Он понимал, что его британские хозяева отходные пути ему не предоставят, а родня Крюка во что бы то ни стало вытащит того за кордон.
Обуху докладывали, что Крюк активно занимается накопительством золота и драгоценных камней. Было очевидно: Крюк готовится бежать за границу, и ему, Обуху, тоже пора «рвать когти». Никаких перспектив в ликвидации советской власти в Литве не предвиделось. Но те фунты, что англичане доставляли Обуху для продолжения борьбы с красными, а он тайно от всех прятал их по только ему известным схронам, были крохами. На четыре с небольшим тысячи фунтов не разбежишься. Этих денег едва хватит на создание окна за кордон. А на что жить там, в мире демократии и комфорта? Поэтому-то Обух ещё весной прошлого года наладил контакты с вором Станиславом Бруяцким, криминальным авторитетом Виленского края Брусом. Не даром, конечно. Брус даром ничего не делал. Обух сдавал ворам полученную им информацию о поставках продуктов в магазины, о возвращавшихся в Вильнюс состоятельных евреях, о ювелирных магазинах и антикварных лавках. Одним словом, был важным наводчиком криминального мира. Взамен Брус подкидывал Обуху кое-какое золотишко.
Но и эта мишура была сущей ерундой. Требовалось что-то существенное.
И оно, это весьма «существенное», появилось в апреле. Его платный агент, молодая полька, телефонистка с городской телефонной станции, а по совместительству и неплохая любовница, сообщила, что сам Слон, командир польского отряда сопротивления, который приходится ей дядей, передал хозяину антикварной лавки Штерну на хранение какую-то старинную и неимоверно ценную золотую брошь, украшенную драгоценными камнями. Требовалось эту брошь любым способом изъять у Штерна. Обух договорился с Брусом о следующем: Брус со своими уголовниками организует наблюдение за лавкой, Штерном и его сестрой и оказывает ему, Обуху, силовое прикрытие. Обух же ищет пути изъятия броши и её продажи. Пятьдесят процентов выручки от продажи броши в советских рублях он передаёт Брусу.
Но что-то пошло не так. Недавно Обуху стало известно об убийстве Штерна и пропаже броши. Брус клянётся, что он здесь не при делах. Он со своими людьми, как и договаривались, если Штерн не отдаст брошь Обуху, только припугнёт антиквара, но «мочить» его не станет. Кто-то втайне и от Слона, и от антиквара с его сестрой, спрятал брошь в лавке, а нагрянувшие милиционеры её обнаружили и изъяли.
Все последние дни Обух находился в мрачном настроении. Он не мог разгадать эту жуткую загадку — кто оставил его с носом? Но он её обязательно разгадает! Разгадает и жестоко накажет обидчика. Правда, теперь надо как-то эту злосчастную брошь изъять у милиции. Он был уверен, что и эту задачу вскоре решит. А сейчас надо думать, как лучше срубить большой куш — очистить и сжечь армейские склады.
Обух, или Витас Костинавичюс, сорокадвухлетний высокий, стройный, физически очень сильный и красивый мужчина, происходил из семьи известного и состоятельного каунасского адвоката. Во время учёбы на юридическом факультете Мюнхенского университета он сблизился с нацистами и по возвращении в Литву организовал подпольную группу сторонников Гитлера. В тридцать девятом он стал агентом СД, а в сентябре сорок первого по настоянию немцев его назначили начальником разведки и контрразведки 7‐го литовского полицейского батальона, отличившегося своими зверствами в белорусском Полесье. На Волыни в сорок втором году батальон охранял дороги от нападений советских партизан, боролся с отрядами польской Армии Крайовой, а в начале сорок третьего в составе группировки генерал-фельдмаршала Паулюса попал в Сталинградский котёл и целиком был уничтожен.
Костинавичюсу посчастливилось, он чудом вырвался из окружения, понимая: попади он в плен, виселицы ему не избежать. В мае сорок пятого, будучи капитаном вермахта и командиром заградительного отряда полевой жандармерии, он сдался англичанам, провёл полгода в британском концлагере для военнопленных, а затем, пройдя ускоренный курс разведшколы в Стонхавене, в Шотландии, был заброшен в Литву и определён в партизанский отряд заместителем Крюка.
По ориентировке МГБ СССР, Обух отличался звериным чутьём и жестокостью, владел всеми видами стрелкового оружия, отлично стрелял, слыл мастером рукопашного боя, искусно метал нож и топор. За ним тянулся длинный кровавый след…
Обух потушил в массивной бронзовой пепельнице сигарету. Он понимал, его долгое молчание раздражает Крюка. Отпив глоток остывшего кофе, ответил:
— Мне кажется, Йонас, нужно подождать. Пусть красные всё перевезут со станции на склады, там мы их и накроем.
Крюк сделал недовольную мину, вновь налил самогон в рюмку и, не закусывая, выпил. Он порывисто встал, быстро зашагал по гостиной. Лицо его побагровело, руки нервно дёргались.
— Неверно, Витас, совсем неверно! — его голос дрожал, переходя на крик. — Надо устроить красным кровавый праздник! Надо уничтожить железнодорожную станцию, состав с локомотивом, взорвать полотно, перебить железнодорожную обслугу! Пусть вся Литва вновь услышит о нас! И Москва тоже!
Обух понимал, шефу не требовалось продовольствие, он вполне довольствовался той данью, что бандиты собирали с крестьян по хуторам и сёлам. Люди в отряде не голодали. Как говорили русские, «были сыты, пьяны, и нос в табаке». Но продовольствие было очень нужно ему, Обуху. Сотни тонн муки, крупы и сахара, тысячи банок мясных и рыбных консервов, сало, постное и сливочное масло, маргарин и многое другое уже были обещаны Брусу. И за всё это богатство он, Обух, должен был получить от воровского сообщества тысячи долларов, золото и камни. «Надо постараться втемяшить в голову этому самодовольному болвану, что нельзя лезть на станцию».
— Послушай, Йонас, нельзя атаковать станцию. Во-первых, даже если мы выведем на дело весь отряд, потери могут быть страшными. Ты ведь знаешь, что станцию охраняет взвод автоматчиков с пулемётами. Наверняка вагон с охраной имеется и в составе. Во время выгрузки охрану явно усилят. Кроме того, не менее роты, а то и две, будут сопровождать колонны машин с продуктами до складов. Сколько людей положим!
Крюк молчал и, ссутулившись, мерил гостиную шагами. Обух продолжал:
— Во-вторых, как мы такое количество продовольствия перебросим через Вилию? Тут нужен целый флот барж с буксирами. Где мы их возьмём? А если и перебросим, где нам собрать столько автомобильного и гужевого транспорта, чтобы всё доставить в наш лес? Не обижайся, Йонас, брать надо склады.
Крюк остановился, выпрямился, поднял обе руки и с деланной радостью объявил:
— Прекрасно! Согласен с тобой, Витас! Вот ты и поведёшь отряд. Всё спланируешь, организуешь, как ты это умеешь делать, и возглавишь операцию.
Обух побледнел. Он лично уже давно не принимал участия в боевых операциях, и ему вовсе не хотелось лезть под пули из-за прихоти и дури Крюка. Да и времени у него не было.
