Ахъ ты, татаринъ! Ему, вѣроятно, хотѣлось продлить свою шутку надъ «англичаниномъ». Когда же шутка не удалась, онъ тотчасъ же сдался на капитуляцію. Онъ даже не полагался на силу своего револьвера, вещички, которой въ Европѣ платятъ дань уваженія; онъ сдался безпрекословно. Его чувство собственнаго превосходства не было, такимъ образомъ, врожденнымъ, а только заученнымъ, навязаннымъ; то была просто европейская деморализація. Очень вѣроятно, что онъ научился въ какой-нибудь европейской банкирской конторѣ держать себя въ банкѣ надменно и чопорно. Банкъ — не лавка: долой шляпу. Вотъ вѣсть, откуда первоначально появилась эта важность; вѣроятнѣе всего, вслѣдствіе преклоненія передъ золотомъ и деньгами. Входя въ банкъ, обыкновенно прочитаешь впередъ всѣ вывѣски надъ окошечками, чтобы знать, куда нужно обратиться. Однако, подойдя къ нужному окошку, почти непремѣнно услышишь, что нужно обратиться къ окошку «какъ разъ напротивъ»; тогда-то предстоитъ задача разыскать между всѣми окошками «какъ разъ напротивъ» именно то, въ которомъ нуждаешься. Отдаешь, наконецъ, свою милую маленькую бумажку, свой чекъ, который долженъ бы вызвать уваженіе, его заносятъ въ книги и отсылаютъ васъ ко второму и третьему окошку, гдѣ его снова заносятъ въ книги, что-то записываютъ, а въ концѣ-концовъ, кліентъ долженъ самъ отыскать то отдѣленіе, гдѣ онъ будетъ, наконецъ, имѣть счастье получить свои деньги. Среди всѣхъ этихъ важныхъ особъ и сановниковъ кліентъ чувствуетъ себя, совершенно, какъ проситель; уже у перваго окошечка, откуда его посылаютъ къ окошечку «какъ разъ напротивъ», онъ замѣчаетъ по тону, какъ много онъ причиняетъ затрудненій. И при всемъ этомъ вся эта процедура тянется съ такой убійственной медленностью, какъ ни въ одномъ другомъ, подобномъ ему, торговомъ дѣлѣ.
Насколько было бы пріятнѣе смотрѣть на банкъ, какъ на лавку, гдѣ совершается купля и продажа! Если бы служащіе въ банкѣ были просто приказчиками, конторщиками, какъ въ другихъ лавкахъ! Но осмѣлься-ка только кто-либо предложить подобную вещь! Что, если бы банки хоть немножко поучились бы у почтоваго вѣдомства? Почтовое вѣдомство имѣетъ дѣло съ суммами и цѣнностями, въ тысячу разъ большими, чѣмъ банки, однако не творитъ столькихъ глупостей. Пишешь свое имя на бумажкѣ, отдаешь записочку и получаешь свое денежное письмо.
Я не знаю болѣе пріятнаго и легкаго способа получать деньги, какъ по почтѣ. Деньги эти приходятъ рано поутру, раньше еще, чѣмъ встанешь съ постели, онѣ пробуждаютъ насъ отъ сна, словно сваливаются съ неба. И всѣ непріятныя ночныя сновидѣнія, въ родѣ того, что явились описывать вашу мебель, исчезаютъ, какъ дымъ.
Мы цѣлыми часами бродимъ по Тифлису, идемъ въ азіатскій кварталъ и глазѣемъ на мастеровъ по металлу, на ковры и на людей въ чалмахъ. Время летитъ. Когда я наконецъ, прихожу въ почтовую контору, чтобы отослать консулу Хагелину его сто рублей, то уже слишкомъ поздно. Отдѣленіе, гдѣ принимаютъ денежныя письма, закрыто. Мы снова получили такимъ образомъ отличный предлогъ посѣтить еще разъ нашъ азіатскій кварталъ.
