Ава не выказала удивления. Более того, она кивнула, когда я продемонстрировал букву.
– Да, это я их туда положила.
– Ты? А где же белье?
– В ванной.
– Но с какой стати? Зачем ты это сделала? Что означают эти буквы?
– Вытяни еще четыре. Не глядя – просто сунь туда руку и наугад возьми четыре буквы. А потом я объясню, что это значит.
Я хотел еще что-то сказать, но передумал. Засунув руку в барабан машины, я поворошил влажную и мягкую груду матерчатых букв и начал вытаскивать их по одной, как вытягивают номера при игре в бинго. Когда их набралось четыре, Ава велела разложить буквы на полу в линию, чтобы образовалось слово. Буквы были такие: К, В, Ц, Р и О.
– Из них никак не составится слово, тут всего одна гласная, – сказал я.
Она находилась довольно далеко и не могла разглядеть буквы.
– Скажи, что ты вытянул.
– К, В, Ц, Р и О.
Она хлопнула ладонями и по своим коленям:
– Те же самые буквы вытянул Эймон!
– Что? Эймон тоже этим занимался? Ты и его заставляла вытаскивать буквы из стиральной машины? – Я едва не сорвался на крик.
– Да, это был тест для вас обоих. Я заранее знала результат, но все равно должна была проверить.
Судя по ее тону, это была сущая безделица, – мол, чего я так разнервничался?
Тест с использованием букв из стиральной машины? Эймон делал то же самое? Безмолвное дитя. Йит. Проклятие. Впервые за все годы нашего знакомства я посмотрел на Аву так, словно подозревал в ней врага.
* * *– Как ты считаешь, Ава сумасшедшая?
– Конечно она сумасшедшая. Из-за чего, по-твоему, я ее бросил?
– Ты бросил? А по ее словам, это она от тебя ушла.
Эймон фыркнул и покрутил пальцем у виска:
– Знаешь, как говорят: не влюбляйтесь в психиатров, они безумнее любого психа. То же самое можно сказать про военных корреспондентов. Не стоит в них влюбляться. Они видели слишком много по-настоящему жутких вещей. Вся эта боль и все эти смерти пронизывают их до костей и свербят в их мозгу. Ава съехала с катушек, приятель. Она рассказывала тебе историю про безмолвное дитя? Так вот почему ты здесь? – Не дожидаясь моего ответа, как будто знал его заранее, он поднял свой стакан и сделал глоток водки. – В целом это было не так уж и плохо. Дичь, конечно, но довольно занимательная. Неслабо закручено. Но потом пошли буквы в стиральной машине, а дальше эта мерзлятина…
– Какая мерзлятина?
Он похлопал меня по плечу:
– Так она этого с тобой не проделывала? Значит, тебя ждет еще один сюрприз, приятель! Чем дольше ты общаешься с Авой, тем сильнее ее заносит, поверь мне. Я сделал ноги сразу после мерзлятины. Решил, что с меня хватит. Увольте!
– Но что, если ребенок в самом деле твой?
Эймон уставился в пол, подперев рукой подбородок:
– Тогда я сделаю все возможное, чтобы Ава с ребенком были обеспечены и ни в чем не нуждались. Но жить с этой женщиной я не согласен. Ни за что. По ней давно психушка плачет.
Он произнес это спокойно и твердо. Чувствовалось, что он принял это решение уже давно и примирился с ним после серьезных раздумий.
– Погоди, Эймон. Хоть на минуту представь, что все ею сказанное – правда. Что, если ты – отец ребенка, который обречен в точности повторить твою жизнь?
– С моей жизнью все в порядке. Я живу преотлично.
– А как насчет твоего детства и отцовских издевательств?
– Да, это был кошмар, но я не собираюсь ничего подобного вытворять с собственной семьей, если когда-нибудь ею обзаведусь. – Он улыбнулся. – К тому же у меня нет пилотской лицензии, а значит, вряд ли я буду носиться туда-сюда на бреющем полете или пикировать на дом Авы. Кстати, а что с твоим отцом? Все хорошо? Вдруг этот ребенок твой? Стоит ли Аве чего-то опасаться в этом случае?
– Я никогда не знал своего отца. Он оставил нас с мамой, когда мне было два года.
– Ну вот видишь! Я, разумеется, сочувствую, но это может означать, что ты потенциально еще более опасен, чем я, если верить в проклятие. Потому что ты не знаешь, каким был твой отец. Или каков он есть. Он может оказаться пострашнее моего буйного старика.
Мы переглянулись, и последовавшая за этим пауза подтвердила, что здесь наши мнения совпадают.
Эймон усмехнулся и покачал головой:
– Бедная Ава! В худшем варианте сценария – если проклятие реально – ей придется туго, как ни поверни: у меня папаша-монстр, а у тебя отец-загадка, который может оказаться новым Джеком-потрошителем.
Я попытался возразить:
– А может, мой отец прекрасный человек.
– Прекрасные люди не бросают свои семьи.
– Однако же ты бросил Аву.
– Мы с ней не семья! – прорычал он. – И я никогда не говорил, что хочу иметь детей.
