Я уже не такая маленькая…
Эстерка вдруг встрепенулась и посмотрела своими ярко-синими глазами на воспитанницу:
— Ах, ты уже не маленькая? Так что же, большая? Ешь лучше, дитя мое! Не болтай слишком много.
Малышка растерялась. На ее глаза набежали слезы. И она начала глотать быстро-быстро, не жуя.
— Мама, — вступился за Кройндл Алтерка, — не будь такой строгой!
Эстерка не ответила, и напряжение за столом стало еще сильнее. Однако это ничуть не напугало Алтерку. Когда малышка немного успокоилась, он снова попытался развеселить ее. Даже попробовал погладить смущенную девочку по шелковисто-русым волосам. А когда и это не помогло, начал рассказывать ей о Петербурге…
Это было испытанное средство. Ведь все провинциалы, особенно дети, мечтают о столице. Они думают, что улицы там вымощены серебряными рублями, трубы на крышах сделаны из пряников, а вместо дождя с неба льется изюмное вино… И действительно! Вилка сразу же застыла в белой ручке Кройндл. Она слушала, открыв свой свеженький ротик. Петербургский дядя рассказывал о военных парадах в русской столице, о том, как император выезжает в позолоченной карете; о музыке, которую играют в петербургских садах, о памятнике Петру Великому на Сенатской площади, о Зимнем дворце…
Алтерка рассказывал, не видя, что он ест, и не сводя своих узких смеющихся глаз с Кройндл. Как будто нарочно подчеркивая, что хочет только одного — развлечь ее. А то, что мама сердилась, его не волновало…
О чем тут говорить? За ту пару лет, в течение которых он не видел сиротки, она заметно подросла. Просто невозможно было поверить, как она изменилась! Цвет лица стал более сочным, глаза стали еще голубее, темно-русые волосы приобрели какой-то особенный блеск, губы сделались полнее. И случилось еще одно чудо. Под ее атласным платьицем, на груди, показались рожки, как у молодой козочки. Они приподнимали блестящий материал легкими складками, дававшими понять, что она уже становится женщиной. Ни у какого народа мира не найдешь таких признаков у столь юных девочек, разве что у цыган…
— Ты подросла, — перебил сам себя Алтерка. — Сколько тебе лет, Кройнделе?
— Одиннадцать! — поспешно ответила малышка и бросила взгляд на тетю.
— Какие одиннадцать? — криво усмехнулась Эстерка. — Совсем недавно десять исполнилось…
— Это не слишком большая разница! — вмешался Алтерка. — Она выглядит в десять лет как в одиннадцать…
А про себя он при этом подумал: «Не пройдет и двух-трех лет, и она будет “ягодкой”, просто девицей-красавицей. Это видно уже сейчас…»
Эстерка делала вид, что сильно увлечена содержимым своей тарелки, но прекрасно замечала все эти улыбочки и взгляды, которые ее единственный сын бросал на ее воспитанницу, даже неудачное поглаживание по головке не ускользнуло от ее опущенных глаз. При этом «излишнем», как ей показалось, движении Эстерка поймала себя на том, что оно причиняет ей боль. Сердце словно обожгло, и кусок застрял у нее в горле. Не попал ли сынок ненароком в тот потаенный темный уголок ее души, куда она сама боялась заглядывать? «Мама, — так он игриво спросил ее, — ты ведь не ревнуешь?..» Теперь она сама себя спрашивала: «Действительно, не ревную ли я? Неужели меня задевает, что Алтерка уделяет больше внимания ей, чем мне? Но ведь этого и вообразить невозможно! Так не должно быть!..»
Она с трудом проглотила неразжеванный кусок, но ее учащенное сердцебиение не замедлилось. «О чем я здесь раздумываю? — испугалась она собственных мыслей. — Как я могу с ней равняться? Я, мать… И чего ради я приняла на себя эти новые мучения? Сама посадила их за один стол. А сама я здесь, кажется, абсолютно лишняя…»
Чтобы положить этому конец, Эстерка начала разговор, хотя ее хриплый голос и выражение лица совсем не соответствовали произносимым словам.
— Скажи-ка, — прервала она шаловливый разговор Алтерки с Кройнделе, — ты хорошо устроился? Я имею в виду после смерти деда. Твое наследство, твои средства…
— Очень хорошо, — ответил Алтерка с некоторым неудовольствием. — Мой второй дед, реб Мордехай, твой отец, успешный деловой человек. Он все взял на себя. Ни копейка даром не пропадает. Он не так щедр, как был дед реб Нота. Он все твердо держит в руках. Ах! Он так похож на тебя, мамка, этот мой дед реб Мордехай…
— На меня? — скроила недовольную мину Эстерка. — Я когда-нибудь что-нибудь для тебя жалела?
— Я не о том! — рассмеялся ее единственный сын. — Я имею в виду характер. Часто, мамка, когда ты смотришь на меня, мне кажется, что это смотрит дед реб Мордехай. До странности похоже. Если бы не седые брови, не борода…
— Я знаю, отец постарел. Очень постарел.
— Дай Бог всем дедам так стареть! Он ведет самые большие коммерческие дела. Вхож в морское министерство. И все это — с парой дюжин русских слов. Поразительный еврей!
Эстерка оглянулась на Кройндл и уже тише спросила:
— Ну, а с тобой он совсем не разговаривает? Не беспокоится о тебе?
— А о чем ему со мной разговаривать? И что за беспокойство ты имеешь в виду?
— Ну, тебе ведь уже время жениться.
Алтерка посмотрел своими узкими смеющимися глазами на мать:
— Ах, э-это? Ха-ха!
— Что тут смешного?
— До этого еще далеко.
— Далеко? Конечно. Ты, наверное, из тех, кто любит, чтобы другие за них женились…
— Что значит: другие — за меня?
— Чтобы другие женились и несли ярмо, а ты бы соблазнял их жен…
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Алтерка. — Вот такой, мамка, я тебя люблю!
2
Она посмотрела на него с удивлением. Ее сынок не только не обиделся на такой упрек, но и воспринял его как комплимент, повеселел и даже попытался схватить мать за руку и поцеловать ее. Однако она отдернула руку и только укоризненно пробормотала:
— Ты так… так похож на своего отца.
— А? — Алтерка разочарованно уселся на свое место. — На моего отца?
Чтобы окончательно охладить его, Эстерка с кислой улыбкой спросила:
— А что произошло у реб Йегошуа Цейтлина в Устье? Раз уж мы говорим о таких вещах…
Алтерка бросил взгляд на сиротку и нахмурился:
— Ты, наверное, и сама знаешь…
— Знаю, но не до конца. Только догадываюсь. Реб Йегошуа Цейтлин написал мне письмо. Уже два года назад. Он извинился передо мной за то, что ему пришлось повести себя подобным образом…
— Пришлось? — лицо Алтерки налилось кровью. — Какой святоша! Настоящий иезуит! Кто просил его совать свой нос в чужие дела?
— Но это произошло у него в доме!.. С его крепостной! На следующий же день после того, как ты приехал к нему в гости…
Она процедила это сквозь зубы с особенным выражением. Ее глаза сверкнули
