нужно это тебе. Ты думаешь, я почему из хирургии ушел? Медицина в Кыргызстане — гиблое дело. Развалили всю систему, теперь ты им уже не поможешь. Ладно, приходи завтра в то же время, еще пообщаемся. У тебя тут небольшой разворот крестца, ну, это я тебе вправлю. — Тут он впервые за весь разговор переводит взгляд на меня, приветливо улыбается. — Жду тебя завтра к часу.
Но на следующий день лекция, которую я должен был читать ординаторам с одиннадцати до часу, сильно затянулась. А Талант, как выяснилось, сам приболел и не вышел на работу.
Прощальный ужин у Иры Кондучаловой, матери Айжамал. За столом, кроме самой хозяйки, Муса с Айжамал и их сыном, Галя и Игорь Лихтеровы. Люди, которых я за время поездки всем сердцем полюбил и по которым уже скучаю в преддверии расставания. Как же быстро пронеслась неделя.
— Ну, ты теперь, пожалуйста, приезжай к нам в Хайфу, — говорит Галя. — Мы тебя будем ждать. Шана аба-а бэ Хайфа. Ты когда в последний раз в Израиле-то был?
— Стыдно признаться: одиннадцать лет назад…
Это было весной 2012 года: первая и до сих пор единственная поездка туда, где жили предки моих предков; туда, где у меня с каждым годом обнаруживается все больше родственников. Впрочем, изначальным поводом для поездки был вовсе не поиск родственников, а свадьба дорогих друзей, Ксюши Климовской и Илюши Файнгерша, в самом центре Иерусалима. Мы прилетели большой компанией: Игорь Шорман, Миша и Вика Погуляевские, Дима Кац и мы с Алкой. «Высадка нью-йоркского десанта». Помню кафешные посиделки в Яффе, шашлыки и израильские салаты, море… Новая, ни на что не похожая часть света. Новая, впрочем, только для меня. Остальные здесь бывали и раньше. Я же, исколесивший Сибирь и Африку, на исторической родине впервые. И все мне в диковинку — эти улицы, дома, трамвай. После бессонной ночи в самолете у меня трещит башка, но сна ни в одном глазу. В арабском районе, куда мы забрели по ошибке, какие-то подростки кричат нам: «Загрита! Загрита!» Что это значит? Значит «закрыто», это они пытаются по-русски сказать, что нам туда нельзя. Тем временем Ксюша сообщает, что сейчас подойдет один ее друг, он знает лучшие арабские фалафельные. «Он вообще все время тусит с арабами, совершенно безбашенный чувак, но очень прикольный». Потом мы попадаем на русско-израильскую молодежную вечеринку, напоминающую эмигрантские дискотеки в Чикаго времен моего детства. Такой же веселый загул, но эти ребята постарше, чем мы были в Чикаго. Они уже успели отслужить в израильской армии и взахлеб травят байки про армейскую службу. Им нравится рассказывать впечатлительным американцам, которые ничего не знают и всему верят. А нам нравится слушать — не потому, что все их истории одинаково интересны, и не потому, что мы безоговорочно верим всему, что нам говорят. А просто потому, что мы здесь и кругом все израильтяне, смуглолицые красавцы и красавицы в идеальной физической форме, и странно, что они говорят по-русски. Как странно и то, что вокруг — на улице, в магазине, везде — одни евреи, свои. Хотя что общего у нас с евреями из Марокко или Йемена? Для них мы с другой планеты, как и они для нас.
Мы идем в йеменский ресторан, там нам подают что-то вполне африканское, как я люблю, что-то вроде фуфу. В автобусе рядом со мной сидит эфиопский парень в кипе и армейской униформе. Тоже еврей, «наш». О проблеме расизма в израильском обществе я уже в курсе, но в данный момент предпочитаю не думать об этом. Я полупьян и полон наивно-восторженных мыслей. Ночью мы гуляем по Старому городу. При тускло-театральной подсветке ощутимей вся древность этих стен, их тысячелетняя история, от которой голова идет кругом.
В какой-то момент нас отлавливают хасиды из Меа-Шеарима. Они требуют от нас подаяние («Цедака, цедака!»), объясняют, что это для нашей же пользы, они делают нам одолжение, потому что, дав им милостыню, мы совершаем мицву [272]. Потом нам встречаются другие охотники за цедакой — на сей раз не хасиды, а просто какие-то оборванцы. Один из них обнимает меня и начинает маниакально трубить мне в ухо: «Give, give, give, give more now, give more, my friend here is a tsadik, he is a great rabbeinu, he will bless you, but you have to hurry, you have to hurry, and givegivegivegivemoregivemore…» [273] В это время его напарник, большой рабейну и цадик, бормочет какую-то абракадабру, не то браху [274], не то еще что. Потом и вовсе переходит на улюлюканье… «Неужели все ортодоксы такие буйные?» — спрашиваю я у Ксюши. «Кто тебе сказал, что они ортодоксы? — отвечает она. — Просто жулики. Ортодокс — это мой брат Овадья. Он вообще хасид».
Хасидский брат Ксюши — не буйный, это уж точно. На свадьбе он чинно сидит в углу, окруженный своими многочисленными детьми. А вокруг — снова веселая неразбериха. Гениальный музыкант Илюша Файнгерш отложил тромбон и ругается с обслуживающим персоналом. При этом обнаруживается, что на иврите он шпарит как настоящий израильтянин, хотя первую половину жизни провел в Москве, а вторую — в Швеции. Вика Островская и Витя Сибирцев рассказывают нам про параглайдинг. Это их страсть. Говорят, что технике полета учатся у птиц. Шорман и Кац тоже хотят «полетать»: они ждут какого-то Хлявича, который должен подвезти наркотик. «Хлявич с наркотиками» превращается в мем, сопровождающий нас на протяжении всей поездки. Только и слышишь от них, что вот-вот приедет Хлявич и все спасет. Доктор едет, едет. Ждут его, как Годо. Раньше Хлявич жил в Нью-Йорке, а теперь — на арабской территории, «в поселениях». Наконец он приезжает с какой-то синтетической травой, от которой у всех курящих глаза сходятся на переносице. Хорошо, что я не по этому делу.
После свадьбы мы всей компанией едем на Мертвое море. Здесь это излюбленный вид отдыха. Трехдневное лежание на сверхплотной воде, оздоровительные массажи, целебные ванны. Плюс — усиленная кормежка и увеселительные мероприятия, ежевечерние дискотеки, экскурсия на Масаду.
* * *
Было ли все это наяву, уже не имеет значения: даже если было, вспоминается как во сне. Иудейская пустыня и Мертвое море, где мы бредем поздно вечером по соляному мысу. На экране мобильника высвечивается надпись «Welcome to Jordan». «А из нашего окна Иордания видна», — шутит Ксюшина мама. И вот ты уже в другом, смежном мире. В Иорданском Хашимитском Королевстве.
— Tell me the story
