все то же самое, что мы сейчас. А в 1943‐м здесь, на Военно-Грузинской дороге, умерла от голода моя прапрабабушка Марьям. Но об этом я узнаю позже. Как и о том, что Марьям — не только еврейское, но и грузинское имя.
Вот от чего голова кругом: от всех имен и названий, перетекающих из одной истории в другую, заплетающихся самой причудливой и неразборчивой вязью. Инна Кулишова, согласившаяся показать мне главные туристические достопримечательности (Мцхета, Джвари, Шиомгвиме), проводит ликбез, начиная с азов: Картли-Кахетия, Иберия и Кавказская Албания, Колхида, мосхи [202], святая Нино. Сестры Арагва и Кура (то бишь Арагви и Мтквари). Грузинский крест из виноградной лозы, которую, согласно легенде, Нино перевязала собственными волосами. Крепость Бебрисцихе. Монастырь Самтавро, усыпальница царя Мириана III и царицы Наны (IV век). Монашка Серафима, беженка из Абхазии, которая жила у Инны во время войны, проводит нас в монашескую трапезную, угощает аджапсандали. Рассказывает про распорядок дня в монастыре: подъем в четыре утра, с пяти до семи молитва, с семи до одиннадцати послушание (у каждого свое, Серафима делает дизайн и верстку для монастырского бюллетеня), в одиннадцать — трапеза, потом работа в саду, в пять вечера — вторая трапеза, во время которой игуменья читает псалтирь, потом опять молитва… «В Мцхете побывали тысячи и тысячи туристов, а в этой трапезной — только мы». Инна, с которой мы дружим аж с 1996 года, не только замечательный русский поэт, но и экскурсовод каких поискать. Досконально знает историю Грузии и места, куда без нее не попасть. Например, Атешга, зороастрийское капище V века, проникнуть в которое можно только через частную квартиру в Бетлеми (вход — через гостиную).
Мцхета, Джвари, Зедазени. «Не бойтесь протоптанных троп, они не зря протоптаны». Но меня, как и Гандлевского, тянет на край света. И тут на выручку приходит радушный Алик Дарчиашвили. Взял напрокат внедорожник и повез нас в труднодоступные дали: Пшавия, Хевсуретия — до самой Чечни. Давно забытая юношеская романтика: экспедиция, глушь, палатки. Совсем как у Гандлевского в «Трепанации черепа» или в ранних стихах. «Много все-таки жизни досталось мне». Пшавия — лес, а Хевсуретия — горы. Не горная пустыня, как на границе с Азербайджаном, а полный драматизма пейзаж с остроконечными пиками, перевалами, взмыленными каскадами горных рек. Горы, покрытые растительностью, словно зеленым бильярдным сукном. Отары овец на склонах, издали похожие на лишайник или на муравьиные личинки. Поросшие лесом кручи, на вершинах — языки снега. Склеп, полный черепов и костей: сюда приходили умирать зараженные чумой предки хевсуров (по одной из версий — тамплиеры?). Едешь по серпантину, навстречу — местный житель на белой лошади. Хахмати — деревня в два дома, там живет охотник с семьей. А дальше, на много километров, ни души. Какова численность населения Хевсуретии? «Может, сто пятьдесят человек, — гадает Алик, — может, двести».
Доехали до границы с Чечней, что само по себе будоражит (Гандлевский скомандовал: «Пулям не кланяться»). На этой границе, недалеко от Аргунского ущелья, находится Шатили, высокогорное село-крепость XII века. Оборонительные башни, строения, словно растущие из скалы. Сверху эти постройки, должно быть, похожи на пчелиные соты. Средневековая крепость, в которой до сих пор живут люди. На деревянных балкончиках развешано белье. Идешь дальше, и выясняется, что эта крепость — огромная, целый город, не менее впечатляющий, чем знаменитые памятники ЮНЕСКО, но тут никакого туризма, никаких брошюр, никаких пришельцев, только местные, живая история.
Кажется, таких мест и не осталось почти. Уж на что труднодоступна малийская Бандиагара, но и она — торная тропа по сравнению с Хевсуретией, о которой в Европе и США никто никогда не слыхал.
Река Аргун — горная, ледяная. Главная чеченская река. Развели костер и устроили пикник на берегу. Мы с Гандлевским даже искупались, точнее, окунулись — «для личной коллекции». Тем временем Алик успел пожарить шашлыки, охладить в реке вино, порезать огурцы-помидоры-сыр, расстелить на земле скатерь и накрыть «на стол»: три тарелки, три бокала. Пир на фоне темной горы, из‐за которой выглядывала другая, более высокая и озаренная лунным светом, словно театральной подсветкой. Остановились в деревенском гестхаусе. Одна комната на всех, три койки в ряд. Оглушительный храп Гандлевского выгнал меня на балкон. Выволок матрац и постельное белье, постелил себе под открытым небом. Утром проснулся с видом на горы. Многопьющий литовец, который выполз общаться с нами предыдущей ночью, уже встал и рассказывает хозяйке, что мы разбудили его своим прибытием и не дали ему выспаться. Позавтракали чаем с хачапури и пошли в поход — в гору, на вершине которой якобы располагалась еще более древняя крепость. На поверку она оказалась просто грудой камней, но само восхождение было прекрасным. Гандлевский радовался вспомненному названию репейника из «Хаджи-Мурата»: татарник. На обратном пути остановились пообедать в той самой харчевне возле родника, где в 1829 году отдыхал Пушкин во время своего путешествия в Арзрум. А в начале 1980‐х Гандлевский, впервые посетивший Закавказье в составе экспедиции, пропил здесь всю экспедиционную кассу. В харчевне дают лобио в горшочках с мчади [203] и пирожки, ради которых люди специально ездят сюда из Тбилиси.
Из других впечатлений: Уплисцихе, городище, выдолбленное в скале в IV веке до нашей эры, одно из первых иберийских поселений и один из трех скальных комплексов Грузии (другие — Давид-Гареджа и Вардзиа), с пещерными капищами и дворцами, храмом солнца и невероятной природой вокруг. То ли буковый, то ли грабовый лес. Каменные своды, перетекающие друг в друга, природный Гауди. А рядом — город Гори, родина Сталина. Дом-музей «отца народов». Человек в кипе, хозяин сувенирной лавки, удачно расположенной напротив главной достопримечательности города, сокрушается: кто-то из туристов разбил выставленную напоказ бутылку «Киндзмараули» в форме головы Сталина. «Ну вот, опять разбили… радикалы!»
Зедазени — монастырь VI века в высшей точке всего нагорья; отсюда Джвари кажется наперстком далеко внизу. «Место моментального умиротворения», как говорит Гандлевский. Дорога к монастырю лежит через самшитовый лес и заросли ежевики, мимо дома-музея писателя Ильи Чавчавадзе. Тут же, под огромным крестом, напоминающим провода электропередач, обосновались какие-то русские сектанты. Неопрятный старик в кафтане и с толстовской бородой отвечает на мой вопрос, как пройти к Зедазени, артиллерийским залпом встречных вопросов:
— А вы вообще откуда будете? Эмигрант? А русский где выучили?
— А вы его где выучили? — отстреливаюсь я.
— Я? — удивляется сектант. — Я-то русский.
— Ах вот оно что. Но живете, как я вижу, в Грузии. Стало быть, эмигрант — это вы. Хорошо, что не забыли язык, рад за вас.
В итоге
