долго бездействовал, и направила его на север. Но ее армада достигнет северного побережья не раньше того, как корабли королевского флота окажутся у наших берегов. Надежда состоит в том, чтобы удержать три линейных корабля во главе с «Гиперием» на боевом рубеже над Тайтинской чащобой и не позволить им добраться до Кисалимри.
– И каковы шансы на то, что это получится?
Фрелль нахмурился:
– Принц Джубайр был небрежен в своем руководстве. Больше реагировал, чем сам проявлял инициативу. Он оставил Аалийю не в лучшей ситуации. Это будет тяжелая битва.
– А мы торчим здесь – объедаемся всякими лакомствами и нежимся в роскошных купальнях…
Фрелль махнул на него:
– И, я вижу, ты этим пользуешься.
– Было бы невежливо поступать иначе.
Алхимик закатил глаза:
– Ладно, я ухожу, чтобы сообщить новости Тихану – он сейчас в кровавых ваннах.
Канте кивнул. Как и все они, Тихан тоже явно хотел отправиться вместе с остальными в Кисалимри, но ему по-прежнему требовалось оставаться рядом с Маккаром, чтобы держать того под контролем.
Канте предпринял нерешительную попытку встать.
– Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Фрелль снова нахмурился:
– В этом нет необходимости. И совершенно очевидно, что в данный момент ты слишком поглощен созерцанием своего пупка.
Канте снова опустился в воду.
– Верно. У меня есть пупок, который требует пристального анализа.
Фрелль насмешливо фыркнул и направился через сад, по пути громко хлопнув дверью, дабы подчеркнуть свое презрение.
Канте улыбнулся, начиная чувствовать себя получше.
Он откинулся назад, прикрыв глаза и слушая монолог птицы в клетке, обращенный к ночи. И сквозь небольшую щель под расслабленными веками вдруг заметил какое-то странное перемещение теней.
Канте наклонился в сторону, чтобы заглянуть за мраморные колонны беседки. Что-то со стуком отскочило от камня рядом с ним. Подняв взгляд, он увидел фигуру в черном плаще, лицо которой было скрыто за темной вуалью, несущуюся прямо на него. Вслед за первой в беседку ворвались и другие тени.
«Что здесь делают рисийки?»
Испугавшись, что что-то не так, Канте резко выпрямился, и в этот момент огненные жала вонзились ему в грудь и шею. Вздрогнув, он смахнул с себя крошечный пучок перьев. И в этот миг мир вокруг него закружился и затуманился – а затем принц безвольно рухнул лицом в воду.
* * *
Аалийя стояла на своем личном балконе, примыкающем к обширным императорским покоям. Она всегда предпочитала свежий воздух. Внутри принцесса все еще чувствовала себя самозванкой. Присутствие ее отца ощущалось повсюду. От украшающих стены грандиозных произведений искусства, которые он коллекционировал, до более личных вещей – мелких вещиц и безделушек, которые отмечали более скрытую жизнь этого человека. Но что поразило Аалийю больше всего, так это находка украшенного драгоценными камнями гребня, который некогда принадлежал ее матери. Тот лежал у постели ее отца, словно все еще ожидая ее возвращения. Это была та сердечная близость, которой ее отец редко с кем-то делился.
Осознание того, что с ним сотворили, терзало ей сердце.
Его запах тоже наполнял пространство, как будто даже в отсутствие императора величие его всеми силами пыталось напомнить о себе. Стоя у перил, Аалийя глубоко дышала, пытаясь собраться с мыслями перед возвращением в Кровавую башню, откуда издалека должна была вестись война.
– Ну как ты, сестра? – спросил Рами.
Ее брат сопроводил ее сюда – такой же ее паладин, как и воины в серебре за дверью.
– Что же мы наделали? – прошептала она.
Аалийя терпеть не могла проявлять слабость. Всю свою жизнь она ожесточала себя – Роза, которую никому не под силу помять. Только с Тазаром она позволяла проявиться своей мягкости, но даже с ним в ней оставалась какая-то твердая сердцевина, которую она надежно прятала.
Рами подошел к ней и заключил в объятия. Аалийя обняла его в ответ, нуждаясь в том брате, который был ближе всего ее сердцу. Она безвольно обмякла, позволяя его рукам вновь собрать ее воедино, поскольку самой ей это было сейчас не под силу. Пару раз всхлипнула, но больше ничего себе не позволила.
