Веселье шумело и трещало на двух языках, как горящий лес, огоньки шуток, ярко искрясь, достигали вершин остроумия. Вился здесь и дымок ревности, невидимый и еле ощутимый, но все же дающий легкое отравление крови. Постепенно общий костер праздника распался на отдельные группы, трио, пары.
За спиной у Ирены возник Вяйно Алликмяэ. Ей пришлось повернуться, чтобы слушать и отвечать. Алликмяэ все время следил за Иреной. Он очень доволен, что Ирена Урмет пришла на вечеринку. Конечно, не плохо было бы, если б она немножко выпила со всеми, иначе повышенное настроение других может опротиветь ей раньше времени.
— Да мне и так очень весело, — уклончиво ответила Ирена.
Сильно захмелевший, но сегодня особенно тихий офицер все же продолжал настаивать. Это уже становилось неприятным. И тогда Ирена сообщила ему нечто такое, чем женщины не так-то просто делятся с посторонним мужчиной. На покрасневшем широком лице Алликмяэ отразилась безграничная нежность.
— Извините, Ирена. Мужчины не умеют видеть. Знаете, вы самое обаятельное существо, какое я только знаю. И Валли тоже. Вы с Валли одной породы, нежные сердца, нежные и теплые сердца. Будьте всегда дружны с Валли, хорошо?
— Ну конечно! Почему вы об этом говорите?
— Так надо, так надо, Ирена.
— Я не понимаю.
— Может быть, скоро поймете.
— У вас сегодня мрачное настроение. Под Иванов день вы были гораздо веселее.
— Иванов день? Ах да! Да, да, мы же праздновал здесь в саду. Да! Тогда я еще был, тогда еще...
Удо Кенк взял на себя непосильную задачу. Он попробовал организовать игры. Напрасная попытка. Лээс и деятель торговли с азартом толковали о линях, лещах, форелях и рыбцах, обсуждали способы лова и вспоминали случаи из своей рыболовной практики. Разделив между латышками свои интендантские подушки, майор Багрицкий сидел у ног девушек и устремлялся к высотам рижской архитектуры. Ванда снисходительно спорила с подполковником — они оба недавно прочитали «Еврея Зюсса», и Роберт Раус никак не хотел понять, зачем эту книгу издали на эстонском языке. Теа услышала, как Моника Кыдар жаловалась Валли Алликмяэ на своих детей. Спеша заглушить недозволенную тему, Теа сама нарушила устав вечеринки: ей захотелось доказать, что излишнее внимание, уделяемое детям, дает отрицательные результаты, и, конечно, самыми близкими примерами оказались ее собственные Ирма и Пийри. Когда они возвращаются от бабушки, с ними совсем сладу нет. Действительно, Удо Кенк взялся за непосильную задачу.
Неожиданно он нашел усердного помощника в лице Вяйно Алликмяэ, но и вдвоем они смогли добиться только минутной тишины, причем и этот момент Теа, вся сияющая, использовала в своих интересах.
— Дорогие гости! Объявляю вечер, организованный хозяевами, оконченным. Начинается второе отделение по программе, составленной самими гостями. Одну минуточку!
Она выпорхнула в переднюю. Через секунду загорелся свет в соседней комнате, куда вела четырехстворчатая стеклянная дверь. Картина, представшая перед глазами гостей, после того как эта дверь раздвинулась, была настолько неожиданной, что все зааплодировали, а Ванда своим звучным контральто подытожила общую оценку: «Теа, ты превзошла самое себя!»
Уже уставшие от сидения на полу, насытившиеся простой пищей и жаждущие кофе гости не могли и подумать, что хитроумная хозяйка переведет их в один миг от закопченного адского котла в райские кущи. Длинный, покрытый белоснежной скатертью стол был заставлен с соответствующими интервалами цветами и бутылками коньяка, принесенными гостями. Но кто же сможет все это выпить! На столе красовался кофейный сервиз, лимон, нарезанный тонкими ломтиками, и вазы с печеньем.
Теа долго хлопала в ладоши, пытаясь прекратить шум переселения, чтобы дать необходимые распоряжения.
— Руки можно мыть и в кухне. Ванная комната, наверное, известна всем. Ванда, Моника, покажите латышкам...
Ох, как прекрасна эта жизнь!
Дом, в котором сегодня собрались гости, раньше принадлежал представителю какой-то бельгийской компании. Высокооплачиваемый делец выстроил его в 1935 году. Комнаты были распланированы исходя из потребностей семьи в три человека, почти не предусматривалась возможность того, что дочь, выйдя замуж, останется жить дома. На этот случай во втором этаже имелись лишь две комнаты, которые занимала сейчас, как самостоятельный жилец, бывшая прислуга директора, тетя Махта. Она предпочла на время праздника вместе с маленькими Раусами отправиться к матери Теа — факт, который проливал некоторый свет на взаимоотношения бывшей служанки бельгийского представителя с нынешними соседями по квартире. Но это было несущественно. Казалось, сам дом, со всеми его удобствами, способствовал мирному сосуществованию его обитателей.
В большой комнате кто-то уже успел свернуть ковер, уверенная рука Кенка нашла по радио какую-то французскую станцию, которая сейчас же пообещала передавать прекрасные танцы для влюбленных.
Ирена почувствовала на своей талии грубую, как бревно, руку, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить некоторое расстояние между собой и пузатым Кыдаром.
— Теа Раус мастерица на всякие выдумки! Мировую гулянку устроила! — пыхтел вошедший в раж Фальстаф.
Пожалуй, Ирена единственная из всех гостей с удовольствием очутилась бы уже дома и вытянулась под одеялом. Она даже, переглянувшись с Эйно, начала было собираться, но тут рядом очутился Алликмяэ со своими странными речами, а затем Теа распахнула новые ворота праздника, через которые надо было пройти, хотя бы из вежливости.
Перед тем как сесть за стол, Ирена и Алликмяэ случайно еще раз остались с глазу на глаз в углу большой комнаты.
— Прекрасная Ирена, я говорил с вами как слегка подвыпивший человек. Вы меня не поняли, верно?
— Нет, почему же... — опять уклонилась от ответа Ирена.
— Все это очень серьезно, все это страшно необходимо. Ох, черт... В человеческой душе не должно быть места состраданию.
— Как так?
— Да, не будь его, все оказалось бы просто, как арифметика. Знаете, об этом разговоре, о том, что я вам о Валли... никому не говорите, ладно?
— Мне тоже кажется, что...
— Даже Эйно не говорите. Если он что-нибудь заметил, скажите — Алликмяэ был пьян, объяснялся в любви. И при этом вы не соврете. — Он попытался вызвать на своем лице нежную улыбку.
Его признание и улыбка показались Ирене настолько пошлыми, что она, не сказав ни слова, повернулась к нему спиной и пошла в другую комнату, где Теа отважно пыталась устроить «пестрый ряд». Ирена, единственная трезвая женщина во всей компании, почувствовала глубокую усталость; в подсознание закралось какое-то дурное предчувствие. Ей не нравились
