— Вон как заговорил мой робкий ученик! — Мельхиор улыбается, но в глазах его злость. — А ты можешь привести пример?
— Да! Мы уговорились с женой в одно и то же время смотреть на яркую звездочку в созвездии Андромеды и сильно-сильно думать друг о друге. И что же — в эти мгновения мы видим друг друга и догадываемся, о чем каждый думает, чего он хочет. Я прочел в глазах жены горе и ожидание. Ей плохо, она ждет меня назад.
И тут до Бальтазара, самого нетерпячего, но и самого практичного, дошел не философский, а весьма житейский смысл решения Алазара.
— Это все пустая болтовня, — сказал он резко. — Как можешь ты оставить нас? Ты завел нас сюда, ты обязан нас вывести. Звезда Вифлеемская погасла, и мы не знаем, куда идти.
— Король Бальтазар прав, — авторитетно заявил Мельхиор, в пылу спора упустивший, чем грозит им уход Алазара. — Человек не смеет самовольно бросать ношу, которую возложило на него провидение.
— Я вам больше не нужен, все так же спокойно и твердо говорит Алазар. — Держитесь берега озера. А звезда воссияет опять. Она встанет над Вифлеемом, в когда вы достигните города; она окажется над Соломенной кровлей Божьей хижины.
— Какая самоуверенность! — вскричал Бальтазар. — Тебе что, дано высшее знание?
— Это дано каждому, желающему слышать. Все должно исполниться по пророчеству.
— Ты изворотлив! — сказал Мельхиор. — Этому я тебя не учил.
— Это все правда, — вздохнул Алазар. — Мне нечего больше сказать.
И тут в их спор вмешался Гаспар. Он долго собирался с силами и наконец обрел их.
— Я впервые позволю себе не согласиться со старшими. Мы должны вернуться домой, как и Алазар, хотя по другой причине.
— Гаспар, опомнись! — беспомощно сказал Мельхиор.
— Простите меня, мудрейший, но паломничество наше лишилось смысла. Мы ничего не можем принести Божественному Младенцу. Мы вышли королями, а стали нищими. Наш караван разграблен, верблюды угнаны или пали, дары исчезли. Чем можем мы выразить свое поклонение? У нас ничего не осталось, кроме рубища, прикрывающего наши измученные тела.
— В бедности нет стыда, — возразил Бальтазар. — Пастухи, первыми зашедшие в вертеп, были оборваны, грязны и вонючи, но удостоились великого блага лицезреть Мать и Дитя.
— И это говорите вы, Бальтазар! — всплеснул руками Гаспар. — Вы, такой гордый и самолюбивый! Вы готовы приползти к святой хижине, как жалкий побирушка?
Глаза Бальтазара вспыхнули, но он промолчал. Заговорил Мельхиор слабым, больным голосом:
— Грустно, бесконечно грустно признать свое поражение, но молодой король прав. Мы стали нищими, нам нечего делать в Вифлееме. Провидение было против нас.
— Великие короли, не преувеличивайте своей бедности, — с непривычной раскованностью сказал Алазар. — Неужели у вас ничего не осталось?
— Не тебе судить, — сурово отозвался Мельхиор. — Ведь ты не знаешь тайного смысла наших даров.
— Отчего же? — спокойно и благожелательно произнес Алазар. — Зная мудрость королей, догадаться нетрудно. Дар Мельхиора — золото, дар Бальтазара — ладан, дар Гаспара — миро.
— Как ты узнал об этом, юноша? — озадачился Мельхиор.
— Ваши дары должны восславить три ипостаси Мессии: короля, человека, Бога. И вы можете осуществить свой высокий замысел.
— Ты соришь словами.
— Что осталось у вас, высокочтимый Мельхиор?
Мельхиор показал тоненькую золотую цепочку.
— Что у вас, почтенный Бальтазар?
Бальтазар показал коробочку с ладаном.
— У вас, добрый Гаспар?
Гаспар показал пузырек с миром.
— Господь, явившийся в мир, не нуждается в богатстве, ибо не для богатых Царство Божие. Конечно, цепочка пригодится бедной семье, но золото Мельхиора лишь символ, знак, а слитки и россыпи не нужны Высшему Существу.
— Дни, проведенные возле нас, не пропали для тебя даром, славный юноша! — вскричал повеселевший Мельхиор. — Ты сам не знаешь, как ты поумнел.
— И ладан, и миро, — Алазар поклонился, — не более чем знаки. Найдется кому кадить Богочеловеку и кому умаслить Ему главу и усталые члены.
— А ведь он прав! — вскричал Гаспар. — Как мы сами не сообразили!
Бальтазар поморщился на эту простодушную реплику, но чувствовалось, что он согласен с Гаспаром.