Наконец Аалийя высвободилась и повернулась обратно к перилам. Вдалеке на север катился огненный шторм. Сотни горелок сверкали в небе, отмечая прохождение имперской армады.
– Как мы это переживем? – прошептала она, глядя им вслед.
Аалийя имела в виду не только грядущую битву.
Рами взял ее за руку и ответил:
– Вместе, сестра. – С этим обещанием он сжал ее пальцы – Вместе.
* * *
Не отрывая от глаза дальноскоп, Микейн стоял на носу «Гиперия», когда могучий корабль величаво выплывал на просторы дымного Дыхания. Позади него пылали пожары, знаменуя окончание короткой стычки со скудными клашанскими силами.
Как и ожидалось, уничтожив до основания острова Щита, клашанцы наслаждались победой. Они не укрепили побережье после того, как «Соколиное крыло» вернулось на свой насест в Кисалимри. Это было еще одним доказательством того, что его отец и члены королевского совета, включая Реддака, пришли к правильному заключению: принц Джубайр слаб, на него сильно влияют окружающие – он скорее слушает, чем руководит, и мечется туда-сюда вслед за советниками, пока они там бесконечно дебатируют, пререкаются и откладывают.
В этот момент у Клаша не было истинного лидера. Когда железный кулак Маккара ослабило безумие, империя осталась без руля.
Микейн улыбнулся грядущему разорению. Когда «Гиперий» вышел из пелены Дыхания, вдали показалась ярко-зеленая береговая линия Клаша, поднимающаяся из голубых вод и отмечающая северную окраину Тайтинской чащобы. Далеко на западе огромный столб дыма омрачал берега, отмечая место, где он сбросил Котел Гадисса на вершину Караула Экау. Лес там все еще продолжал гореть.
«В отличие от принца Джубайра, я не колеблюсь».
Микейн перевел дальноскоп на три линейных корабля впереди, которые сопровождали «Гиперий» к побережью. Среди них было и «Крылатое возмездие» – корабль, которым принц некогда командовал и где дерево палубы все еще было пропитано кровью принца Пактана. В трюме его покоился новый Котел взамен того, который он сбросил.
Микейн не испытывал никакой привязанности к своему бывшему кораблю. С его нынешнего места «Возмездие» казался таким маленьким… Это была неподходящая сцена для принца, который намеревался сверкать ярче всех, чей свет пронесся бы сквозь столетия вперед, положив начало династии сияющих королей-солнц – начиная с его сына, который последует за Микейном на трон.
Принц опустил свой дальноскоп и повернулся, чтобы оценить простор «Гиперия». Такая сцена куда лучше подходила для того, чтобы заложить эту будущую династию.
«И что за сцена еще предстоит!»
Размышляя о грядущих столетиях, Микейн заметил на противоположной стороне носовой палубы флагмана явно взволнованного Реддака. Верховный военачальник подошел к поручням и исчез в сиянии величественной фигуры, украшавшей нос корабля.
Солнечный свет ослепительно отражался от железной скульптуры вставшего на дыбы жеребца. Крылья его вздымались по сторонам от носа корабля. Зрелище это было захватывающее и вдохновляющее. Король Торант назвал флагманский корабль в память о матери Микейна, все еще трепетно относясь к бывшей королеве. Мать Микейна происходила из знатной семьи – Дома Гипериев, который и дал начало названию великого корабля. Даже фигура крылатого жеребца на носу представляла собой символ этого древнего рода.
Микейн любил свою мать, но считал такую преданность чрезмерной сентиментальностью – слабостью, которой всегда отличался его отец.
Наконец Реддак вновь возник из ослепительного сияния, направляясь прямо к Микейну и Торину. Что-то явно пошло не так. Микейн прищурился, прикидывая – должно ли это его озаботить или же это то, чем можно воспользоваться.
Подойдя к ним, Реддак почтительно кивнул Торину, а затем обратился к Микейну:
– На горизонте только что показалась большая вереница клашанских кораблей.
Тот напрягся.
– Что?!
Реддак махнул на дальноскоп в руке у принца:
– Сам посмотри.
Вернувшись к поручню, Микейн поднес трубу к глазу и опять сосредоточился на зеленых зарослях Тайтинской чащобы, которые по мере приближения к побережью становились все шире и выше. Потом перевел взгляд к небу. На горизонте полыхала длинная линия огней.
– Как это понимать? – спросил Микейн.
– А так, что мы недооценили компетентность и выдержку принца Джубайра.
