почти ничего не знала о жизни Вамбо в те годы. Знала лишь, что Вамбо пережил первый шквал войны в своей деревне, а позже был мобилизован в немецкую армию. Разве его не травили, как травили в школе тех, кто был пионерами? Знали ли в деревне, что Вамбо собирался вступить в комсомол?
Конечно, знали. Очень хорошо знали, что младший сын Пальтсеров с хутора Мурси, этот умник Вамбо, совсем сдурел и они с наследником хутора Лембитом чуть не перегрызли друг другу глотку из-за политики. Знали и то, что за неделю до войны братья помирились. С того дня Вамбо Пальтсер надолго перестал даже думать о новых идеях... Тут Пальтсер прервал нить рассказа. Странно — почему сегодня ему не захотелось больше говорить об Элли, о своей коротенькой неразделенной первой любви. А ведь тогда вместе с Элли как бы ушел весь смысл жизни. Осталась только слепая злоба. Да и она погасла, когда при поддержке немцев в деревне началось сведение счетов. Подростку, считающему себя гуманистом, требуется время, чтобы в какой-то степени привыкнуть к насилиям и убийствам, творящимся вокруг, и не сойти при этом с ума.
Пальтсер продолжил свой рассказ лишь с того момента, когда старшая сестра, эта тихая учительница Сайма, дала «маленькому» Вамбо в руки книги. Пусть учится. Нет никакого смысла смотреть вблизи на эту кровавую толоку, а тем более участвовать в ней. Математика чиста. Математика очищает душу. Совет был неплох. К сожалению, он пригодился лишь на короткое время.
Осенью в деревне пошел в ход самогон, и в пьяном угаре кое у кого всплыло в памяти, что один из Пальтсеров был во времена красных, пожалуй, еще краснее, чем люди с партбилетами. Справедливо ли, что младший сын Пальтсера так спокойно живет под защитой отцовского крова, точно никогда ничего и не было? Неужто ему так и не придется ответить за прошлые ошибки? Ответить и искупить грехи особой преданностью новому порядку. За глупости, совершенные по молодости лет, полиция сердиться не станет, если теперь парень постарается пошире раскрыть глаза и навострить уши. Но если полиция не получит никакой пользы от того, что младший сын Пальтсера зорко глядит вокруг и ухо держит востро, тогда уж ясно будет, как разговаривать с бывшим красным. Ничего не значит, что отец и брат настоящие эстонцы. Отец отцом и брат братом. Теперь не прежние времена, на братской любви далеко не уедешь.
Что делать? Чувство собственного достоинства не позволяло стать полицейским шпиком. Будущий студент — должен же когда-то вновь открыться университет! — не желал связываться с таким подлым заведением, как полиция. Разумнее всего исчезнуть из поля зрения таких людей: в их глазах сверкает жажда крови. Достаточно ясно намекали на тех, с кем уже раньше были сведены счеты. Надо было срочно что-то предпринимать.
Тут-то и пришел на помощь Пальтсеру-младшему рейхсминистр Великой Германии Хирль со своим Reichsarbeitsdienst’ом! Найти настоящий лес, чтобы скрыться, было нелегко. Но почему не использовать для этого джунгли бескультурья, которые так любезно предлагают свои услуги? Школа народного воспитания, где прежде всего заботятся о том, чтобы молодой человек получил хорошее и правильное политическое воспитание. Из каждого отдельного человека там должен получиться член общества, сформировавшаяся личность, национальный тип, который сплавляется из трех элементов: солдат, крестьянин, рабочий. В придачу ко всему еще «mens sana in corpore sano» [6]. И хотя многие типические личности эстонской национальности с присущей им осмотрительностью считали, что дурак тот, кто поедет туда, в Польшу, на болота, губить свое здоровье, все же усердные чиновники Хирля собрали на эстонской земле и выстроили перед таллинской ратушей несколько шеренг желторотых юнцов, в числе которых был и «плохой» сын Пальтсера. О величии и историческом значении этого события можно было судить хотя бы уж по тому, что сам генеральный комиссар вышел на крыльцо ратуши и горячо приветствовал храбрых молодых людей, отправляющихся на восстановление Европы. Сначала их действительно привезли в пересыльный лагерь в Польше, чтобы они не занесли вшей в Великую Германию.
Девять месяцев спустя личность, сплавленную из солдата, крестьянина и рабочего, прогоняют от двери ретора Тартуского университета. Новых студентов не принимают. Но личность все-таки не уходит, а ждет, ждет с бесконечным терпением, пока наконец лысый недосягаемый ректор не появляется из своей норы. К сожалению, новый тип личности забыл то единственное и основное, чему учил подобных аналитиков лагерь трудовой повинности рейха, — забыл военную выправку. Она, очевидно, осталась там, снаружи, за достопочтенными колоннами главного здания университета, а в сумеречном коридоре снова стоял общечеловеческий тип математика, который начал, слегка наклонившись и считая это невообразимой вершиной вежливости: «Господин ректор, я пришел...», на что ректор ответил: «Вы-то пришли, но приема новых студентов нет. Объявление об этом вывешено, читайте», — и ушел. И все же младший сын Пальтсера стал студентом. На следующее утро он позвонил ректору и начал немного иначе: «Господин ректор, я вернулся из Германии, из Арбайтсдинста...» Диалог был коротким и деловым: Пальтсера попросили в тот же день представить документы. Это было в январе 1943 года. Шесть месяцев спустя новый студент уже сдавал экзамен по математике. Профессор долго тер подбородок: работа годится и не годится. На основе каких материалов писалась? Затем оживился. Мало, мало автором прочитано. На следующий день профессор принес два тома на немецком языке. Так пребывание в Великой Германии во второй раз принесло пользу. Практика в языке пригодилась и в математике.
Времена, когда он маршировал с лопатой, казалось, навсегда миновали. С высокой башни математики недавнее прошлое казалось бессмысленным, неприятным сном. Личность, сплавленная из солдата, крестьянина и рабочего, расплавилась и приняла облик заметно преуспевающего, довольного собой студента. Конечно, жаль несчастный мир, который вынужден где-то там воевать. Жаль людей, миллионов людей, лишившихся счастья из-за нелепого кровавого шторма. Жаль юношей, которые вместо движения вперед топчутся в окопах и погибают, даже не попытавшись еще найти свое истинное призвание в жизни. Порой, думая обо всем этом, девятнадцатилетний студент испытывал ощущение, будто свою возможность учиться, иными словами — свое счастье, он украл у других. Интересный опыт: краденое счастье было не на много хуже пришедшего позднее законного счастья.
Только ужасно коротеньким оказалось украденное счастье. Если бы люди не дрались, было бы куда больше толку. В феврале 1944 года разваливающийся «восточный вал» более всего требовал пушечного мяса, поэтому подготовка будущих математиков прекратилась. Снова мышиная солдатская форма. Только теперь в руках вместо лопаты винтовка. Снова строй, вечно в строю, вечно перед тобой
