чтения тайком русского Евангелия… Так он дал ему понять, что из-за его, Мойшеле, грехов молитвы не были приняты.
Чтобы скрыть свою растерянность, Мойшеле заговорил быстро-быстро:
— Это произошло совсем неожиданно. Только сейчас генерал Ульянов сказал мне правду… сказал, что не сможет сопротивляться: у него только пять сотен солдат в резерве, а не целый полк. Поэтому он послал за мной. Дал лошадей и паспорта…
— Куда?.. Куда бежать? — спросил реб Шнеур-Залман, беспомощно оглядываясь и указывая бледной рукой на баулы, стоявшие в сенях.
— На Амчислав, [322] отец, потом на Красный. [323] А потом, может быть, дальше…. Кавалеристы полковника Небрасского уже выехали, чтобы расчистить путь. Теперь мы должны выехать. Вечером за нами выступит генерал Ульянов с оставшимися у него силами.
— «Обратная сторона» победила… — прошептал реб Шнеур-Залман, — ненадолго… Бог так хочет… — И внезапно, словно силой вырванный из сомнений, он приободрился и принялся подгонять своих домашних: — Смотрите, детки, как выглядит мама! Она, бедная, устала… Пойдемте, давайте все ей поможем. И Бог поможет нам.
Глава двадцатая
Эстерка становится суеверной
1
В Лядах уже заголубел день, когда из дома реб Шнеура-Залмана начали выносить первые ящики с книгами и баулы с постельным бельем. Вокруг запряженных подвод слышался плач заспанных, наскоро одетых детей и царила толкотня… Однако неожиданно появилось новое препятствие: к наполовину загруженным подводам подъехала закрытая карета, запряженная двумя белыми лошадьми. Русский кучер с павлиньими перьями на меховой шапке поспешно соскочил с кельни и распахнул изукрашенную дверцу. Не менее поспешно из кареты вышла богато одетая дама в длинной беличьей ротонде и с густой черной вуалью на лице. Не поздоровавшись, она, задыхаясь, обратилась к первым же носильщикам, которых встретила рядом с подводами:
— Ребе действительно уезжает?
— Он не просто уезжает, — тихо ответили ей. — Он бежит… Разве вы не знаете, что творится?
— Да, — в отчаянии сказала дама, заламывая руки поверх свисавшей с ее шеи серой меховой муфты. — На постоялом дворе мне действительно говорили… Что делается?! Что делается?!
Занятые тяжелой работой носильщики не ответили ей на этот вопрос. Пожимая плечами в залатанной одежде, они ходили мимо богатой гостьи в ротонде и продолжали таскать баулы. В печали рассвета, когда положено было читать слихес, когда первые осенние листья, танцуя в воздухе, опускались на влажную землю, даже это отчаяние богатой гостьи выглядело слишком торжественным и каким-то неуместным. Ее красивый выговор, красивый голос, высокая, скрытая богатой одеждой фигура — все это тоже казалось неуместным.
Попав в такую толчею, где каждый лишний человек мешался под ногами, эта гордая дама даже не думала выбраться из нее, снова сесть в свою теплую карету и приказать поворачивать прочь… Постояв какое-то время в растерянном оцепенении, она обратилась к первому же человеку, вышедшему из дома. Ее голос звучал уже как сдерживаемый плач:
— Так вы считаете… Возможно ли это?.. Только взглянуть на него… на ребе из Ляд, только на одну минутку…
Носильщики шушукались между собой, не находя в себе смелости сказать этой уважаемой гостье, чтобы она не притворялась дурой… Все ее поведение, как и ее надломленный голос, раздававшийся из-под вуали, однозначно выдавали ее. Было ясно, что она сама очень хорошо понимала, насколько она здесь сейчас не ко времени со своей роскошной ротондой и с горечью своего сердца, скрытого под этой ротондой… Но ее отчаяние было сильнее ее разума. Оно делало ее слепой и глухой ко всему, что происходило вокруг. Она и сама подтверждала это, бормоча под черной вуалью, словно самой себе:
— Я уже вижу… Я уже вижу, слава Богу…
Какая-то служанка из дома ребе, услыхавшая последние слова, сжалилась над ней.
— Я пойду, — сказала она, — скажу раввинше. Хотя я знаю, что… — Не закончив, служанка махнула рукой и убежала в дом.
Через минуту Стерна вышла к незваной гостье — усталая, в шубе и в шерстяном платке поверх чепчика, видимо, готовая садиться в подводу, в которой уже сидели ее внуки… Ее морщинистое лицо было красным от волнения. Черные глаза беспокойно блуждали. Посмотрев на богатую гостью, чье лицо скрывала вуаль, она беспомощно развела руками:
— Сейчас к Шнеуру-Залману? Да как это можно?..
Гостья тихо и смущенно вздохнула:
— Я ведь вижу!.. Но это такое дело… такое дело…
С тех пор как Стерна стала принимать приношения для своего святого мужа, она уже пропустила через его порог многие тысячи мужчин и женщин с разбитыми горем сердцами. Она знала всяческие оттенки вздохов и скрытых страданий. И все же уловила в голосе гостьи какой-то необычный звук. Такой звук может издавать только надтреснутая ваза из самого драгоценного хрусталя — такая еще никогда не проходила через ее опытные руки.
— Кто вы? — уже тише и уступчивее спросила она.
— Я невестка реб Ноты Ноткина… — тоже смягчившимся голосом ответила приезжая дама, не поднимая вуаль.
Лицо Стерны вытянулось:
— Реб Ноты-шкловца, говорите вы? Того самого, который моего Залмана…
— Который помог освободить вашего святого мужа из тюрьмы… в Петербурге…
— Знаю, знаю! Дай ему Бог светлого рая…
— Я еду сейчас из Курской губернии. Приехала в ваше местечко сильно после полудня. Хотела прийти сюда утром. А мне на постоялом дворе говорят: «Весь дом ребе уезжает». У меня аж в глазах потемнело.
Теперь уже Стерна стала заламывать свои морщинистые натруженные руки точно так же, как прежде это делала гостья с роскошной беличьей муфтой:
— Невестка реб Ноты… Понимаю. Несчастье. Но сами посудите! Ну, как это можно? Мой Шнеур-Залман и так вне себя. Ему уже помогают надеть шубу…
— Я уж вижу, вижу! Но, может быть…
— Где там «может быть»? Что вы говорите? Нельзя больше терять ни минуты. В любую минуту сюда могут нагрянуть французы…
И, чтобы придать больше веса своим последним словам, Стерна вдруг взъярилась на нескольких домашних, которые с интересом смотрели на эту сцену:
— Что вы стоите? Чего ждете? Выносите! Выносите все!
— Я только прошу, — раздался из-под вуали умоляющий голос гостьи, — только прошу, чтобы вы мне позволили поехать за вами следом… Может быть, по дороге…
— Поехать за нами? — покивала Стерна своей укутанной в платок головой. — Настолько… настолько у вас плохи дела?
Гостья в вуали притворилась, что не слышит жалости в ее голосе.
— Я, может быть, вам пригожусь. Не всюду дороги свободны. Тут и там попадаются французы. Они задерживают подводы, ищут золото…
— А?
— Так что, если что-то случится, я, может быть, буду вам полезна. Я немного разговариваю по-французски.
— Вот как, по-французски? — распахнула глаза Стерна. — Это Божье дело! Я