Вечеромъ, однако, мы пришли къ убѣжденію, что еще не можемъ со спокойнымъ сердцемъ покинуть Кавказъ. Мы были теперь снова въ Тифлисѣ, нужно же было посмотрѣть также и западныя страны: Грузію, Гурію. — На другой день, послѣ полудня, мы уже сидѣли въ поѣздѣ, отправлявшемся въ Батумъ, на Черномъ морѣ.
Нельзя сказать, чтобы можно было хорошо разсмотрѣть страну изъ окошка вагона. Если бы было у насъ время и деньги, то мы сдѣлали бы это путешествіе на лошадяхъ съ большими уклоненіями въ сторону, по боковымъ долинамъ. Теперь же мы были вынуждены любоваться на ландшафты, по которымъ проносились, изъ окошка вагоннаго купэ, и наблюдать лишь людей, путешествующихъ съ нами вмѣстѣ, во всякомъ случаѣ — этого было даже болѣе, чѣмъ достаточно. Мы ѣдемъ часъ за часомъ, и мѣстность кругомъ пустынна; однако, мало-по-малу она мѣняется, и, въ концѣ-концовъ, мы ѣдемъ по одной изъ роскошнѣйшихъ мѣстностей Кавказа. Растительность такъ богата, какъ я нигдѣ не видывалъ. Лѣса кажутся непроходимыми, а когда мы останавливаемся на одной станціи и можемъ лучше разглядѣть, то дѣлаемъ открытіе, что они всѣ обвиты вьющимися растеніями. Здѣсь растутъ каштаны, грецкіе орѣхи и дубы, мелколѣсье состоитъ изъ кустовъ орѣшника. Между лѣсами разстилаются равнины, засаженныя кукурузою, виноградомъ и всякими фруктовыми деревьями, все это стоитъ и зрѣетъ на солнцѣ, растетъ и поспѣваетъ на стебляхъ, пахнетъ яблоками. Мы смотримъ изъ окна на несравненную, Богомъ благословенную страну, — она такъ богата и прекрасна, и намъ суждено было увидѣть ее. Луна взошла еще ранѣе захода солнца, проглянули цѣлые рои звѣздъ, и поѣздъ скользитъ надъ землей, весь облитый серебрянымъ сіяніемъ.
Мы видимъ теперь лишь смутныя очертанія, но и очертанія прекрасны. Силуэты холмовъ, горъ и долинъ проносятся передъ нами. Здѣсь и тамъ мерцаетъ въ деревушкѣ огонекъ, похожій на каплю крови въ этомъ морѣ бѣловатаго сіянія. Тихъ и тепелъ длинный вечеръ, тиха и тепла ночь.
Повидимому, здѣсь выпадаетъ обильная роса, перчатки мои прилипаютъ къ рукамъ, а моя желтая шелковая куртка темнѣетъ отъ сырости. Лихорадка гонитъ меня съ площадки.
Но въ скучномъ купэ едва можно сидѣть, кромѣ того, освѣщеніе плохо, а старая газета все еще является моимъ единственнымъ чтеніемъ. Я стараюсь убитъ время тѣмъ, что стараюсь вновь завести мои часы, которые остановились. Меня, впрочемъ, не удивляетъ, что они, наконецъ, устали, потому что я безпрестанно долженъ былъ переставлять ихъ то впередъ, то назадъ, въ теченіе этихъ послѣднихъ недѣль. Въ Петербургѣ свое время, а въ Москвѣ свое; когда мы переѣхали черезъ Донъ, время измѣнилось снова, а во Владикавказѣ пришлось подвинуть часы на цѣлые полчаса впередъ. Оттуда черезъ горы до Тифлиса время мѣнялось каждый день; въ самомъ же Тифлисѣ, пока мы тамъ были, имѣли мы точно обозначенное время. Но едва пріѣхали мы въ Баку, какъ всѣ бакинцы стали подсмѣиваться надъ нашимъ бѣднымъ тифлисскимъ временемъ и заставили насъ поставить часы, согласно ихъ времени. Когда же мы снова вернулись въ Тифлисъ, то бакинское время оказалось непригоднымъ относительно часовъ обѣда и отхода поѣздовъ. Часы мои до сихъ поръ выносили все; наконецъ, остановились. Собственно говоря, было почти забавно видѣть такую самостоятельность послѣ того, какъ я такъ долго водилъ ихъ за носъ.
