которых нет двух одинаковых, 350 статуй святых. Настоятель требует, чтобы каждую из этих статуй ежедневно мыли водой и молоком. Более того, у статуи, как и у человека, есть чакры. По утрам и вечерам чакры статуй следует натирать смесью сандала и шафрана. Лишь после того, как все истуканы вымыты и натерты, послушникам разрешается приступать к медитации. Медитировали и мы. Монах пел мантру; акустика храма преображала слог «Ом» в отголосок набата. Нам наказали следить за дыханием. Вдох-выдох, вдох-выдох. Оммммммм. Казалось, за моим дыханием слежу не только я, но все триста пятьдесят святых, а заодно — Брахма, Шива, Вишну, Индра, Кали, Лакшми, Ганеша, Гаруда, Хануман, Дурга, Нараяна, Бадарайяна, Капила, Патанджали, Канада, Гаутама, Джаймини, Шанкара и Рамануджа — пантеон богов и философов Индии. Все они, прикидываясь эхом, подпевают монаху. Я слушаю этот хор и попутно вспоминаю, что веданта, чей лейтмотив — переход от множества к единству, определяет аватары как состояния души Единого; одно переходит в другое и, соединяясь, дает третье. Я теряюсь в этом лабиринте отголосков, а когда выныриваю и открываю глаза, обнаруживаю, что нахожусь уже в другом храме, где нет обезьян, зато есть крысы, целые полчища крыс. Это храм Карни Маты.
Первый крысиный храм был воздвигнут примерно тогда же, что и Ранакпур. Согласно преданию, Карни Мата, святая подвижница из касты чаранов, заключила сделку с богом смерти Ямой после того, как ее пасынок Лакхан утонул в пруду. Смилостившись, Яма согласился воскресить мальчика в теле крысы, но при одном условии: отныне каждому из потомков Карни Маты придется прожить жизнь в обличье крысы, прежде чем перевоплотиться в человека. С тех пор в Раджастане строят крысиные храмы. Впрочем, крыса считалась священным животным и до Карни Маты: она служит транспортным средством слоноподобному богу Ганеше. Крысиному храму, который мы посетили, около трехсот лет. Мраморный фасад, серебряные кованые двери, пол в шахматную клетку, архитектурный стиль Великих Моголов. В храме живут двадцать тысяч крыс. Посетители ходят босиком (если одна из крыс пробежит по вашей ноге, это считается доброй приметой). Иные отчаянные бхакты даже грохаются оземь, чтобы крысам было легче на них взобраться. Или пьют воду и молоко, в которых плавали крысы. Говорят, за триста лет не было ни одного случая отравления или заражения какой-нибудь иерсинией [180]. Наоборот, крысиная вода лечит все болезни. Священник, которого называют панда-джи, щуплый неприметный человек в белом дхоти, благословляет прихожан, нанося на межбровье мазок красной пудрой, и выдает каждому по волшебной нитке. Нитку надо обвязать вокруг ветки дерева, растущего у входа в храм. Если при этом загадать желание, оно непременно сбудется. Судха встает в очередь. Когда подходит ее черед получить благословение, она протягивает панде кулек с ломтиками кокоса. Тот бормочет какое-то заклинание и возвращает ей кулек со словами: «Богиня поела, теперь и ты поешь». Мажет межбровье, но нитки не дает. Где же нитка, панда-джи? Человек в белом дхоти отвечает ей долгим взглядом, в котором читается что-то неопределенное. Всеведущая жалость, монашеская отрешенность или, может быть, признание старого брахмана из рассказа Салмана Рушди: «В бессмертную душу я не верю, но я не верю и в то, что мы только мясо да скелет. Я верю в смертную душу, в бестелесную квинтэссенцию человека, которая гнездится в плоти, как паразит, процветает, пока мы процветаем, и умирает, когда мы умираем».
— Где же нитка, панда-джи, почему мне не дали нитку? — обиженно повторяет Судха.
— Потому, — произносит он наконец, — что ты, дочка, издалека приехала. Если твое желание сбудется, тебе надо будет вернуться и развязать нитку. А как ты вернешься? Когда еще приедешь к нам из своей Америки?
От этих слов глаза у Судхи увлажняются. Ей хочется исповедаться. В Америке у нее есть сын. Она хотела троих, даже четверых детей. Но после родов были осложнения, и в конце концов ей удалили матку. После этого она много лет не могла заставить себя прийти в храм. Но сейчас ее сыну уже пятнадцать лет, она за него боится, хочет, чтобы он был защищен.
Пока она рассказывает, я пячусь к выходу, следя, чтобы по ноге не пробежала крыса. У меня нет сурифобии, но такое количество «белок сабвея», как их называют в Нью-Йорке, смутит кого угодно. Кроме того, меня мучает совесть. Однажды, в мою бытность лаборантом, мне пришлось участвовать в умерщвлении подопытных мышей. В нашей лаборатории их убивали с помощью газа, это считалось наиболее гуманным способом. Помню, как их загоняли в камеру по трое и по четверо; как они сначала метались в поисках выхода, а потом жались друг к дружке, дрожа мохнатыми тельцами, и через минуту этих жизней уже не существовало. В другой раз я выдумал какую-то уважительную причину и был освобожден от дежурства по газовой камере. Но и одного раза хватило на целый месяц дурных снов.
— Можешь быть спокойна, — обнадеживает Судху панда-джи. — Ты свой долг выполнила, пришла в храм, теперь ешь кокос. Богиня присмотрит за сыном.
— А откуда вы знали, панда-джи, что я живу в Америке?
— Так ведь, — панда-джи кивает на меня, — муж-то у тебя американец.
— Алекс? Он мне не муж. Это друг моего брата. Он приехал в Индию по врачебным делам.
— Ах вот оно что… — Панда-джи устремляет на меня свой бездонный взгляд и впервые за все время обращается ко мне. — Возьми этот кокос и покорми крыс.
В удайпурском аэропорту, в ожидании рейса в Дели, мы коротали время за игрой в Шерлока Холмса — беззастенчиво разглядывали других пассажиров, стараясь определить, кто они и откуда. Особенно привлекла наше внимание одна странная пара: морщинистая старуха в традиционном сари и молодая афроамериканка. Они сидели на другом конце зала ожидания, оживленно о чем-то беседуя. Кто они друг другу? Никто? Просто разговорились в ожидании посадки? Не похоже: вокруг них полно свободных мест; незнакомые люди не стали бы садиться рядом. Свекровь и невестка? Сандип отверг эту версию, объяснив, что индийцы почти никогда не сочетаются браком с африканцами; для них это такое же табу, как жениться на мусульманке. Третья попытка: обе женщины — работницы НГО. «Экономическое развитие с помощью кустарных ремесел». Что-нибудь в этом роде. Это звучит более правдоподобно, хотя индианка скорее похожа на домохозяйку, чем на сотрудницу НГО. Ну, может быть, ее роль — это как раз те самые «кустарные ремесла». Плетение корзин, например. А афроамериканка — координатор проекта. И все же нет, не то. Если бы дело было
