твёрдый, но не жёсткий, – чувствуется, что человек добр. Но самое главное – свобода!
– В нём есть свобода, – говорит она вслух. – Кажется, будто он парит над землёй.
– Правда? – заинтересовался принц, взял рисунок, вгляделся. – А я думал, почему он так нравится мне?
– Ты будешь рисовать его, пока не найдёшь?
Юноша вскинул глаза:
– Уже нашёл!
Она слегка изумилась:
– Когда же?!
– Вчера. Это он зашивал, – сын указал на шов.
– Тот врач, что помог тебе?
– Да.
– Но вчера ты не сказал мне ни слова…
– Вокруг было много людей.
– Ты уверен, что это – он?
– Абсолютно, мама. Сначала я встретил его на дорожке у прудов и не узнал, – в тот момент у него было другое лицо, немного растерянное. Я подумал, что он потерял свой халат, и предложил ему свою одежду, но потом, когда я упал в воду и он помогал мне, то поразился его голосу. Ты знаешь, голос нельзя передать на рисунке, но я так хорошо знаю этот особенный тембр! Я слышал его тысячу раз здесь, – принц коснулся своей головы.
– Какой у него голос? – спросила мать.
– Мягкий. И твёрдый. Непостижимый! Как у отца. В нём воля и сила. Его невозможно ослушаться.
Юсан-Аминах пристально следила за сыном:
– И поэтому ты захотел, чтобы он стал твоим личным врачом?
– Не только. Он прекрасный врач, и это сразу понятно. Ты бы видела, как он меня зашивал: спокойно, без суеты, и мне ничуть не было больно! А наш лейб–медик тут же вцепился в него, как клещ: «Где вы учились? Откуда приехали?»
Они посмеялись.
– И откуда же? – наконец, спросила мать.
– Мы пока не касались этой темы. Знаешь, невежливо в первый же день задавать слишком много вопросов.
– А он согласился сразу?
– Не сразу. Сначала мы поговорили. Немного, час или два, – принц улыбнулся. – Мы подружились. С ним очень легко, впрочем, как я и ожидал. И ещё: я почувствовал что-то… близкое, родное. И знаешь, мне показалось, что я ему тоже понравился.
Мать рассмеялась.
– Ты не можешь не нравиться! – и потянулась, чтобы погладить Ласоро.
Но сын резко отпрянул:
– Мама!
«Дети вырастают – и не хотят наших ласк, – с оттенком легчайшей грусти подумала Юсан-Аминах. – В их стремлении казаться старше нежность становится ненужной обузой».
Принц размышлял о чём-то, затем поднял голову:
– Мама, ты можешь приказать, чтобы ему приготовили комнату, хорошую, удобную, недалеко от моих покоев? Чтобы я всегда мог позвать его?
– Конечно.
– Но это должна быть не комната слуги, ты понимаешь?
Она смотрела внимательно:
– Чем обладает этот человек, что ты так доверяешь ему?
Сын опять потянулся к рисункам:
– Не знаю. Но ты права: доверяю. Я так давно его ждал, а теперь знаю точно: нас многое объединит.
Мать встала.
– Ты никогда не ошибался в людях, – сказала она. – Даже когда был ребёнком, прекрасно чувствовал, что за человек перед тобою. Помнишь, когда прибыл посол из…
– Васаны.
– Да, из Васаны, и хотел погладить тебя по голове…
– Я укусил его! Помню.
– Сколько неприятностей потом принёс нам этот милый, на первый взгляд, человек! Только тебя он не смог обмануть, – она улыбнулась. – Мира и света, сынок.
– Мира и света, мама!
Выйдя в коридор, Юсан-Аминах тут же распорядилась о комнате для врача, велела обставить её с тщанием и роскошью, а затем, немного подумав, добавила несколько слов. Доверенный императрицы склонился, скрывая улыбку:
– Конечно, я позабочусь, чтобы она была мила и привлекательна.
– И не особенно болтлива, – прибавила мать императора.
Выпрямилась, приподняла край платья; теперь можно продолжить путь: у неё ещё два сына, и обоим нужно пожелать «мира и света».
Сон глубок… Лёгкий, как ветер, безмятежный, как облака. Миры расступились и дают мне пройти. Меня ждёт новый дом. Чудо, о котором просил, которого ждал! Но вместе с приобретением в душу вошло опасение: а дом ли? Не заблуждаюсь ли я? Мы так часто спешим ошибаться! И ещё чаще пытаемся выдать желаемое за действительное. Иллюзия может дорого мне обойтись. Слово «терять» – самое безжалостное слово, в нём – и страшная боль, наизнанку выворачивающая душу, и часы мучений, и долгая, долгая скорбь. И никакого противоядия. А у меня, к тому же, не так много времени. Я не молод, и если «терять» ещё раз вклинится в мою жизнь, уже после того, как привыкну, построю, полюблю, после того, как новый мир станет домом, останется ли время подняться?!
Страх – не постыдное чувство, это реакция защиты, мудрый страж нашего благополучия. Он тормозит, заставляя прислушиваться к инстинкту. И он справедлив. Но кто-то во мне – слишком дерзкий и, невзирая на осторожность, снова спешит: строить, творить и искать.
Я мог бы никуда не стремиться и прожить свою жизнь в тишине. Но если крылья выросли, они должны парить.
Игорь шёл по дворцу и любовался лёгкостью постройки. «Красота имеет много граней, – думал он, – и средневековый замок, мощный, суровый, может казаться красивым. Но тут – словно эльфы живут. Мебель, шторы, лепная отделка стен – на что это похоже? Рококо!»
Пройдя несколько коридоров, он почувствовал, что заблудился. «Совершенно не помню, как вчера выходил!» Мимо сновали слуги, но в утренней спешке никто и внимания не обращал на незнакомца. Наконец, один из них сжалился и указал путь к покоям Ласоро. Игорь торопился: принц уже ждёт, и, кроме того, в первый день нужно сделать так много! Он стремительно миновал несколько террас, поворотов, но должен был внезапно остановиться, потому что в эту минуту навстречу ему вышла небольшая и очень торжественная процессия. Впереди – женщина: невысокий рост, изысканное платье, в синих глазах будто отразилось небо. Она показалась Игорю изумительно огранённым бриллиантом, так безупречна была её красота. Он улыбнулся, едва заметно, из вежливости, и хотел быстро пройти, как вдруг все замерли.
Игорь моментально почувствовал, что сделал что-то не так…
– Вы не приветствовали мать императора! – приблизив к нему возмущённое лицо, зашипел один из придворных.
«Вот как!» – спохватился врач. И очень учтиво ответил:
– Простите, боюсь, я не посвящён в тонкости дворцового этикета. Что нужно сделать?
Женщина молчала, глядя на незнакомца с едва заметной улыбкой.
– Вы должны низко опустить голову и стоять так, пока мать императора не пройдет.
«А если у меня шея болит?» – весело подумал Игорь. Но в эту минуту раздался чудный, низкий, очень красивого тембра голос:
– Оставьте его. Это – врач моего младшего сына!
Сказано было тоном столь мягким и в то же время исполненным такого благородства, что врач невольно поднял глаза. Придворные нервно застыли. Верх неучтивости, понял Игорь, смотреть
