— Сердце бьется, — сказал он, — но слабо, слабо.
Гаспар тоже склонился над Бальтазаром и начал массировать ему сердце сильными, ласковыми пальцами.
— Жизнь сама распорядилась, — сказал Алазар.
— Хорошо еще, что не смерть, — отозвался Гаспар.
— Все, Буян, — обратился Алазар к своему верблюду. — Привал.
Буян зло оскалился и мотнул головой. Он едва не вырвал повод из рук хозяина.
— Спокойно, Буян! — прикрикнул Алазар. — Ложись!
Но верблюд не хотел подчиниться. Мотая головой, рыча, как дьявол пустыни, он рвался вперед.
— Ложись, собака! — гневно закричал Алазар и, наверное, впервые замахнулся на своего друга.
Из удлиненного глаза Буяна выкатилась слеза, он не привык к такому обхождению. Не переставая скалиться и рычать, он улегся, отвернувшись от Алазара.
И остальные люди и животные без сил повалились на землю…
80. Ночь набита звездами, кажется, они вот-вот осыплются вниз. Лишь Вифлеемской звезды не видно — то ли погасла, то ли скрылась.
Алазар не спит. Его широко открытые глаза обшаривают небесную твердь. Вот он отыскал маленькую, но яркую, словно бриллиант наивысшей пробы, звездочку в созвездии Андромеды и впился в нее взглядом.
Очень смутно, как сквозь густой туман, увидел он свою жену, мающуюся на постели. Она одна, доброй женщины, которой он поручил ее, почему-то нет рядом.
Внезапно Кана перестала стонать. Она глядит в растворенную дверь на яркую, как бриллиант, звездочку в созвездии Андромеды.
Глаза Алазара и Каны встречаются — они видят друг друга. Во взгляде мужчины — любовь и тревога, во взгляде женщины — любовь и укор.
— Тебе плохо, родная? — шепчет Алазар. — Потерпи еще немного. Я скоро вернусь. Мы больше никогда не будем разлучаться. Уж ничто не уведет меня от тебя.
Кана подымает руку и тылом ладони закрывает глаза. Теперь она не видит ни соединяющей ее с мужем звезды, ни, стало быть, Алазара. И ее изображение в его глазах начинает зыбиться, меркнуть, а там и совсем исчезает.
— Кажется, я понимаю… — шепчет Алазар. — Ты не хочешь никакого волшебства. Ты уходишь из моей сказки. Тебе не нужны тайны ночи. Ты вся из простой дневной жизни, и я должен стать таким же?..
Он не слышит ответа, но ответ есть в его собственном сердце…
81. Алазар проснулся, когда солнце уже поднялось в небе. Буяна не было рядом, песок хранил впадину его тела.
Короли спали. Впрочем, с уверенностью это можно было сказать лишь о Гаспаре. Мельхиор и Бальтазар производили впечатление трупов.
С тревогой Алазар подошел к ним и убедился, что они дышат. А вот верблюд Гаспара был мертв.
— Где Буян, где верблюд Бальтазара? — бормочет вслух Алазар.
Он огляделся. Едва различимые следы вели к высокому, как стена, бархану. Алазар вскарабкался на бархан и увидел море. Оно было в нескольких шагах от их бивуака, скрытое песчаным валом.
— Вот почему так бесился Буян! — продолжает думать вслух Алазар. — Привел нас прямо к воде, а ему не поверили. Прости своего глупого хозяина, Буян.
А Буян был неподалеку, вместе с верблюдом Бальтазара он стоял по брюхо в воде, лакая влагу жизни. То было пресное море, озеро, огромный водоем со сладкой питьевой водой!
Алазар сбежал вниз, крича что-то приветственное Буяну. Но обиженный верблюд не отозвался, даже не посмотрел в сторону хозяина.
Алазар окунулся, вздымая брызги, вынырнул; он пил горстями воду и хохотал.
Буян с приободрившимся верблюдом Бальтазара затеяли игры. Они носились друг за дружкой по берегу, с размаху плюхались в воду, валялись, брыкались, словом, наслаждались жизнью…
82. Бивуак. Алазар растолкал королей. Они очнулись не от его настойчивых толчков, а от магического слова «вода».
Короли добрели до воды и погрузили в нее свои измученные тела. Они зачерпывали воду ладошкой, но этого показалось мало, и они стали лакать воду прямо из озера, как верблюды.
Алазар наблюдал за ними с доброй улыбкой. Внезапно он насторожился: в воздухе слышался странный шум, обернувшийся так хорошо знакомым пчелиным гудом.
Алазар вертел головой, как бы пытаясь избавиться от наваждения, но гудящий звук не исчезает.
Алазар таращит глаза — пусто, ничего, кроме дрожащего марева перегретого воздуха. Только над озером выписывает круги большая птица на неподвижных крыльях да барахтаются в воде три короля и два верблюда.
