Короли переглянулись. Их глаза тревожно блестели в темноте. Не так рисовался им приход к Мессии. Где пышная свита, тяжело груженные верблюды, статные кони, где золото и драгоценные каменья, где достоинство сильных, богатых и мудрых? Все это можно прочесть на их растерянных лицах. Наконец Мельхиор робко постучал, вернее, поскребся в дверь…
89. В доме действительно не спали. Мария кормила грудью сына, а плотник Иосиф ошкуривал деревянную плашку. Удивленный поздними визитерами, Иосиф, вместо того чтобы просто крикнуть «Заходите!», пошел и открыл незапертую дверь. Увидев пришельцев, он решил, что это нищие, и сказал:
— Мы не подаем, и доме шаром покати.
— Мы не просим, — робко сказал Мельхиор.
— Так кто же вы?
— Мы короли, — прошелестело в ответ.
Мария услышала шебуршню возле двери и спросила мужа:
— Иосиф, кто там?
— Побирушки. — Иосиф усмехнулся. — Они называют себя королями.
— Бедные люди!.. — вздохнула Мария. — Сколько раз ни повторяй слово «мед», во рту слаще не будет. Величай себя хоть императором, дырок на платье не уменьшится. Пусть войдут. Дай им оливок и ключевой воды.
— Входите, небого, — сказал Иосиф.
Короли вошли и замерли на пороге — на них, отвернув лицо от материнской груди, сознательным и серьезным взглядом темных чистых глаз глядел двухнедельный Младенец. И этот пронизывающий взгляд бросил их на колени.
Они ползли к ложу Марии, перестав быть королями, забыв про все свои амбиции, потери, неудачи, страдания от долгого пути, тяжелые разочарования, ибо все состоялось: они увидели Его…
По их изможденным и прекрасным любовью и смирением лицам катились сладкие слезы.
Мария посмотрела на мужа и покрутила пальцем у виска, мол, помешанные. Иосиф развел руками.
— Сколько таких неопасных безумцев бродит по улицам и рынкам Вифлеема! — бормочет Иосиф. — Мне иногда кажется, что люди вообще потихоньку сходят с ума. А вспомни пастухов. Как они таращились на нашего сыночка, будто хотели его съесть. Я даже испугался.
Иосиф насыпал горушку олив на стол, поставил жбанчик с водой, три глиняные чашки и воззвал убогих к столу. Но они не заметили его приглашающего жеста, как вроде не заметили и самого хозяина дома.
Их глаза были прикованы к Новорожденному и Его простодушной Матери.
А потом они отползли к порогу, поклонились лбами в земляной пол, поднялись и тихо вышли, не осмелившись преподнести свои скромные дары, просто оставив их на полу, возле ложа Марии.
Но не стоит их жалеть. Они пустились в путь королями-кудесниками, пришли нищими, назад отправились носителями света Божьего…
Иосиф нагнал их за порогом и почти насильно насыпал оливок в карманы, а Мельхиору, как самому старому и несчастному, всучил медный грошик с дыркой посередине.
— Карман-то не дырявый? — заботливо спросил Иосиф. — Сырку козьего купишь, пожустеришь его деснами. — И скрылся в доме.
— Какие странные люди к нам приходят, — сказала Мария, помогая пальцами лучшему току молока в розовый зев сына. — Они ведут себя так, будто сроду не видели новорожденных.
— Просто он им нравится, — сказал Иосиф. — Крепенький чудный малыш, с чудным личиком.
— Как бы не сглазили! — всполошилась Мария.
— Нет, люди с добром идут…
Иосиф не договорил, наступив на дары, оставленные королями. Он подобрал их с пола.
— Золотая цепочка, — произнес удивленно.
Понюхал пузырек.
— Ладан. Да какой духовитый!
Открыл коробочку, погрузил в нее мизинец.
— Миро. Откуда все это у нищих?
— Наверное, краденое, — высказала предположение Мария.
— Ты права, — согласился плотник. — Нечисто, видать, сработали и боятся, что их схватят с поличным. Вот и подбросили нам.
— Надо скорее избавиться от этих данайских даров. — Мария сильно встревожена.
— Пусть соседи хорошенько уснут и перестанут бегать на двор. Я закопаю их под старой смоковницей, — пообещал Иосиф.
Мария вновь склонилась над сыном, а Иосиф вернулся к прерванной работе.
— Знаешь что, Иосиф, — через мгновение сказала Мария. — Выбрось это сейчас.
Иосиф завернул дары волхвов в тряпицу и вышел из дома…
90. Алазар подъезжает к своей хижине. Пчелы оставляют его и тощим, но бодро жужжащим роем отправляются на пасеку.
Алазар добро смотрит им вслед.
Возле дома ушастый ослик, перестав щипать траву, кивает большой головой вернувшемуся хозяину.
Алазар сходит на землю и направляется к дому. Буян и ослик сближаются и дружелюбно трутся друг о друга мордами.
91. Косой луч солнца прорезает внутренность хижины и освещает сидящую на ложе мать с младенцем у груди. Кто видел мадонн итальянского чинквеченто, тот легко представит себе, как выглядела Кана со своим первенцем.
Она не двинулась навстречу мужу, то ли не веря в правду его возвращения, то ли боясь потревожить младенца, но свинцовая мука ожидания в ее глазах отступила перед бирюзовым светом радости.
И было что-то такое вечное, святое в образе матери и младенца, что Алазару на миг представилось, будто он не оставил паломников, а вместе с ними достиг вифлеемского вертепа. Он опустился на колени перед совершенным образом жизни вечной.
Было долгое молчание, лишь дышали осторожно верблюд и ослик, зашедшие следом за Алазаром в хижину. Затем Кана спросила:
— Ты нашел пчел?
— Да. Но ты была права, я шел не за этим.
В глазах женщины немой вопрос.
— Я не умею объяснить тебе… Сказать: я помог людям?.. Да, но этого мало. «Ты спас легенду», — кто-то шепчет мне на ухо.
— Я не понимаю, — тихо шепчет женщина.
— Я тоже, — признался Алазар. — Ты помнишь, я увидел на дне сосуда — Мать, Дитя… кажется, еще были вол и козы… Те, кому я помог, шли туда.
— Зачем?
Он долго молчал, потом сказал неуверенно:
— За новым сердцем… для нашего сына… для всех нас…
— Я не понимаю, — повторила женщина.
— Я простой парень, откуда мне взять слова? — беспомощно произнес Алазар. — А может, сейчас и не нужно понимать? Доверимся времени… А пока давай просто жить…
Конец
