будто было отлито целиком прямо на месте – его поверхность, без единого шва или стыка, была абсолютно гладкой, как кожа орксо.
Создавалось жутковатое впечатление, будто оно создано самой природой – почти как если бы что-то живое выползло из океана, виднеющегося неподалеку. И это замерзшее море за сооружением тоже представляло собой внушительное зрелище. Вдоль береговой линии его громоздились огромные ледяные глыбы едва ли не в поллиги высотой. Края их выглядели острыми как бритва, заточенные пронизывающими ветрами. Улавливая каждый отблеск звездного света, лед голубовато светился в темноте словно сам по себе.
– Разбитое Море, – произнес Даал, переводя взгляд вдаль.
– Но что это там на берегу? – вопросил Райф, обращаясь ко всем сразу.
– Наверняка как раз то, ради чего мы явились сюда.
Никс повернулась к Шийе, ожидая разъяснений. Бронзовая женщина едва заметно покачала головой:
– Если я и должна была обладать знаниями о таком месте, то сейчас у меня их нет.
– Придется самим все исследовать, – заключил Грейлин, после чего повернулся к Даранту: – Можешь медленно пройти над этой штуковиной? Поискать вход?
Никс уже поняла, насколько непростая задача стоит перед ними. Жутковатое свечение, которое они заметили еще издалека, исходило из глубокой трещины где-то с пол-лиги шириной, которая окаймляла это необъятное сооружение по всему периметру – и купол, и змеящиеся от него отростки – наподобие крепостного рва. На дне ее тлела расплавленная магма. И при проходе над сооружением не удалось обнаружить никакого моста через эту огненную пропасть.
– Можешь опуститься пониже? – попросила Никс. – Чтобы осмотреть сам купол.
Дарант подчинился, подведя «Пустельгу» поближе к изогнутым стенам купола. С такого близкого расстояния размеры его были уже просто пугающими.
Они дважды облетели вокруг него, прежде чем Никс увидела это.
– Стой! Давай обратно!
Дарант прибавил мощности горелкам и развернул корабль, возвращаясь к тому месту, которое привлекло ее внимание.
На самой макушке купола смутно проглядывали очертания достаточно широкого круга, в котором вполне могла поместиться «Пустельга», хотя и впритирку. Еще менее заметные изогнутые линии, расходящиеся из центра, делили круг на семь одинаковых долек наподобие лепестков цветка.
Никс повернулась к остальным:
– Мы уже видели такие круглые медные проемы. Только гораздо меньше. Под Старым Стволом в Торжище и Северным монументом. Это, наверное, и есть вход.
– Но если это люк, – подал голос Даал, – то как мы его откроем?
Никс повернулась к Шийе:
– Обуздывающим напевом, как и раньше. Только тогда для этого понадобились усилия нас обоих – а еще и старейшины кефра’кай по имени Шан.
– Моей прабабушки, – вставил Райф.
Никс повернулась к Даалу:
– Может, если ты займешь место Шан, мы могли бы попробовать втроем открыть эту дверь…
Тот кивнул, явно желая попробовать.
Она обратилась к Даранту:
– Как близко ты можешь подвести нас к этому люку?
– Достаточно близко, чтобы поцеловать его – если ты думаешь, что это поможет нам попасть внутрь.
– Может помочь.
Дарант быстро переговорил с Глейс и Викас, которые вернулись на свои места на второстепенных постах. С большой осторожностью, борясь с ветрами, вьющимися вокруг купола, он опускал «Пустельгу» до тех пор, пока очертания круга не заняли окно. Казалось, что медь так близко, что до нее можно дотронуться рукой.
Никс взяла Даала за руку, ощутив знакомую вспышку огня. Ей почти не требовалось напевать, чтобы поднять сияние к своим губам. Шийя сделала то же самое.
Пока Шийя и Никс создавали свой напев, наслаивая мелодии друг на друга, Даал подпитывал их усилия. Никс вспомнила, какими упрямыми были в прошлом эти двери, замки которых мог вскрыть лишь обуздывающий напев, и приготовилась всерьез побороться. На пробу она выпустила несколько золотистых нитей, чтобы прощупать дверь.
Но едва только первая из них коснулась поверхности, как по меди сразу же заплясали молнии изумрудного огня, превратив ее нить в пепел. Потрясенная, Никс запнулась, и ее напев оборвался. Шийя тоже поморщилась, почувствовав враждебность в этом огне.
