— по-узбекски. «Саша-акя, играешь с нами в футбол?» Куда мне, упитанному, малоподвижному человеку средних лет, тягаться с этими пацанами? В последний раз я играл в футбол почти тридцать лет назад. Но отказываться нельзя. «Сыграю, конечно!» Опозорюсь на весь Ургут. Через пять минут после начала матча пот уже течет с меня ручьями, и все знают, что я мазила, но… продолжают пасовать, и… не может быть!.. я забиваю гол. Через некоторое время забиваю второй. И только тут до меня доходит, что мне поддаются — причем поддаются искусно, так чтобы я этого не заметил. Гостеприимство проявляется во всем, даже в этом.
Ночью Соня отважилась воспользоваться «the hole» и в процессе уронила туда босоножку, о чем незамедлительно сообщила нам с Алкой. «Утром разберемся», — пробормотали мы сквозь сон. А наутро выяснилось, что утерянная босоножка снова стоит у входа в комнату. Оказалось, Соня поведала о своих злоключениях не только нам, но и Садо. В результате Гайрат полез в выгребную яму, выловил оттуда босоножку и потом два часа отмывал ее шампунем. Заодно почистил обувь и нам с Алкой. И что прикажешь со всем этим делать, как благодарить?
На завтрак нас накормили невероятным пловом, который уже успела приготовить Гульчахра (когда же они все встали?). Миша продемонстрировал, как правильно есть плов руками, захватывая щепоть риса и спрессовывая ее о край тарелки. «Кстати, Саша, видишь этот тарелка для плов? — спросил Гайрат. — Нравится такой, да? Я вам купил восемь такой тарелка». Восемь?! «Да, восемь тарелка. Берешь в Нью-Йорк, нормально?»
* * *
История Самарканда начинается чуть ли не с VIII века до нашей эры, когда он служил столицей зороастрийской Согдианы, но от этого периода ничего не осталось, кроме каких-то монет и утвари. Кажется, самым древним из всего, что мы видели в Узбекистане, была крепость Александра Македонского в городе Нурата, куда мы заезжали по дороге в Бухару. Нурата находится в Навоийской области, названной в честь классика узбекской поэзии. А одно из главных произведений Алишера Навои посвящено Александру Македонскому («Стена Искандара»). Так что все вроде бы сходится. Но сама крепость посреди захолустного ПГТ выглядит странновато. Рядом — забор с надписью «I love Sport» (возможно, Александр-Искандар одобрил бы). Развалины древней крепости расположены на вершине холма и больше похожи на курган. Камни, отшлифованные тысячелетним забвением. Так ведь и с большинством античных руин: уже приходится принимать на веру, что это — останки сооружения, воздвигнутого когда-то людьми, а не случайные природные образования или гигантский муравейник. Главные зодчие планеты, как известно, не люди, а именно муравьи.
Но вернемся к Самарканду. В 875 году он ненадолго становится столицей персидского государства Саманидов. В X веке географ и путешественник Ибн Хаукаль пишет о самаркандцах: «Жители города считаются красивыми и отличаются чрезмерностью в щедрости, в чем они превосходят большинство городов Хорасана, так что и это истощило их средства. Самарканд — средоточие утонченных людей Мавераннахра…» И в XXI веке мои наблюдения точь-в-точь совпадают с заметками средневекового географа, и я тоже пишу о невероятной щедрости самаркандцев, Садокат и ее семьи, об их искренней доброжелательности и утонченной обходительности, об интеллигентности, никак не связанной с уровнем образования. Понимаю, что я вижу лишь одну сторону их жизни; что есть и другие, не столь приглядные и приятные, которых я, будучи гостем и к тому же мужчиной, не испытаю. Но моя речь — благодарность. Я путешественник из той части света, где про Узбекистан знают только, что это «one of the stans», дремучее место где-то на краю земли. Кроме того, я уроженец той части света, где узбек — безъязыкий гастарбайтер, которого можно вообще не замечать. «Ты из Москвы, Саша-акя? — спрашивает Миша. И с гордостью продолжает: — А я там был! Москва, Питер работал, еще Оренбург работал…»
В городском парке гуляет шумная компания подростков; половина из них — узбеки, другая половина — русские, видимо из тех, кто здесь родился. Для этой половины, не владеющей узбекским (хотя могли бы и выучить), вторая половина компании любезно переходит на русский. Возможно, кто-то из них, как художник Василий Луконин, с любовью и пониманием запечатлеет жизнь в родном Узбекистане. Я же, путешественник из другой части света, могу лишь поверхностно свидетельствовать о красоте. О чуде света под названием Регистан, о многократных, как эхо, айванах и зефирных куполах, о высоких стрельчатых арках и сводчатых потолках, похожих изнутри на покрытые синей глазурью пчелиные соты. О барсе с солнцем на спине на портале медресе Шердор и об орнаменте, напоминающем «Звездную ночь» Ван Гога, на стене обсерватории Улугбека. О зиаратхане и чилляхане [254]. О минаретах, решетчатых окнах и знаменитых самаркандских дверях, которые режут несколько поколений ремесленников, о поливном изразце и лепных рельефах, о майолике и терракоте, о резных панелях из глиногипса, который здесь называют «ганч», об этих бездонных геометрических орнаментах — предтечах эшеровских фракталов. О садах Тамерлана, усаженных подстриженными, как пудель к выставке, кипарисами. О рыжих холмах, поперченных темной флорой полупустыни. О мавзолеях с гробницами соратников, сыновей и внуков Амира Темура (Амир Темур и его команда), чьи даты правления Садо заставляли зубрить на уроках истории. О руинах Куксарая [255], о мечети Биби-Ханым, о ханаке [256] Улугбека, о медресе Тилля-Кари, о городище Афрасиаб и о городе мертвых Шахи-Зинда [257], о сардобе [258] пророка Даниила, о фисташковом дереве и священном роднике, о комплексе Кусама ибн Аббаса и о только что возведенном мавзолее Ислама Каримова по соседству с еврейским кладбищем. О Сиабском базаре, куда Соня довезла нас на велорикше (после чего рассказывала всем, что «водила в Самарканде машину»). О больших гонках на этих прокатных велорикшах — от мавзолея Рухабад до мавзолея Гур-Эмир и мечети Аксарай. Команда № 1 — Соня, Алка, Садокат, Шохрух и я; команда № 2 — Солижан, Аблайор и Миша. О мантах, которые лепили Гульчахра с Соней, пока Гайрат с Мишей жарили люля. О шахматных и шашечных турнирах на топчане. О вечерних посиделках у них во дворе, когда, несмотря на отсутствие общего языка, за все время не возникло ни одной неловкой паузы. Об их щедрости, гостеприимстве, доброте. О красоте, которой я, объездивший весь свет, никогда не видел и не представлял.
* * *
После Самарканда мы собирались ехать в Душанбе, Миша звонил накануне какому-то Роме (Рахмон? Ромохун? Рустамжон?) и обо всем договорился. «Это наши друзья, они для нас в Душанбе праздник ждет!» Но наутро выяснилось, что у Сони
