела на свою обнаженную руку, перевела взгляд на полуоткрытую дверь, за которой истаивала мгла, а голоса ночных птиц уже сливались с трелями птиц утренних. Воздух сладок и при вдыхании слегка щиплет слизистую оболочку. Кана смешно морщит нос. Она встает и выходит из дома…