Промучившись съ часами битый часъ и немножко разобравъ ихъ, я не могъ вновь собрать ихъ за неимѣніемъ нужныхъ инструментовъ, а потому уложилъ все, и собранное и разобранное, въ свой бумажникъ. Потомъ я прошелъ въ третій классъ, помѣщавшійся въ концѣ поѣзда. Здѣсь всѣ еще были на ногахъ; вѣдь жители Кавказа не спятъ. Я ищу себѣ мѣстечко, словно я тутъ дома, и два имеретина сдвигаются немного, чтобы дать мнѣ сѣсть. Я предлагаю имъ въ знакъ благодарности сигары, и они съ благодарностью принимаютъ ихъ; къ сожалѣнію, у меня больше нѣтъ сигаръ, и мнѣ нечего дать тѣмъ, что сидятъ напротивъ.
Здѣсь, безспорно, множество клоповъ; но все же при такомъ бѣдствіи лучше сидѣть, чѣмъ спать, и я курю, съ наслажденіемъ наблюдая за своими спутниками. Это, повидимому, все бѣдняки, но всѣ, по обычаю черкесовъ, снабжены оружіемъ и всѣми принадлежностями. Человѣка два убрались вышитыми головными платками, чѣмъ-то въ родѣ полотенецъ, завязанныхъ лентой на затылкѣ. Они были красивы. Женщинъ здѣсь не было.!
Черезъ нѣсколько времени мнѣ все же стало скучно, потому что я не единаго словечка не разумѣлъ изъ того, что говорилось; а такъ какъ здѣсь не было ни музыки, ни пѣнія, то я всталъ и пошелъ въ ближайшій вагонъ. Здѣсь сидѣли и спали два персіянина; остальные бодрствовали и болтали потихоньку между собой. На одномъ сидѣньи лежитъ между прочимъ багажомъ балалайка, и я прошу сидящихъ по-ближе сыграть что-нибудь, но они не отвѣчаютъ. Они глядятъ непривѣтливо, словно знаютъ, что у меня нѣтъ больше сигаръ. Тогда я ухожу.
Такъ странствую я большую часть ночи изъ вагона въ вагонъ, а когда поѣздъ останавливается, то спрыгиваю и забавляюсь тѣмъ, что примѣшиваюсь къ толпѣ людей на станціи. Лихорадка снова терзаетъ меня, и я прекрасно знаю, что даю ей обильную пищу своими безразсудными ночными странствованіями, но я не могъ бы унять ее и въ томъ случаѣ, если бы легъ спать, т.-е. уступилъ бы ей, а потому я предпочитаю оставаться на ногахъ, — это доставляетъ мнѣ больше удовольствія. Въ концѣ-концовъ, однако, я усѣлся въ свое купэ и проспалъ немного. Я имѣлъ счастье проснуться какъ разъ, когда начало свѣтать и увидѣлъ, что снова перенесся въ страну сказочныхъ сновидѣній. Мы находимся нѣсколько выше въ горахъ и спускаемся теперь внизъ, среди обильныхъ плодородныхъ равнинъ. Плодовыя деревья и виноградъ въ дикомъ состояніи, лѣса кишатъ множествомъ птицъ.
Становится свѣтлѣе; вскорѣ показывается на горизонтѣ солнце, въ тотъ же мигъ локомотивъ пронзительно свиститъ, мы дѣлаемъ поворотъ, я свѣшиваюсь съ площадки и смотрю, какъ работаютъ блестящія части машины; мнѣ кажется, что я подымаюсь въ высь и лечу, — такъ все величественно и гордо кругомъ; локомотивъ, шумя и свистя, непобѣдимо проникаетъ въ глубину горъ, словно нѣкое божество