А гуд меж тем становится все отчетливее, плотнее и громче.
— Где вы? — обращается Алазар в пустоту. — Вы здесь, рядом, но я вас не вижу. Вы стали незримыми? Или вы превратились в звук, в музыку пчелиного роя? И ваша песня — награда за мой поиск? Спасибо, мне милы ваши слившиеся в один голоса, но для моего сына это будет очень бедная колыбельная.
И тут он увидел налетающий рой, плотный, как птичье гнездо, его рой, в этом не могло быть ошибки, хотя и сильно поредевший.
Пчелы подлетели чуть не к самому его лицу и принялись отплясывать кружевной танец.
— Что с вами случилось? — спрашивает Алазар. — Почему вы покинули меня?..
Пчелы пляшут, жужжат, он улавливает радостную ноту в их жужжании, но не слышит ответа на свои вопросы.
— Скажите мне так понятно и ясно, как вы умеете это делать, — просит Алазар. — Не хотите?.. Или я отвык от вашего языка, забыл его? А может, вы забыли мою речь в разлуке?.. Мы же не стали чужими? Вы танцуете передо мной, а перед вами танцует моя душа…
Кружевной танец продолжается…
83. Бивуак. Короли умылись, утолили жажду, наполнили свои фляжки, теперь они готовы к продолжению путешествия.
Сейчас они допивают зеленый чай у потухшего костра, впервые допустив в свой круг Алазара, Мельхиор, чередуя глоток чаи с затяжкой из красиво инкрустированного кальяна, Ведет такую речь:
— Мы долго приглядывались к тебе, Алазар, проверяли тебя и пришли к общему выводу: ты эту проверку выдержал.
Алазар глубоким поклоном поблагодарил мудрецов за лестный отзыв и признание его скромных заслуг.
— Провидение послало нам жесточайшие испытания, — продолжает Мельхиор, — это мудро и справедливо. Мы идем к Божественному Младенцу, а оттуда в вечность. Достойны ли избранники такой высокой чести? Все наши спутники или погибли, или трусливо бежали, или, хуже того, оказались гнусными предателями. Один ты не уронил себя, хотя и не принадлежал к числу наших людей. Мы считаем, что ты достоин вместе с нами явиться в Вифлеем.
Мельхиор кончил на высокой ноте, и оба короля выразили согласие с ним: Бальтазар — по обыкновению, сдержанно, Гаспар — шумно и радостно.
Ответ Алазара ошеломил королей.
— Благодарю вас, высокочтимый король Мельхиор, мудрейший из мудрых, от всей души недостойного, но преданного ученика благодарю за щедрое приглашение. Благодарю вас, великие короли и светочи, — повернулся он к Бальтазару и Гаспару и каждому отвесил поклон. — Но я не заслужил этой чести. И не могу принять вашего воистину царского дара.
— Что это значит? — мгновенно вскипел Бальтазар.
— Я уже говорил вам, что не ставил себе возвышенных целей, когда пустился в путь. Я искал своих пчел, сейчас нашел их, или они нашли меня, и должен вернуться домой.
— Что значит «домой», Алазар? — укоризненно сказал Мельхиор. — Сейчас дом праведных там, где распахнулись глаза Божественного Дитяти.
— Наверное, я недостаточно праведен, — возразил Алазар. — И для меня мой дом, где моя жена, которая должна вот-вот родить. Я нужен ей и будущему ребенку больше, чем Вифлеемскому Младенцу. Да, — твердо сказал он, предупреждая возражение Бальтазара. — Мое место возле нее. Она зовет меня. Я видел ее измученные глаза, которые она потом закрыла, потому что сердится на меня.
— Что значит «видел»? — ехидно спрашивает Бальтазар. — Неужели у тебя такое острое зрение?
Похоже, вечные придирки и стойкое недоброжелательство мага вывели из терпения Алазара. Он был покладистый и добрый человек, но с чувством собственного достоинства. Он оставался спокоен, лишь в голосе зазвенел металл:
— «Видеть» значит «видеть» — глазами. Этой ночью я видел свою жену, как и почти все предыдущие ночи.
Это задело Мельхиора.
— Мы тоже умеем видеть то, чего видеть нельзя. Мои спутники, короли Бальтазар и Гаспар, видят на земле, а я вижу на земле и в небе. Но мне нужна труба, Бальтазару — порошки или курения, Гаспару — зеркала. Без этих приспособлений никакое волшебство невозможно.
— Я не волшебник, — говорит Алазар. — Да, я начал учиться тайноведению, но с этим покончено. Я больше не верю в волшебство.
— Во что же ты веришь? — спросил Мельхиор.
— Верю в воображение и чувства. Курения, зеркала и прочие средства служат лишь для возбуждения собственных чувств человека и его фантазии, обычно дремлющих в нем.
— Вон как заговорил мой робкий ученик! — Мельхиор улыбается, но в глазах его злость. — А ты можешь привести пример?