Бывает так, что чья-то вроде бы незначащая фраза внезапно помогает вам разобраться в самом себе. Когда Эймон сказал, что не желает иметь детей, я вдруг отчетливо понял, что я как раз хочу быть отцом ребенка Авы – и хочу этого больше всего на свете. Вот так просто. Я любил ее и был бы счастлив прожить с ней всю оставшуюся жизнь, если только она согласится. И мне по большому счету было все равно, от меня будет ребенок или от Эймона. И мне было наплевать на проклятие. Более того, меня не пугало даже вероятное безумие Авы Малкольм. Я хотел жить с ней и ради этого был готов на все.
Когда я сказал это Эймону, он осенил меня крестным знамением, как пастор, благословляющий прихожанина.
– Я не знаю, кто ты: идиот, мазохист или чудеснейший парень на всем белом свете. С возрастом люди не становятся лучше – просто они постепенно воплощают то, что им написано на роду. Если Ава уже сейчас чокнутая, дальше пойдет только по наклонной.
– Знаю. Но может, она вовсе не чокнутая.
Он вновь отхлебнул из своего стакана.
– Может, и так. Но это будет означать, что проклятие существует, что оно не плод больной фантазии. И тогда ты вляпаешься в другую кучу дерьма. Как ни крути, дела твои плохи.
– Это мы еще посмотрим. Ты в курсе, что сегодня она получит результаты анализов ДНК?
Эймон глубоко вздохнул:
– Уф… Когда узнаешь результаты, звякни мне, ладно?
– Идет.
Я протянул ему руку, и мы обменялись долгими рукопожатиями. Потом он ухмыльнулся:
– Ты молодчина, без дураков. Аву не бросишь при любом раскладе – так уж ты устроен.
– Не пояснишь напоследок, о какой мерзлятине ты тут говорил?
– Нет, сейчас тебе это знать ни к чему. Может, ей хватило одного меня для эксперимента. В общем, забудь.
Он в который раз хлопнул меня по плечу и вышел из бара.
* * *Авы дома не было, и я открыл дверь своим ключом. На столике в прихожей, на самом видном месте, лежала стопка бумаг, а сверху – записка на желтом листке. Большими черными буквами: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРОЧТИ». Беря со столика бумаги, я обнаружил еще одну записку. Буквы помельче, почерк Авы.
* * *Здесь результаты анализов ДНК. Отец моего ребенка – не ты, но и не Эймон. Я позорно струсила, не хватило духу сказать тебе это в лицо. Проведу этот день у сестры и вернусь к вечеру. Пожалуйста, дождись меня, и тогда все обговорим. Извини за вранье, что не спала с другими мужчинами. На самом деле у меня были другие связи в то время, когда мы жили вместе.
Что касается Ламии и проклятия: возможно, тебе все равно, но тут я сказала правду. Я не знаю, кто отец ребенка, хотя до сих пор была уверена, что это либо ты, либо Эймон. Но Ламия не была мною выдумана. И проклятие не выдумка. И моя любовь к тебе, как и мое уважение, – не выдумка. Прошу, дождись меня, не уходи. Я того не заслуживаю, но все-таки прошу.
* * *Я был слишком потрясен, чтобы разбираться с анализами, – там были какие-то цифры, графики и на последней странице заключение, которое я прочел, но ничего не понял, поскольку голова была полностью занята другим.
Не снимая плаща, я с бумагами в руке прошел в гостиную и сел на диван. Тот самый диван, на котором мы столько раз душевно беседовали, занимались любовью или просто сидели рядом с книгами либо без них, молча радуясь близости друг друга. Я еще раз попробовал вникнуть в содержание документов, но вскоре убедился, что это бесполезно, и наклонился вперед, чтобы бросить бумаги на журнальный столик.
В центре столика лежал объемистый фотоальбом, ранее мною не виденный. На обложке было написано: «Застывшая жизнь». А внутри обнаружилась коллекция поразительных снимков: мертвые звери, рыбы, рептилии – весь животный мир в умершем и замороженном виде. Скованные холодом тела лежали в разных местах и позах: на спине, на боку, в ящиках со льдом на рыночных прилавках, на обочинах заснеженных дорог – по всей видимости, сбитые машинами. Впечатляюще, пронзительно и жутко. Переворачивая страницу за страницей, я вспомнил слова Эймона о «мерзлятине», которую показывала ему Ава. Может, он имел в виду этот альбом? Или что-то еще?
Просмотрев с десяток страниц, я наткнулся на закладку. Зеленый листок, прилепленный над фото, истрепался и загнулся внутрь, – похоже, альбом чаще всего открывали на этом месте. Сама же фотография разительно отличалась от остальных. Женщина в черном одеянии с младенцем на руках. Идет снег – весь мир вокруг нее окутан белизной. Только женщина и младенец выделяются на этом фоне. Однако дитя на ее руках – насколько можно видеть, ибо женщина как будто пытается спрятать его от фотографа, – не выглядит живым; причем холодная белизна его кожи наводит на мысль о том, что он заморожен, подобно другим объектам съемки в этой коллекции.
