Ознакомительная версия.
Франковск был похож на оккупированный город. Стоял сентябрь, пятидесятилетие присоединения Западной Украины к УССР. Омоновцы из Одессы патрулировали все центральные улицы. Ходили по трое, с собаками, резиновыми дубинками, газовыми баллонами, наручниками. Такого мы еще не видели. Патрули охотились за всеми, кто носил значки с желто-синими или красно-черными флагами. Закончилось тем, что они избили нашего товарища. Когда его госпитализировали,
омоновцев убрали, спасая от ответственности. А семнадцатого сентября мы надели черные траурные повязки и зажгли свечи в темных окнах. Хотя наше окно трудно было сделать темным. Мы жили на главной улице, и гирлянды праздничной иллюминации были натянуты как раз напротив наших окон. Зимой, когда подоконники, крыши, деревья и электрические провода облипали снегом, здорово было раскрыть окно и смотреть на особенное розовое сияние – иллюминация как-то
растворялась в фактуре снега. Во Львове я иногда ночевал на улице Русской. На последнем этаже древней каменицы, прилегающей к Успенской церкви, жила наша старенькая тетя, вдова первого ректора украинского тайного университета. Когда она болела, я оставался там на ночь. Кровать легко вибрировала от трамваев, и время от времени вспыхивали синие сполохи, стиснутые ущельем улицы. Из другого окна можно было осматривать экспонаты одного зала музея мебели и
фарфора. Как-то мы ходили по нему с моими еще маленькими тогда детьми. Я посмотрел через окно на окно давнего жилища. Оно было открыто, но этажом выше. Можно было увидеть тот же самый потолок и совсем другую лампу. Во Франковске было такое время, когда мы с самыми близкими одноклассниками каждый день после школы несколько часов ходили по городу. Нам было по шестнадцать лет. Почему-то почти всегда цвели сливы, груши и черешни. Мы бродили по городским
дворам и бегали по крышам над целыми кварталами. Неожиданно оказались на отвесной крыше, с которой я увидел, что делается в нашей квартире. Я представлял себе, что переживают умершие, дожидаясь нас. После крыш мы всегда еще немного фехтовали в саду музыкального училища. В основном три на три. Иногда три на два. У нас был там тайник с рапирами. Возле музыкального училища стоял древний одноэтажный большой дом, в котором
когда-то жил мой прадед Гнат. Он был главным дьяком в Станиславове, организатором дьяческого движения в Галиции и редактором журнала «Дьяческий Глас». Еще издал нотный сборник «Напевник церковный». В детстве мы играли с братом арапником прадеда. В том доме прадед вел дьяческую школу. В восьмидесятых там был подпольный монастырь сестер-служебниц. Сестра Виталия была нашей дальней родственницей по линии Игнатия. В одной из комнат стояла
большая фисгармония, вероятно, осталась с времен дьяковки. Сестры приносили нам подпольно освященные иорданскую воду, пасхальный кулич и крашенку. На Рождество они пекли для нас отдельный перекладенец и маковник. Мы не признавали официальной церкви и никогда туда не ходили. Разве что перед праздниками любили посмотреть на учительниц и комсомольцев из всех школ города, которые высматривали своих учеников, держа наготове карандаши и блокноты. Мы всегда приблизительно знали,
кто из наших учителей непосредственно сотрудничает с КГБ. Как-то на Пасху Анжела нашла в городе антисоветскую машинописную листовку. Она принесла ее в школу, учительнице истории, которая была самой либеральной и играла в настоящую дружбу учеников и учительницы. Анжела просто хотела, чтобы АПП (так мы называли историчку) объяснила текст листовки. Увидев нечто такое, наша милая учительница изменилась в лице и отправила Анжелу как раз к той завучке, которую мы подозревали. Через окна класса мы видели, как завучка тащит за руку нашу одноклассницу, другой рукой осторожно держа вещдок. Анжела побывала непосредственно в главной конторе по улице Чекистов. С ближайшими приятелями мы начали как раз перед этим готовиться к перевороту, который должен был освободить Западную Украину от Cоветского Cоюза. Начала подготовки состояли в изучении опыта спецслужб всего мира – всего, что могло быть
доступным в СССР. Поэтому нам было очень странно – как можно так непрофессионально палить агентуру на случайном эпизоде с левой листовкой. С АПП мы больше ни о чем серьезном не говорили. Разве что о сталинских репрессиях всяких конченых героев гражданской войны. Это был последний год жизни деда Михася. У него была ужасная астма. Уже несколько лет подряд они с бабушкой зимовали во Франковске. Деду Михасю не хватало воздуха. Иногда мои друзья убегали из нашего дома,
