улице, как в трубе, выстудил из глаз слезы. По тротуару, покрытому подтаявшим льдом, было трудно идти быстро. Но Ирена не могла сейчас двигаться в умеренном темпе. Был самый многолюдный час, когда народ возвращается с работы. Перед магазинами бурлили круговороты входящих и выходящих людей, приходилось то и дело сходить на мостовую между наваленными у края тротуара снежными пирамидами.
— Надо было пройти соседней улицей, — с досадой сказала Ирена, — лучше уж сделать круг, чем протискиваться сквозь толпу.
Пойди они кружным путем, они не встретили бы, конечно же, не встретили бы препятствие, которое мгновенно превратило все задуманное ими в пустую затею.
Ирена с первого взгляда не узнала остановившегося перед ней человека и хотела нетерпеливо пройти мимо. Она подумала, что ее по ошибке приняли за кого-то другого. Но мужчина, сняв кожаную перчатку, протянул ей руку.
— Ирена Урмет, надеюсь, вы уже оправились после тяжелого известия.
Ирена с изумлением пожала протянутую руку, не представляя себе, почему ее останавливают на улице такими суровыми словами. Лицо знакомое, и все же тут явно какая-то ошибка.
Вдруг вспомнилось Нымме, Иванова ночь, костер у Теа Раус. «Да я же не пью, но стоит пропустить рюмочку...» Тот веселый офицер, имени которого Ирена не запомнила, несмотря на то, что он несколько раз приходил к Эйно.
— Хоть и немало лет прошло после этого события, но такие вести всегда тяжело потрясают, я знаю.
— А что случилось? Это вы про отца Эйно? — догадалась вдруг Ирена и почувствовала, как в голове начало странно шуметь.
Вяйно Алликмяэ торопливо отпустил руку Ирены и внимательно посмотрел в ее испуганные глаза.
— Неужели Эйно еще не сообщил?..
— Нет, он только несколько часов назад вернулся из Вана-Сиркла. Тогда все еще было в порядке. Когда вы видели Эйно? Где он сейчас?
— Дело не в Эйно, и я не знаю, что за это время случилось с его родителями.
— А в чем же дело?
— Ну что ж, все равно вам скоро сообщат официально... Видите ли, Ирена, мы нашли в архиве один документ...
Ирена отступила на несколько шагов и остановилась, упершись спиной в стену дома. Не отдавая себе отчета, потянула за собой Айту, ища опору в руке подруги. Алликмяэ остановился перед Иреной и, внимательно следя за ее побледневшим до синевы лицом, рассказал все коротко и точно.
— Почему? За что? — повторяла Ирена бескровными, одеревеневшими губами. Но Алликмяэ сообщил все, что знал. Больше документы ничего не рассказали. Как человек, имевший дело с тысячами подобных бумаг, он смог добавить лишь кое-какие предположения и сказать в утешение, что этот факт следует теперь принять как нечто давно минувшее и непоправимое.
Непоправимое!.. Подождите! Уже ушел... Темно-серое пальто пропало в людском потоке. Когда же это... Непоправимое... Если бы это не случилось, отец мог бы быть одним из людей, что проходят сейчас здесь. Звук шагов вдруг с особой силой проник в сознание стоявшей у стены женщины. Ей даже показалось на мгновение, что она теряет рассудок. Умер. Казнен. Кто может хоть что-нибудь знать о его могиле? Только те, кто расстреливал. Безымянная могила. Просто безвестная могила. Расстрелян. В сорок втором. Ему было сорок пять лет. Все другие живут. Ученики, закинув коньки за спину, возвращаются с катка. На другой стороне улицы мать бранит капризного малыша. В дверь магазина все вливается и вливается народ. Электротовары. Напротив готовое платье и обувь. Отцу было бы теперь пятьдесят семь или пятьдесят шесть...
— Пойдем домой, а, Ирена, пойдем?
— Да. Но ты хотела навестить своего ученика.
— Это не срочно.
— Ты иди. Я дойду одна.
— Я пойду с тобой.
Они перешли улицу, прошли под аркой ворот, пересекли Ратушную площадь и зашагали в потоке людей по улице Виру. Айта сильной рукой поддерживала подругу, та ступала машинально, временами поскальзываясь и наталкиваясь на прохожих. Дела Айты вдруг оказались для Ирены самыми важными. Айте совсем не надо ее провожать. У Айты так много работы: тетради, программа, посещение ученика.
Айта не спорила. Со всем соглашалась, но повторяла по-прежнему:
— Да, да, только пойдем, пойдем.
Итак, круглая сирота. Правда, где-то еще живет женщина, родившая сироту, но она давно уже не считается матерью. О ней никогда и речи нет. О ней не вспоминают, словно и не существовало никогда этой невысокой, полной кареглазой женщины с золотозубой улыбкой. Женщина, которая давным-давно, в доисторические времена, переходя улицу, брала маленькую девочку за руку, женщина, которая держала ее на руках в украшенном березовыми ветками тряском кузове автомобиля, женщина, шею которой в испуге обхватила руками маленькая девочка, когда сидевший рядом краснолицый чужой дядька хотел взять ее к себе на колени... Эта невысокая кареглазая женщина с золотыми зубами и сейчас где-то живет. Она жива. А отец...
Зимой он носил серо-зеленую куртку из шинельного сукна, сапоги и лохматую ушанку. Таким он возвращался вечером домой, и бывало ни шагу не сделает от дверей, пока не снимет мокрые сапоги.
Молчаливость не означала у отца плохого настроения. Он почти всегда что-то тихонько напевал. Даже умываясь, мурлыкал себе под нос простенькие мелодии. Напевал и набивая папиросы — этим он занимался каждый вечер после ужина. Надо было набить двадцать пять штук, ни больше, ни меньше. Норма. Но однажды вечером он сделал открытие: папиросы набиты и совсем неплохо. С тех пор по вечерам набивала папиросы дочь.
Отец играл сам с собой в шахматы. Посмотрит в книжку и сделает ход, опять посмотрит — снова сделает ход. Иногда он вздергивал косматые светлые брови и спрашивал: «Ну-ну, что это тут Ласкер выдумал?» Порой его удивление вызывал знаменитый Стейниц. Но как только он замечал, что дочь готовит свой школьный ранец на завтра и собирается ложиться спать, отец тоже начинал потягиваться и стелил себе постель.
Каждый вечер, уже сидя на краю постели, он заводил будильник для себя на половину шестого. Дочь и не слыхала, как он утром уходил, но в половине восьмого будильник звенел у нее в изголовье, в комнате было уже тепло, медный кофейник стоял на горячей плите, а кастрюлька с кашей в духовке. И завернутые бутерброды лежали на столе.
Этот синий будильник брал отец с собою и на рыбалку, чтобы не проспать клева на