— Ну что же, — вновь обрел свою важность Мельхиор. — Теперь, когда мы во всем разобрались и приняли решение, я вновь от лица троих повторяю свое приглашение, Алазар. Идем с нами, — он чуть помолчал для значительности, — как равный с равными.
— Да разве я могу претендовать на равенство с королями! — воскликнул Алазар. — Если я и король, то пчелиный, да и в том сомневаюсь. Вы верны своему долгу, я — своему. Вам я больше не нужен, вы — у цели. А мой путь ведет назад.
— Ты обедняешь свою жизнь, Алазар, — без обычного гонора, а просто и душевно сказал Мельхиор. — Ты соприкоснулся с высшим, как же можешь ты стремиться вниз? Не думай, я понимаю, ты хочешь прочно стоять на земле, но ведь есть небо.
— Это сильные слова, король Мельхиор. Но у каждого свое небо. Я не уклонился от службы провидению. Встал и пошел, как праотец Авраам, неведомо куда. Мой путь оказался короче, и прошел я его до конца. Эта песня спета. Теперь во мне звучит другая песня — семьи, очага, отцовства. Я прощаюсь с вами, великие короли, навсегда. В вечности мы не встретимся.
Алазар низко-низко поклонился, свистом позвал верблюда, вскочил на него и поскакал.
— Прощай, Алазар!.. Прощай, друг!.. — крикнул вдогон Гаспар.
Мельхиор поднял руку, словно благословлял Алазара.
Бальтазар отвернулся…
84. Темная ночь. Короли понуро бредут следом за последним верблюдом вдоль озера, отражающего слабый свет звезд. Похоже, они опять пали духом, головы потуплены, ноги едва волочатся…
85. Утро. Алазар отдыхает у бочажка с водой. Рядом Буян пощипывает жесткой губой колючку. В воздухе кружится, словно танцуя, пчелиный рой.
— Я все-таки хочу знать, почему вы улетели? — говорит Алазар пчелам. — И почему вернулись?.. Я ничего не понимаю. Люди называют меня вашим королем, но какой я король? Скорее, слуга, к тому же нерадивый… А ваш настоящий король… он умер или вы его убили?
Пчелы не отвечают, продолжая свой приветливый танец.
— Вы же умные, куда умнее меня, — не успокаивается Алазар. — Что все это значило?.. Знамение?.. Тайна?..
Ничто не меняется в кружащемся пчелином строю.
— А если тут другое, вполне житейское? Сосед сунул какую-то гадость в улей, а вы такие отзывчивые на все: на запахи, на шумы, на свет и темноту. Бедный старый король умер, а вы улетели…
Пчелы жужжат громче, и танец их становится более бурным.
— Кажется, я угадал?.. — смеется Алазар. — Надо лучше следить за ульями. И за соседом. Он глуп, ленив и дьявольски завистлив. А может, помочь ему стать хорошим пчеловодом, и он перестанет вредничать?..
Веселый танец пчел…
86. Короли бредут по берегу озера. Накатываются волны на песчаную отмель. Их пена фосфоресцирует. Однообразный шум укачивает, усыпляет путников, и они бредут как во сне.
Внезапно они очнулись, потому что замолкла колыбельная воды. И тут со страхом обнаружили, что светящаяся оторочка исчезла. Озера как не бывало.
Опять во все стороны простиралась черная безнадежная пустыня.
Бедные путники всполошились.
Мельхиор. Куда идти?
Гаспар. Озеро нам изменило!
Бальтазар. Не озеро, а хитрый Алазар нам изменил.
Гаспар. Неправда!
Бальтазар. Он заманил нас и бросил. А сам спешит к святой колыбели, чтобы присвоить себе всю честь.
Мельхиор. А я было поверил в него!
Гаспар. Неужели и он обманщик?
Бальтазар. Плебеи все испорчены до мозга костей.
Мельхиор. Какое падение нравов!
Гаспар. Я задушу его собственными руками!
Мельхиор. Силы небесные! Что это?.. Нет, смотрите правее. Неужели опять галлюцинация?..
Нет, то не было галлюцинацией: в небе стояло прекрасное светило — святая Звезда Вифлеема.
Была долгая пауза, затем раздался голос Гаспара:
— Прости нас, Алазар!..
87. Бодро несет Буян Алазара, и уже вдали виднеются кровли его родного селения. Рой выпущен на свободу и золотистой сеткой несется впереди своего хозяина…
88. Сияет на небе Вифлеемская звезда.
Три короля вступили в город. За последние дни они еще больше поизносились, обхудали, почернели от жгучего солнца (последнее не касалось Гаспара, его темная кожа скорее посветлела).
Чем ближе к месту назначения они подходят, тем ниже опускается звезда к заветному жилью.
И вот она стоит над соломенной кровлей бедной хижины.
Кругом все спало: дома, деревья, кусты, но в этой хижине из-за неплотно притворенной двери пробивался свет.