Все они знали, каков источник этой энергии.
Равно как и все остальные.
По всему кораблю рааш’ке заходились в яростных криках – огненный хор страха и ярости. Они тоже узнали того, кто скрывался в этом медном логове.
Паука, который поработил их.
Канте нежился в горячей купальне на территории императорского павильона. В бассейне журчал впадающий в него родник. Купальня представляла собой естественный пруд, камень по берегам которого был отполирован и сглажен в виде сидений. Прикрыв глаза, он слушал, как по всему Экс’Ору разносится звон пятого колокола Вечери.
Когда звон наконец умолк, Канте вздохнул и сполз по камню пониже, изо всех сил пытаясь хоть как-то снять охватившее его напряжение. Отданный на милость сестер, он чувствовал себя всеми покинутым и запертым в этой позолоченной благоухающей тюрьме. Аалийю и Рами переправили в Кисалимри, прихватив с собой и Пратика. Ощущение нахождения в тюрьме усиливалось высокими стенами дворцового павильона и множеством паладинов и императорских гвардейцев, патрулировавших садовые дорожки.
Канте не сразу обнаружил этот маленький оазис – крошечный садик в тихом уголке территории. Над бурлящим бассейном была установлена мраморная беседка, которая не позволяла лепесткам окружающих талниссов загрязнять упрятанные в их тени воды. Хотя несколько все-таки проплыли мимо пальцев Канте. Лепестки были сдуты легким ветерком, который еще и звенел сотнями колокольчиков, развешанных на ветвях.
В эти последние ночные часы где-то неподалеку печально щебетала одинокая посаженная в клетку певчая птица.
«Хорошо понимаю, каково тебе сейчас…»
Но Канте пребывал в смятении и никак не мог расслабиться не только по той причине, что его бросили здесь одного. Подняв из воды руки, он надел на мизинец золотое кольцо – только на него оно кое-как и налезло. Представил его на руке у матери, ища связи с ней. Это разбередило смутные воспоминания, но они были недостаточно теплыми, чтобы прогнать его тревогу.
«Первенец…»
Это до сих пор не укладывалось у принца в голове. Его статус второго по рождению глубоко укоренился в нем почти за два десятилетия пренебрежения, издевательств и колотушек. Уверенность в этом впиталась ему в плоть и кровь. Канте не мог так легко отринуть это чувство, особенно учитывая незначительный вес кольца и старинного гранатового камня с изображением крылатого коня.
Он опустил обе руки обратно под воду, пряча их пониже, да и сам погрузился поглубже. Тенистый сад соответствовал его настроению. До полуночи оставалось всего два колокола. Высокие стены скрывали низкое солнце, погружая этот оазис в еще более глубокий мрак.
Увы, но он не был неприступным, хотя и виделся Канте тюрьмой.
В другом конце сада открылась дверь. Он приподнялся чуть выше, когда увидел, что к нему приближается Фрелль, обходя подстриженные живые изгороди, высокие вазы с цветами и жеманно журчащие крошечные фонтанчики.
Без каких-либо предисловий, если не считать хмурого взгляда, алхимик ввел Канте в курс дела:
– Пратик прислал весточку. Аалийя успешно подняла клашанский флот. После битвы при Дыхании северное побережье Клаша осталось слабо защищенным. Принц Джубайр ничего не сделал, чтобы укрепить его, – серьезная ошибка принца, советникам которого следовало бы получше знать свое дело. Его заверили, что король Торант не перейдет к действиям так скоро.
– Могу понять, почему у имперского совета могло сложиться такое впечатление… Мой отец всегда был больше склонен к бахвальству, чем к действиям. Но сожжение островов Щита явно разожгло под ним огонь. Это был слишком уж широкий и быстрый шаг, даже в качестве наказания за казнь Микейном принца Пактана. Моего отца можно провоцировать лишь до тех пор, пока он не взорвется. Принцу Маришу стоило бы быть посдержанней.
– Это в равной степени была и вина Джубайра, который не смог держать своего братца в узде и допустил эту катастрофу. Так что имперскому совету стоило бы присматривать за обоими принцами.
– Ну а что Аалийя?
– Из того, что я слышал, она прислушивается к членам совета, но полагается на свою собственную проницательность. Аалийя быстро подняла в воздух флот, который слишком