не выдерживая звуков его дыхания. Была странная зима. Бесснежная и лютая. Мы каждый вечер мыли лапы нашей кошке. Она вырывалась, и на наших руках никогда не исчезали тонкие узоры глубоких царапин. Кошка ходила в ящик с песком, постоянно что-то там загребала, а дед Михась слишком сильно чувствовал ночью запах ее невымытых лап. У него ужасно болела поясница. Наконец она вспомнила о холодных лужах на бетонных полах буров. Мы ставили ему на спину какие-то
магнитные пластины. Трижды в день я натирал его гадючьим ядом. Потом долго нюхал свои пальцы, едва удерживаясь от соблазна попробовать их полизать. Все домашние сосредоточивались в одной из комнат, там, где можно было сильнее всего натопить печь, там, где меньше всего тепла выдувал ветер. А с братом Юрой мы придумали новое развлечение – бокс лежа. Я делал записи в дневнике деда Михася, каждое воскресенье мы все пили на завтрак какао. Сразу
после нового года начали показывать французский сериал «Графиня де Монсоро». Именно он помогал нам с Юрой как-то переживать занятия в музыкальной школе. Все учительницы прониклись сериалом. Мы же к тому времени прочитали весь многотомник Дюма и могли рассказать многое, что не попало в экранизацию, – сериалы тогда были сокращенными версиями романов. Так за одну неделю из отстающих учеников класса фортепиано мы
превратились в эрудированных и элегантных братьев – рассказчиков светских историй. Уроки в музыкальной школе нам всегда назначали на самые поздние часы, потому что мы жили напротив. Когда-то в том доме была резиденция одного из станиславских раввинов. Крыша была сконструирована так, что ее можно было раздвигать. Таким образом не нужно было выходить из особняка в те праздничные дни, когда требовалось трапезничать под открытым небом. А наша крыша в
Делятине просто протекала. В период дождей на чердаке стояли в сложнейшем порядке десятки тазов, мисок, жестянок из-под краски и консервов – в зависимости от величины щели. Несколько раз в день мы обходили все эти посудины, сливая дождевую воду в ведро. Дождливым был обычно какой-то целый месяц лета. Иногда говорили, что прорвало тучу. Тогда по каменной дороге текла сплошная река, смывая насыпанный щебень вплоть до старых каменных плит. Вода в колодце не
успевала профильтроваться и пахла размокшей травой. Наша гора становилась недоступной, вода заполняла все подходы. Как только погода налаживалась, мы лезли на крышу и смолили щели. С крыши дома все деревья и кусты выглядели настоящими джунглями. Из засекреченной зоны между ближайшими горами вылетали истребители. Над нашим домом они пролетали еще так низко, что было видно каждую деталь. Поезда, которые что-то возили на зону, выглядели как пассажирские, но все окна были закрыты шторами. В зоне были три зоны. В первой в разных мастерских работали делятинцы с определенным допуском. Вторая была военным городком со своей школой, магазинами, улицами и высокими домами. Мама работала в областной детской больнице и знала, что дети из зоны поступают с адреса Ивано-Франковск, 17, улица Авиационная. Сельские дети рассказывали всякие воображаемые чудеса – что там есть трамвай,
бассейн, зоопарк и цирк. Третья зона была самая секретная. Собственно оттуда отстреливались истребители и туда заезжали поезда без маркировки. Ходили слухи, что там добывают уран. Только позже выяснилось, что в зоне была одна из станций стратегических ракет. Колючая проволока охватывала еще и большой участок леса вокруг зоны. Мы пролезали сквозь проволоку и собирали грибы. Иногда нужно было прятаться от патруля, который обходил ограждения. Однажды мы пошли по грибы, как
всегда, рано. Обычно возвращались через несколько часов, а тогда слишком далеко зашли и хотели пойти еще дальше. Под вечер над нами начал летать военный вертолет. Мы увлеченно играли в наших партизан, за которыми охотится авиация. Каждый раз, когда вертолет снижался и заходил на ближний круг, мы маскировались в можжевельнике, потом перебегали по склону дальше и снова вынуждены были прятаться. Пришли домой поздно вечером и узнали, что вертолет действительно искал нас – перепуганная родня
обратилась к военным, что дети не возвращаются из лесу. Сразу за нашим домом начинались горганские леса. Можно было, не выходя к поселениям, дойти до самого Закарпатья. Через много лет я работал в институте горного лесоводства и часто бывал на закарпатской стороне. В паре с лаборантом мы ездили в долгие командировки, высчитывая формулу состава разных лесных участков. У нас был уже настолько наметан глаз, что даже из автобуса мы не могли
Ознакомительная версия.
